 |
| Эйнштейн с женой Эльзой |
«Я никогда не был особенно высокого мнения о немцах»
Корабль из
Америки, на котором Эйнштейны прибыли в Европу, бросил якорь в Антверпене 28
марта 1933 года. Отказавшись от первоначальных планов вернуться в Швейцарию,
где жила Милева с сыновьями, Альберт собирался остаться в Бельгии на длительный
срок, поэтому он не принял предложения бельгийских друзей погостить у них и
снял скромную виллу «Савойярд» («Савойский двор») в курортном местечке
Ле-Кок-сур-мер недалеко от города Остенде (Ostende). Вилла напоминала его
летний домик в местечке Капут под Берлином и располагалась в живописных дюнах –
прекрасное место для долгих прогулок и размышлений.
В первых числах апреля стало известно, что банковские счета
Эйнштейнов в Берлине конфискованы. Потеря тридцати тысяч марок не очень
опечалила ученого, он оказался на удивление предусмотрительным, словно
предвидел такое развитие событий. От финансовой помощи голландских коллег он
отказался, так как все свои доходы вне Германии переводил на счета в Лейдене и
в Нью-Йорке и особых материальных трудностей не испытывал. Всем, близко знавшим
Эйнштейна, было хорошо известно, как мало его заботят бытовые неурядицы.
Экономная супруга ученого Эльза убеждала мужа выступить с
протестом и привлечь мировое внимание к бесчинствам гитлеровских властей, чтобы
добиться хотя бы какой-то материальной компенсации, но физик решительно
отказался – он не хотел свое мировое влияние использовать для решения личных
неурядиц.
Относившийся ко многим житейским проблемам с юмором, Альберт нашел и здесь повод пошутить: «В Берлине у меня оставалась яхта и подруги. Гитлер забрал только первую, что для последних явно оскорбительно» [Hassler, и др., 1997 стр. 23].
 |
Альберт
Эйнштейн на своей яхте
|
Между тем жизнь в Ле-Кок-сур-мер постепенно
налаживалась. Из Берлина приехали верная секретарша Эйнштейна Хелен Дукас (Helen
Dukas) и Вальтер Майер (Walther Mayer, 1887-1948), помогавший Альберту в
сложных расчетах. Дочери Эльзы Марго и ее мужу Дмитрию Марьянову удалось в
начале апреля выбраться из Берлина в Париж, так что обыск на квартире Эйнштейна
на Хаберландштрассе (Haberlandstraße) в поисках Марьянова окончился для
нацистов безрезультатно. В Берлине оставалась Ильза, вторая дочь Эльзы, и ее
муж Рудольф Кайзер (Rudolf Kayser), пытавшиеся спасти от нацистов бумаги
Эйнштейна, его библиотеку и, по возможности, другие важные для ученого вещи.
В конце мая 1933 года отряд СА снова совершил набег на квартиру Эйнштейна, забрав оттуда картины, ковры и все более или менее ценные предметы. К счастью, бумаги их не интересовали, и архив ученого с помощью французского посла Андрэ Франсуа-Понсе (André François-Poncet, 1887-1978) удалось дипломатической почтой переправить во Францию, а оттуда кораблем в Америку.
***
До прихода Гитлера к
власти Эйнштейн не мог решить однозначно, уезжать ли ему из Германии
окончательно или нет. С одной стороны, ему нравился Берлин возможностью
контактов с лучшими физиками планеты. Он ценил место профессора Прусской
академии, позволявшее ему сконцентрироваться на научных исследованиях и не
тратить время и силы на преподавание. Эльза вспоминала, что возвращаясь домой с
физических семинаров, Альберт говорил: «такого количества выдающихся физиков
нигде больше не найти» [Айзексон, 2016 стр. 512].
Пять
нобелевских лауреатов в доме Макса фон Лауэ в 1928 г.,
слева направо: В. Нернст, А. Эйнштейн, М. Планк, Р. Милликен,>М. фон Лауэ
слева направо: В. Нернст, А. Эйнштейн, М. Планк, Р. Милликен,>М. фон Лауэ
Если бы не приход нацистов к
власти, Эйнштейн не покинул бы Европу так быстро. Еще в 1932 году, когда стало
известно, что во вновь создаваемом Абрахамом Флекснером (Abraham Flexner,
1866-1959) Институте перспективных исследований будет несколько месяцев в году
работать создатель теории относительности, Эйнштейн подчеркнул в интервью
газете «Нью-Йорк Таймс»:
«Я не покину Германию. Моим постоянным местом жительства и дальше будет оставаться Берлин» [Fölsing, 1995 стр. 737].
