Появление жанра
антиутопии было неизбежно. Она взмахнула могучими крыльями и, взметнувшись
ввысь, запела на весь мир эзоповым языком свой гимн несогласия. Евгений
Иванович Замятин не был первым певцом антиутопии, но одним из величайших — без
сомнения.
Роман «Мы» писал
литературный Мефистофель, скептик и в то же время — романтик, идеалист.
(И. Сухих)
На пути через тернии
Замятина всегда сопровождало одиночество. Детство у будущего гиганта
“еретической” (некоторые исследователи творчества Евгения Ивановича говорят,
что это было его любимое слово) и “революционной” мысли прошло без сверстников,
за книгами, под Шопена, что играла его мать на рояле. Потом — гимназические
годы, о которых Евгений Иванович пишет так: «Много одиночества, много книг,
очень рано — Достоевский. До сих пор помню дрожь и пылающие свои щеки — от
“Неточки Незвановой”. Достоевский долго оставался — старший и страшный даже;
другом был Гоголь (и гораздо позже — Анатоль Франс)». Последующие годы жизнь
его насыщенна разной степени флуктуативности событиями: многочисленные
путешествия, революционные выступления, арест, ссылка, нелегальное возвращение
обратно в Петербург (где он, после получения специальности морского инженера,
преподавал).
В 1916—1918 годах в его
жизни начинается ряд событий, которые повлияют на все его творчество. В марте
1916-го Замятин командирован в Англию для наблюдения за строительством русских
ледоколов. Туманный Альбион впечатляет писателя, и он заканчивает свою повесть
“Островитяне” (которая является прообразом magnum opus’а писателя “Мы”), с
которой Замятин, узнав о революции в России, возвращается домой на корабле,
который находится под постоянной угрозой нападения немецких подводных лодок.
Евгения Ивановича,
преисполненненого надеждами о новом лучшем мире, ждало разочарование: “Веселая,
жуткая зима 17–18 года, когда все сдвинулось, поплыло куда-то в неизвестность.
Корабли-дома, выстрелы, обыски, ночные дежурства, домовые клубы”. В ту зиму
Замятин переосмысляет свои ценности. В своей статье “О синтетизме” он будет
рассуждать о тезисах и антитезисах, столкновение противоположностей в виде
революции должно было, по его замыслу, родить нечто новое. К сожалению, “новое”
не оказалось прекрасным. Всё увиденное побуждает его критически посмотреть на
происходящие вокруг вещи, он понимает, что происходит нивелирование человека и
та свобода, которой грезили, разрывается в беспощадной борьбе за власть
“машинобожия”, которую он ненавидел; мир он мерил древними и вековечными,
нетленными сюжетами. В один из тех холодных дней он сидел в кабинете у Горького
и рассказывал ему нарратив фантастического произведения: обрисовывал людей,
бороздящих космос, но обреченных разбиться. Вся привычная жизнь для него летела
в тартарары.
Замысел романа “Мы”
сформировался у Замятина после его ареста по делу “левых эсеров”. В рукописи
писателя 1919 года он описывает это: “Рыщут по всему городу. Оцеплены дома,
врываются, уводят неизвестно куда”. В эти холодные годы, преисполненные голодом
и ненавистью, он начнёт писать свою великую антиутопию.
Для того чтобы написать
подобное произведение в те годы от Замятина требовалась твёрдость духа и
железная решительность. Но он не мог молчать, поскольку человеком он был прогрессивным,
своего времени и своей культуры, который остро ощущал застой в обществе,
энтропию мировых масштабов, зверскую несправедливость. В 1920-м году роман был
написан.
“Мы” — уникальное
произведение в плане синтеза двух культур и двух литературных традиций: с одной
стороны — Россия, которую Евгений Иванович так любил, родная Лебедянь со
старинными монастырями и историческими местами, явное влияние на него
Достоевского, Гоголя и Щедрина; с другой — Англия, впечатления от громадных
ледоколов в доках Нью-Кастла, урбанизированные города (“Но представьте себе
страну, где единственная плодородная почва — асфальт, и на этой почве густые
дебри только фабричных труб, стада зверей только одной породы — автомобили, и
никакого весеннего благоухания — кроме бензина.” — из статьи Замятина), влияние
Свифта и Уэллса. Так, в синтезе, — тема которого интересовала писателя, —
реализма и символизма (согласно этой формуле, как он считал, создается
неореализм) создавался роман “Мы”.
Во время написания
романа, помимо чувств непонимания и непризнания актуального положения дел в
государстве, проявляются также антитехнократические воззрения автора. Хотя он
получил специальность морского инженера, избрал он её, потому что плохо ладил с
математикой во время учебы в гимназии. Для него техника — всего лишь одна
составляющая человеческой жизни. Благодаря хорошему знанию текстов Нового и
Ветхого Заветов (отец Замятина был священником, в двадцать один год писатель
поссорился с ним из-за атеистического кризиса, который переживал; это событие в
достаточной степени повлияло на его мироощущение) мощными метафорами он
обличает весь общественный порядок, господствующий в то время, предрекает,
вместе с тем страшась, разъедающий повсеместно всё технический прогресс,
бездумное поклонение тому, что лишено духовного начала и неподвластно совести и
морали.
В “Мы” писатель показал
людей пронумерованной биомассой, которая смело пойдет на убой ради некого
Благодетеля — на самом деле, жестокого тирана и деспота, выбираемого на
безальтернативной основе. Аллюзии на тогдашнее общество ясно видны, но оттого
не менее страшны, особенно, учитывая особенности, при которых Замятину пришла
идея изображения в своем новом романе государственного строя, где парадигма
человеческой несвободы возведена в абсолют: в 1919 году арест превратил его
страхи из иллюзорных в совершенно реальные.
В романе показана
борьба рационализма, ума, следующего логическим началам и ярких чувств,
горячего сердца, резких и мощных душевных порывов (вновь стоит вспомнить синтез
реализма и символизма в его творчестве). Замятин, используя эзопов язык,
стремился донести до общества мысль об опасностях развития подобного
тоталитаризма и “машинобожия”, пусть и под грозящим ему клеймом “еретика”.
Реакцию “Благодетелей” ждать не потребовалось: главный редактор журнала
“Красная новь” Воронский, после того как Замятин предложил ему опубликовать
“Мы”, отказал ему, ссылаясь на то, что это явная пародия на коммунизм, а
применение такой сатиры на Советскую Россию недопустимо. Критики говорили о
неком трансцендентном “непонимании революции”, будто Замятин не понял всего замысла
и расценил всё как вандальское уничтожение культуры и эволюционный регресс. Сам
писатель тщательно следил за критикой своих произведений: сохранился альбом с
вырезками газетных статей, содержащих критические отзывы на тексты писателя,
которые Замятин на протяжении первого десятилетия своей творческой деятельности
вклеивал в этот альбом (вплоть до 1923-го года). Имена авторов и названия
статей были вклеены рядом с текстом, на полях находились библиографические
данные и комментарии писателя, страницы пронумерованы не были. Всего
насчитывалось сто пятьдесят восемь вырезок.
Замятин продолжал
попытки напечатать роман; так, “Мы” предполагался к публикации в журнале
“Основы”, который еще не начал издаваться; журнал этот не вышел, роман снова не
был опубликован. Однако Замятин успел написать для “Основ” предисловие к своему
роману, которое должно было служить для облегчения прохождения текста через
цензуру. Вот отрывок из этого предисловия:
“…государство переживет себя и свои задачи, но, конечно, добровольно умереть не захочет — и снова молнии, бури, пожары. Таков этот закон, вечно украшающий грозовым «р» мягкое «эволюция». Еще очень далекое, сейчас еще, может быть, никому не слышное дыхание этой грозы — на следующих страницах”.
Надежда писателя угасала с каждым днём, роман так и не
опубликовали (по сути — негласно запретили). Несмотря на это, “Мы” несколько раз
был прочитан друзьями-литераторами на общих собраниях. Тогда Замятин предпринял
следующий шаг — он отправил своё произведение в издательство Гржебина, которое
находилось в Берлине (тогда там печатались многие писатели большевицкой
России); уже через пару лет его роман был переведен на несколько языков и “Мы”
читали в Америке, Франции и Чехии. Но проблемы с советской властью продолжали
обостряться, подогреваемые ярой критикой. После публикации романа в Париже
Замятина изгоняют из Всероссийского союза писателей. Травля писателя достигла
своего апогея в 1929 году, когда в литературных газетах целыми страницами
печаталась уничижительная критика Замятина, повсюду трубили про то, что “Мы”
публикуется в белогвардейской прессе и корили автора великой антиутопии за ту
низость, до которой он опустился, осмелившись написать данное произведение.
В этом же году Евгений
Иванович отправил письмо с прошением о выезде за границу. Текст письма не
скрывал настоящего отношения писателя к происходящему: “Я знаю, что у меня есть
очень неудобная привычка говорить не то, что в данный момент выгодно, а то, что
мне кажется правдой. В частности, я никогда не скрывал своего отношения к
литературному раболепству, прислуживанию и перекрашиванию: я считал — и
продолжаю считать — что это одинаково унижает как писателя, так и революцию.
Максим Горький (который, как стоит заметить, тоже раскритиковал Замятина) помог
передать его письмо Сталину, и в 1931 году писатель был отпущен за рубеж “для
лечения” и “постановки своих пьес”. С этого момента Замятин покинул Россию,
надеясь, что все же вернется. Но судьба распорядилась совсем иначе.
Он поселился в Париже,
где продолжил свою творческую деятельность. И тут писателя сопровождало
одиночество, поскольку для русской эмигрировавшей интеллигенции того времени он
был слишком левых взглядов. Так закончилась история отца русской антиутопии,
жизнь которого оборвется в 1937 году.
“Их поймут, быть может, не так. Но один умный немец говорил: “Философ не обязан быть дураком”. Читатель тоже не обязан. Я писал для тех, кто умеет не только ходить, не только маршировать в ногу, но и летать”. – Е.З
Александр Стрельников