Приход
Гитлера к власти подтолкнул сделать решительные шаги.
С другой стороны, у Эйнштейна
было ощущение, что в Берлине на него постоянно что-то давит «и всегда было
предчувствие, что добром это не кончится» [Айзексон, 2016 стр. 512].
В воспоминаниях Филиппа Франка (Philipp
Frank, 1884-1966), которого Эйнштейн рекомендовал на свое место профессора
пражского Немецкого университета в 1912 году, говорится об обостренном чувстве
опасности, присущем великому физику. Еще тогда, когда национал-социалистическое
движение только зарождалось, Альберт одним из первых предвидел, чем это
закончится и для евреев, и для самой Германии. Когда в 1921 году автор теории
относительности делал доклад в Праге, между ним и Франком состоялся
обстоятельный разговор, во время которого Эйнштейн поделился с другом опасениями.
Франк пишет:
«Он считал тогда, в 1921 году, что вряд ли пробудет в Германии больше десяти лет. В своей оценке он ошибся всего на два года» [Frank, 1949 стр. 292].
Когда Альберт еще юношей первый
раз подал прошение о выходе из немецкого гражданства, решающим было для него
неприятие господствовавших в школах Германии порядков прусской казармы, когда
ученики обязаны беспрекословно подчиняться учителям. Отсутствие свободы,
неуважение к личности учащегося было непереносимо для будущего создателя новой
физики.
В 1933 году, во второй раз
отказываясь называться немцем, он вспомнил свои чувства конца прошлого века:
«Снова мстит немцам пагубная система образования, заложенная Бисмарком [Fölsing, 1995 стр. 751]».
Новое принятие немецкого
гражданства в 1914 году было необходимой бюрократической формальностью, без
которой Эйнштейн не смог бы стать членом Прусской академии и занять в ней
должность профессора, т. е. стать государственным служащим. Во времена
Веймарской республики у ученого была надежда на победу демократии, но и тогда
он не чувствовал себя в немецкой среде «своим».
В 1925 году, путешествуя по
Южной Америке, Альберт записал в путевом дневнике:
«Я для них словно диковинный цветок, и они снова и снова вставляют меня в петлицу» [Fölsing, 1995 стр. 751].
Находясь недалеко от границы с
Германией и опасаясь за своих близких, Эйнштейн не позволял себе таких резких
публичных антинемецких заявлений, как в Америке, но в частной переписке не
скрывал своего презрения к тем, кто охотно встал на сторону Гитлера. Особенно
его возмущали образованные круги, прежде всего, профессура. В письме близкому
другу Паулю Эренфесту от 1 мая 1933 года Эйнштейн сформулировал свои требования
к зарубежным членам немецких научных обществ:
«не соучаствовать в том, что делают эти общества, беспрекословно подчиняясь властям, которые преследуют либералов и евреев. И если призывы не помогают, то новый разрыв международных связей между учеными, на мой взгляд, был бы оправдан» [Fölsing, 1995 стр. 751].
Другому верному товарищу Максу
Борну в письме от 30 мая 1933 года Эйнштейн признавался:
«Ты знаешь, я никогда не был особенно высокого мнения о немцах (в политическом и моральном смыслах). Но сейчас я должен сказать, что они меня в какой-то степени поразили своей жестокостью и трусостью» [Einstein-Born, 1969 стр. 160]
Конечно, Эйнштейн знал, что
многие немцы стыдятся своего правительства и его преступных действий, но ни
симпатии, ни сочувствия к своим согражданам он не испытывал, считая их лично ответственными
за то, что произошло со страной. В письме Эренфесту 19 мая он выразил это
предельно четко:
«Я был свидетелем того, как они годами согревали змею на груди, а когда черт выскочил из табакерки, они попрятались в свои мышиные норы. Последствия своей безответственности они скоро ощутят на своей шкуре» [Fölsing, 1995 стр. 751].
На близких Альберта произвел
впечатление альбом фотографий, попавший в те дни в Ле-Кок-сур-мер. В альбом с
запоминающимся названием «Евреи смотрят на тебя» вошли изображения главных
врагов гитлеровского режима. На первой странице стояла фотография Эйнштейна.
Подпись гласила:
«Открыл оспариваемую многими теорию относительности. Прославлен еврейской прессой и доверчивыми немцами. Показал свою благодарность, участвуя заграницей в пропагандистской травле Гитлера».
В скобках рядом стояло: «Еще не повешен» [Clark, 1974 стр. 338].
Сам ученый относился к подобным
выходкам нацистов с презрением, не проявляя сильных эмоций, словно оскорбления
относились к другому человеку. Как и во многих других ситуациях, он мог
оставаться холодным наблюдателем, четко фиксируя события и давая им
беспристрастную оценку.
***
Решение Борна уехать из страны
и оставить свой пост директора института теоретической физики в Гёттингене,
несмотря на то, что закон давал Максу возможность побороться, Эйнштейн одобрил.
Оставаться в Германии в сложившихся обстоятельствах он считал бессмысленным и
опасным. Постепенно к этой мысли приходили даже такие убежденные немецкие
патриоты, как Фриц Габер. Его как ветерана Первой мировой войны формально не
могли уволить с должности директора института Общества кайзера Вильгельма, но
Габер решил сам покинуть родину в знак протеста против увольнения своих
еврейских сотрудников.
Зная, как сильно привязан Габер
к Германии, Эйнштейн находит для него слова утешения. Для честных и храбрых
мужей в нынешней «Тевтонии» нет больше места, поэтому жалеть о своем уходе не
следует.
«Не дело интеллигентному человеку работать с людьми, которые лежат на брюхе перед преступниками, при этом до известной степени этим преступникам симпатизируя. Меня они не очень и удивляют, так как я никогда их особенно не уважал, за исключением некоторых прекрасных личностей (Планк благороден на 60% и Лауэ на 100%)» [Fölsing, 1995 стр. 752].
Нужно отдать должное пророческому
дару Эйнштейна, раньше многих своих современников предсказавшего печальную
судьбу для Германии, ведомой Гитлером к катастрофе. Ведь «Третий рейх» делал
только первые шаги, многие верили, что самого страшного не произойдет, что
угрозы Гитлера останутся словесной риторикой. Но Альберт уже твердо знал, что
прежней Германии не будет. Знакомому физику из Англии Фредерику Линдеману (Frederick
Alexander Lindemann, 1886-1957), будущему советнику Черчилля по науке, Эйнштейн
написал 1 мая 1933 года:
«В страну, где я родился, я больше не вернусь» [Fölsing, 1995 стр. 752].
«Эти люди намерены действовать
решительно»
Англичанин Фредерик Линдеман,
сын немецких эмигрантов, учился физике в Берлинском университете у Вальтера
Нернста, часто приезжал в Гёттинген. После защиты диссертации работал некоторое
время в Париже. Получил несколько интересных результатов, за что был приглашен
в 1911 году на первый Сольвеевский конгресс, где оказался самым юным
участником. Фредерик зарекомендовал себя не только талантливым ученым, но и
смелым человеком. Во время Первой мировой войны он по заданию Королевских
военно-воздушных сил Великобритании работал над проблемой вывода самолета из
штопора. Ему удалось найти математическое решение задачи и предложить
практические рекомендации летчикам. Чтобы доказать правильность найденного
решения, Линдеман сам поднял самолет в воздух, ввел его в штопор и вывел из
этого состояния, пользуясь предложенным им методом. Ему же принадлежала идея
защиты воздушного пространства над Лондоном от немецких цеппелинов с помощью
привязных аэростатов.
После войны Линдеман занимал
должности профессора экспериментальной физики в Оксфорде и руководителя
Кларендонской лаборатории (Clarendon Laboratory). О нем писал Макс Борн в
воспоминаниях «Моя жизнь» (речь идет о лете 1933 года):
«Я знал его еще с тех времен, когда он работал в лаборатории Нернста в Берлине, однако мы никогда не были особенно близки. Теперь он одержим идеей воспользоваться ситуацией, когда многих хороших ученых изгоняют из Германии, чтобы повысить уровень естественно-научных исследований в Оксфорде, где традиционно доминировали теология, юриспруденция и гуманитарные науки. Поэтому он путешествует на своем огромном роллс-ройсе с шофером от одного немецкого университета к другому и предлагает рабочие места уволенным физикам» [Born, 1975 стр. 349].
В начале 30-х годов Линдеман
немало сделал, чтобы Эйнштейн мог читать лекции в Оксфорде. Заполучить такого
профессора означало бы поднять престиж не только этого университета, но и всего
научного сообщества Великобритании. Возможность пригласить в Оксфорд
зарубежного ученого в качестве лектора предоставлял основанный в 1902 году фонд
Сесиля Родса (Cecil John Rhodes, 1853-1902), знаменитого английского политика и
бизнесмена, чье имя увековечено в названиях британских колоний в Африке –
Северной и Южной Родезии.
Еще в 1927 году Линдеман попытался
включить Эйнштейна в список приглашенных в Оксфорд профессоров. Фредерик писал в
Берлин:
«Принятие этого предложения имело бы большое политическое значение и являлось бы примиряющим международным жестом» [Clark, 1974 стр. 310].
Линдеман обещал выполнить все
пожелания ученого: если тот хотел попробовать «жизнь в замке», то он мог бы жить
прямо в колледже, если он приедет с женой, то ему будет предоставлен удобный
отель. Немецкого посла в Лондоне графа Альбрехта Берншторфа (Albrecht Theodor Andreas
Graf von Bernstorff, 1890-1945) Линдеман просил написать в Берлин влиятельным
чиновникам, чтобы те убедили Эйнштейнапринять приглашение.
В тот раз из этого приглашения
ничего не вышло: Альберт отказался отчасти потому, что условия предусматривали
слишком большую педагогическую нагрузку – преподавание в течение целого
семестра, отчасти из-за своего плохого самочувствия. В письме Линдеману от 8
августа 1927 года Эйнштейн просит его извинить за отказ и не считать, что его
симпатии к Англии уменьшились [Clark, 1974 стр. 310].
Линдеман оказался не тем
человеком, который легко мирится с неудачей. Весной 1930 года он снова начинает
готовить почву для привлечения Эйнштейна в Оксфорд. И фонд Родса пошел
навстречу – секретарь фонда Филип Керр, более известный как лорд Лотиан (Philip
Henry Kerr, Lord Lothian, 1882-1940) согласился, чтобы Эйнштейн прочитал в
Оксфорде одну единственную лекцию, если большее количество для ученого
затруднительно.
Линдеман едет в Берлин и
встречается с Альбертом и, что немаловажно для успеха всей операции, с женой
Эльзой Эйнштейн. Из немецкой столицы Линдеман пишет лорду Лотиану в октябре
1930 года:
«С радостью сообщаю, что его здоровье, как кажется, восстановилось и он пребывает в очень хорошей форме. Он сказал мне, что мог бы теперь довольно хорошо понимать английский и, хотя он этого не говорил, у него не было никаких трудностей во время дискуссий Америке, так как он говорит очень медленно, и почти каждый понимает немецкий или французский» [Clark, 1974 стр. 310-311].
Жену Эйнштейна Фредерик
заверяет, что создаст для ее мужа все необходимые условия для отдыха и работы,
он лично проследит, чтобы Альберт питался регулярно и столько раз, сколько
захочет, а от назойливых приглашений, которые могут утомить ученого, Линдеман
его защитит.
Не без влияния Эльзы
приглашение фонда Родса было принято, и весной 1931 года Эйнштейн оказался почетным
гостем Оксфорда. Линдеман сдержал обещания: ученому были созданы идеальные
условия, к нему приставлен слуга, избавлявший Альберта от всех житейских забот.
Линдеман сопровождал гостя повсюду, показывал город, знакомил со своими
друзьями.
В тот приезд Эйнштейн прочитал
три лекции: о теории относительности, о космологической теории и о теории поля.
Желающих послушать великого физика было хоть отбавляй, но к концу первой лекции
в зале осталось немного слушателей: немецкий язык лектора оказался непреодолимым
препятствием для понимания. Эйнштейн обещал, что в следующий приезд он будет
читать лекции на английском.
 |
Альберт
Эйнштейн и Чарли Чаплин, 1931 г.
|
Прием в Англии оказался очень
теплым, Эйнштейну нравилась атмосфера Оксфорда, где даже нашлось место
музыкальным вечерам с его участием. Эффектным завершением поездки стало
присвоение ему 23 мая звания почетного доктора местного университета. В начале
июня Альберт возвратился домой в Берлин. Сразу по приезде, 9 июня 1931 года, он
написал письмо Линдеману, где не только благодарил за организацию поездки, но и
предсказывал существенное ухудшение политической обстановки в Германии, где
нацисты все уверенней рвались к власти [Clark, 1974 стр. 312].
Линдеман решил не
останавливаться на достигнутом успехе и добиться для Эйнштейна позиции доцента
в оксфордском Крайст-Чёрч колледже (Christ Church College). Эта должность
финансировалась бы фондом Родса. Получить финансирование оказалось не так
просто, часть сотрудников колледжа возражали, ссылаясь на неаристократические
манеры немецкого физика, которые испортили бы атмосферу английского клуба. Эту
группу поддержал казначей колледжа, который настаивал на том, что деньги фонда
Родса не должны поддерживать «немецкого еврея» [Clark, 1974 стр. 313].
Тем не менее, настойчивость
Линдемана победила, и в июне 1931 года Эйнштейн получил новое предложение из
Оксфорда, которое с радостью принял. Он обязался раз в год в удобное для себя
время приезжать на месяц в Англию в течение действующего семестра и прочитать
несколько лекций. В штатном расписании его должность называлась «Research Student»,
но, как объяснил ему Линдеман, слово «студент» здесь означает совсем не
учащегося, как обычно понимают, а исследователя, преподавателя. Небольшая
педагогическая нагрузка не отменяла других соглашений ученого: ни с Прусской
академией наук, где он оставался профессором, ни с Калифорнийским
технологическим институтом, в котором он ежегодно проводил несколько месяцев.
***
Оказавшись в 1933 году на
бельгийском курорте, Эйнштейн решил, что наступило время исполнить свои
обязательства перед Крайст-Чёрч колледжем. С Линдеманом он договорился, что
приедет в Оксфорд во второй половине мая после чтения запланированных ранее
лекций в Брюсселе. Однако в бельгийской столице он получил телеграмму из
Цюриха, что здоровье младшего сына значительно ухудшилось. Эдуард, как и многие
родственники его матери Милевы Марич, болел шизофренией. Альберт отложил все
дела и помчался проститься с сыном. После этой встречи им не довелось больше
увидеться.
Так как учебный семестр в
Оксфорде заканчивался в середине июня, Эйнштейну нужно было торопиться в
Англию. В самом конце мая ученый добрался наконец до цели. Несмотря на то, что
поначалу раздавались голоса против его приглашения читать лекции в Оксфорде,
приезд создателя теории относительности стал настоящим праздником для города.
Организаторы подготовили для физика грандиозную программу.
Первого июня Эйнштейн
присутствовал в качестве почетного гостя на докладе Эрнеста Резерфорда,
посвященном памяти знаменитого английского физика Роберта Бойля (Robert Boyle;
1627-1691). Собравшаяся публика чествовала создателя теории относительности не
только как величайшего физика со времен Ньютона, но и как символ моральной
твердости и мужества в противостоянии с диктатурой. Его манера держаться, его
речь и внешний вид творца производили сильнейшее впечатление на слушателей.
Эйнштейн воспользовался случаем
обсудить с Резерфордом и Линдеманом возможность оказать помощь молодым
ученым, которых преследуют нацисты. Как писал Альберт Максу Борну 30 мая 1933
года, сразу по прибытии в Оксфорд, «у меня сердце кровью обливается, когда я
думаю о молодежи» [Einstein-Born, 1969 стр. 159]. В том же письме Эйнштейн
писал, что он «почти убежден, что о всех, кто хоть какое-то имя в науке имеют,
позаботятся. Но другие, юные, не имеют никакой возможности для развития» [Einstein-Born,
1969 стр. 160].
Первоначальной идеей ученого
было создать вместе с парой друзей где-то за границей Германии, например, в
Англии, «гостевой» университет, где могли бы преподавать особенно нуждавшиеся в
помощи еврейские доценты и профессора и учиться еврейские студенты, которым
нацистские преследования не давали возможности посещать немецкие университеты.
Как писал Альберт другу Соловину 23 апреля 1933 года, это был бы «определенный
тип духовного убежища» [Fölsing, 1995 стр. 754].
В первые недели своего
пребывания в Бельгии Эйнштейн горел идеей создания университета для беженцев.
Судя по всему, ученый не представлял себе всех трудностей этого проекта, ведь
нужно было получить для беженцев разрешения на пребывание и учебу в чужой стране,
следовало раздобыть деньги на оплату проживания, зарплату преподавателям,
аренду помещений…
Но завораживала благородная
цель: помочь нуждающимся без унижения или, как выразился Эйнштейн в письме
Эренфесту от 2 мая 1933 года, «помочь достойным образом». И еще эта акция стала
бы «позорным пятном для немцев» [Fölsing, 1995 стр. 754].
Уже в конце мая пришло
понимание невыполнимости первоначальных замыслов. В упомянутом письме Максу
Борну от 30 мая ученый признается:
«Первоначально я собирался создать университет для беженцев. Однако вскоре обнаружилось, что трудности реализации непреодолимы и что такая деятельность могла бы осложнить помощь людям в некоторых странах» [Einstein-Born, 1969 стр. 160].
Надо признать, что организаторские
способности великого физика сильно уступали его научному таланту. Для сравнения
можно отметить успех предприятия Эрнеста Резерфорда, экономиста барона Уильяма
Бевериджа (William Henry Beveridge, 1879-1963) и физиолога нобелевского
лауреата Арчибальда Хилла (Archibald Vivian Hill, 1886-1977), создавших в те же
дни «Комитет помощи ученым» (Academic Assistance Council). О нем мы еще
поговорим.
Да и попытки Фредерика
Линдемана пригласить изгнанных из Германии ученых в Оксфорд были, хоть и меньшего
масштаба, но достаточно эффективными.
***
После торжественного приема,
устроенного Эйнштейну на вечере памяти Роберта Бойля, ученому предстояло
выступить с тремя лекциями, ради чего он и приехал в тот раз Англию. Первая
лекция состоялась 10 июня в историческом оксфордском здании — Доме Родса.
Альберт первый раз читал лекцию на английском языке. Тема лекции была весьма
широкой – о методике теоретической физики. Эта лекция чрезвычайно важна для
понимания принципов творческой работы ученого, которые он выработал в последние
десять лет.
В этой лекции Эйнштейн подчеркивал
важность математических моделей природных явлений, которые только и могут
помочь построить адекватную физическую теорию. Он отстаивал ту точку зрения,
которую не мог ему простить Филипп Ленард: наглядность больше не является
необходимым условием правильности физической теории. Именно математический
аппарат позволяет раскрыть тайны Вселенной и атома. Ученый верил, что «природе
соответствуют простейшие из математически мыслимых моделей», откуда вытекала
надежда «чистому мыслителю познать действительность»[Fölsing, 1995 стр. 758].
Несмотря на всю неочевидность такого подхода, Эйнштейн оставался ему верен всю
оставшуюся жизнь.
Через два дня вторую лекцию в оксфордском колледже «Леди Маргарет-холл» он прочитал по-немецки, рассказывая слушателям историю познания атома. В заключение доклада он выразил уверенность в бесконечности этого процесса:
«Чем глубже мы ищем, тем больше находим того, что нам еще необходимо узнать, и я убежден: пока существует человек, дело будет всегда обстоять именно так» [Брайен, 2000 стр. 402].
Третью, заключительную, лекцию
этого цикла Эйнштейн прочитал уже не в Оксфорде, а в Глазго 20 июня. По
просьбе хозяев он рассказал об открытии и триумфальном подтверждении общей
теории относительности.
Эта короткая трехнедельная
поездка в Великобританию так понравилась Эйнштейну, что сразу после возвращения
в Ле-Кок-сур-мер он стал готовиться к новому путешествию к туманному Альбиону.
На этот раз он решил воспользоваться приглашением весьма необычного человека –
командора Локер-Лэмпсон (Oliver Locker-Lampson, 1880-1954) [Clark, 1974 стр.
334].
Оливер Локер-Лэмпсон был
потомком знатного британского рода, в возрасте тридцати лет был избран членом
Палаты общин британского парламента. Во время Первой мировой войны Оливер
командовал дивизионом бронеавтомобилей в составе авиации Королевских
военно-морских сил Великобритании. Воинское звание командор, которое имел
Локер-Лэмпсон, соответствовало российскому капитану второго ранга на флоте или
подполковнику в армейских частях. В 1915 году дивизион был направлен в Россию,
где воевал в составе частей русской армии на Кавказе, в Румынии и в Галиции.
После Октябрьской революции англичане вернулись на родину.
На первый взгляд, между физиком
Эйнштейном и командором Локер-Лэмпсоном не было ничего общего. Правда, оба
слыли «из ряда вон выходящими особами», но один был кабинетным ученым, другой –
авантюристом и искателем приключений. Говорили, что Оливер был дружен с
некоторыми членами царской семьи в России и участвовал в убийстве Григория
Распутина [Clark, 1974 стр. 334]. Но одно чувство объединяло ученого и
британского парламентария, адвоката и журналиста – это постоянное желание
помогать слабым, гонимым, преследуемым. Локер-Лэмпсон в равной степени
ненавидел нацистский режим и сталинскую диктатуру.
Дружба с Эйнштейном
добавляла Оливеру популярности, известности, к чему он всегда стремился, а
ссылка на авторитет великого физика делала его выступления в парламенте и в
печати более основательными. Вот почему еще до прибытия Эйнштейна в
Ле-Кок-сур-мер Локер-Лэмпсон отправил ему письмо с приглашением пожить в его
английском доме. Выступая как член британского парламента, Оливер писал 25
марта 1933 года:
«Этим письмом, дорогой господин профессор, я хочу заверить Вас, что огромное число моих избирателей искренно сочувствуют Вам и Вашим единомышленникам. То, что именно Эйнштейн оказался без дома, меня глубоко волнует и, возможно, оправдывает то, что я, простой член парламента, обращаюсь к Вам, величайшему ученому нашего столетия. Я надеюсь, дорогой господин профессор, что Вы в моем скромном предложении не увидите ничего, кроме небольшой дани моего безграничного уважения и желания, чтобы мне было позволено послужить Вам таким образом. Вы бы доставили мне, дорогой господин профессор, огромную радость – я осмеливаюсь только это предложить – вместе с Вашей женой занять мой небольшой дом в Лондоне, примерно на год, в любой момент, когда это Вам подойдет. <…> Мне не нужно добавлять, что в этом доме вы мои гости, т.е. вам это не будет ничего стоить, все расходы за мой счет» [Clark, 1974 стр. 334-335].
В тот раз Эйнштейн вежливо
отказался и отправился в Ле-Кок-сур-мер. После июньской поездки в Оксфорд и
Глазго, ученый решил принять приглашение командора, и во второй половине июля
1933 года он снова оказался в Лондоне.
Оливер Локер-Лэмпсон сделал
все, чтобы поездка Эйнштейна оказалась результативной. Пользуясь своими связями
с высшим британским светом, он организовал встречи ученого с ведущими английскими
политиками. Безусловно, важнейшей их них была беседа с Уинстоном Черчиллем,
который в то время не входил в состав правительства и был в оппозиции.
Эйнштейну было легко найти с ним общий язык: оба не верили в возможность
умиротворить Гитлера, оба понимали, что Гитлер – это война. Через пять лет, в
сентябре 1938 года, еще до подписания Невиллом Чемберленом (Arthur
Neville Chamberlain, 1869-1940) Мюнхенских соглашений, Черчилль напишет
министру английского правительства Уолтеру Гиннессу, ставшему в 1929 году
бароном Мойном (Walter Edward Guinness, Baron Moyne, 1880-1944), фразу,
вошедшую в историю:
«По-видимому, в самом скором будущем нам предстоит незавидный выбор между войной и позором. И мне кажется, что мы выберем позор, но немного погодя не уйдем и от войны в условиях даже хуже теперешних» [Langworth, 2011 стр. 257].
Эйнштейн с первого взгляда
увидел в будущем премьер-министре Великобритании решительность и
принципиальность. После встречи в поместье Черчилля Чартвелл физик писал жене:
«Он поистине мудр. Мне стало ясно, что эти люди готовы и намерены действовать решительно и быстро» [Айзексон, 2016 стр. 522].
В саду имения Чартвелл была
сделана знаменитая фотография Эйнштейна и Черчилля, двух мыслителей, умевших
предвидеть будущее.
 |
| Альберт Эйнштейн и Уинстон Черчилль в саду, 1933 г |
Прежде чем добраться до долины Мехико, они много раз подолгу
останавливались: возводили храмы, разрешали внутриплеменные конфликты. Своё
первое святилище они воздвигли на холме Чапультепек ("холм
кузнечика"), принадлежавший городу-государству Аскапоцалько, где они
обитали в период с 1253 по 1295 гг. Свой первый праздник Рождения Нового Огня
они отпраздновали в Коатепеке, второй - в Апацко (в долине Мехико), третий - в
Теспайокане (на побережье озера Тескоко), а четвертый - в Чапультепеке (озеро
Шочимилько).
Об опасности вооружения
Германии Эйнштейн говорил и на встрече с Остином Чемберленом (Joseph Austen
Chamberlain, 1863-1937), лауреатом Нобелевской премии мира за 1925 год, старшим
братом будущего премьер-министра Невилла. В 1927 году, будучи министром
иностранных дел Великобритании, Остин Чемберлен направил Советскому
правительству ноту, вызвавшую знаменитый «наш ответ Чемберлену», ставший,
наряду с «ответом Керзону» элементом русского фольклора.
Вечером того же дня Оливер
Локер-Лэмпсон привел Эйнштейна на встречу с бывшим премьер-министром Дэвидом
Ллойд-Джорджем (David Lloyd George, 1863- 1945), близким другом Уинстона
Черчилля. При входе в загородный дом Дэвида, расположенный в городке со смешным
для русского уха названием Чёрт (Churt), Эйнштейну предложили записаться в
книгу почетных гостей. Он задумался на какое-то время, что вставить в графу
«Адрес», а потом написал по-немецки «ohne», что значит «отсутствует».
Выступая на следующий день, 26
июля 1933 года, в парламенте, Оливер Локер-Лэмпсон умело обыграл эту ситуацию.
Он предложил принять закон, облегчающий получение британского гражданства
евреям, подвергающимся преследованиям со стороны нацистов. Эйнштейн слушал
речь Оливера, присутствуя в Палате общин в качестве почетного гостя. И он, и
все члены парламента с напряженным вниманием вслушивались в страстные слова
командора. Сначала Локер-Лэмпсон подчеркнул, что в его жилах нет ни капли
еврейской крови. Затем сообщил, что если бы немцы победили в Первой мировой
войне, они поступали бы с англичанами так, как сейчас обращаются с евреями.
Далее, он перешел к Эйнштейну, человеку без родины, вынужденному в графе
«Адрес» писать «отсутствует»:
«Гунны украли его сбережения. Бандиты и гангстеры Европы разграбили его дом. Они у него отобрали скрипку» [Clark, 1974 стр. 354].
В конце доклада Оливер
подчеркнул главную мысль. Германия разрушает свою культуру и угрожает жизни
величайшему из своих мыслителей. Страна, которая предложит гонимому Эйнштейну
убежище и кров, может гордиться своим поступком.
В целом, депутаты одобрили
предложение командора, но дальше этого дело не пошло. Сказались и безразличие
депутатов к судьбам еврейских жертв, и особенность британской парламентской
системы. Это было последнее заседание Палаты общин перед каникулами, рассмотреть
закон во втором чтении депутаты не успевали, а это означало, что этот пункт
выпадал из повестки дня.
К началу августа Эйнштейн вернулся
в свою временную обитель в Ле-Кок-сур-мер, пообещав гостеприимному командору
еще приехать в гости перед окончательным отплытием из Европы.
Литература:
- Born, Max. 1975. Mein Leben. Die Erinnerungen des Nobelpreisträgers. München : Nymphenburger Verlagshandlung, 1975.
- Clark, Ronald W. 1974. Albert Einstein. Eine Biographie. Esslingen: Bechtle Verlag, 1974.
- Einstein-Born, Albert Einstein – Hedwig und Max Born. 1969. Briefwechsel 1916-1955. München: Nymphenburger Verlagshandlung, 1969.
- Fölsing, Albrecht. 1995. Albert Einstein. Eine Biographie. Ulm: Suhrkamp,, 1995.
- Frank, Philipp. 1949. Einstein. Sein Leben und seine Zeit. München, Leipzig, Freiburg i. Br.: Paul List Verlag, 1949.
- Hassler, Marianne и Wertheimer, Jürgen (Hrsg.). 1997. Der Exodus aus Nazideutschland und die Folgen. Jüdische Wissenschaftler im Exil. Tübingen: Attempo Verlag, 1997.
- Langworth, Richard (Editor). 2011. Churchill By Himself: The Definitive Collection of Quotations. New York: PublicAffairs, 2011.
- Айзексон, Уолтер. 2016. Альберт Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная. М.: Издательство Аст, 2016.
- Брайен, Дэнис. 2000. Альберт Эйнштейн. Минск: Попурри, 2000.
___________________
Евгений Беркович
Родился в 1945 году.
Окончил Московский государственный университет, кандидат физико-математических
наук. По профессии математик, имеет более 150 научных работ в области
прикладной математики и кибернетики. С 1995 года живет в Германии, работает в
крупной немецкой фирме по разработке прикладных программных систем. Параллельно
со своей основной специальностью уже давно изучает еврейскую историю и
еврейские традиции. Его статьи на эти темы печатаются в русскоязычных изданиях
Германии, США, Франции, Израиля.