Страницы

Есть кто внутри?

Нейрофизиологи научились поддерживать жизнь в мозге, извлеченном из тела. Это можно считать «камерой предельной сенсорной депривации»?
Последние годы в Йельском университете проводились эксперименты, в ходе которых ученые научились успешно восстанавливать жизнь мозга свиньи, обезглавленной за четыре часа до того, и после поддерживать его жизнь в течение 36 часов. Через лабораторию прошло не менее сотни свиней — или, если угодно, свиных голов, — которые раз за разом ученым предоставляла скотобойня.

Получив мозг, исследователи подсоединяли его к разработанной ими системе жизнеобеспечения BrainEx, обеспечивая мозгу циркуляцию подогретой до температуры тела искусственной крови. Будучи по сути просто весьма эффективным прибором искусственного кровообращения, которые используются в медицине не первый год, BrainEx, однако, заставляет задуматься о том, как правильно ставить вопрос об объекте манипуляций. Кого или что подключают к системе жизнеобеспечения — «минимальную» свинью или ее орган, головной мозг? И можно ли между ними поставить знак тождества?

Все, что широкая публика знает сегодня об исследованиях Ненада Сестана и его группы, известно благодаря публикации американского научного журналиста Антонио Регаладо из журнала MIT Technology Review. Сестан упомянул о том, чем занимается его научная группа, на встрече, которую организовали Национальные институты здравоохранения США (NIH) в конце марта, — та была посвящена этическим вопросам, с которыми сталкиваются сейчас нейрофизиологи.

Примерно через месяц после этой встречи в журнале Nature был опубликован текст, подписанный крупнейшими фигурами в области экспериментов с тканями головного мозга и специалистами по био- и медицинской этике. В нем обозначаются этические вызовы, зашитые в такие лабораторные практики, как выращивание органоидов человеческого мозга из стволовых клеток, извлечение фрагментов мозга живых людей и последующие эксперименты над ними, а также «подсаживание» выращенных тканей человеческого мозга к мозгу лабораторных животных, но о казусе «мозга-в-бочке», примером которому служит BrainEx Сестана (который также вошел в число авторов уже упомянутого материала в Nature), не упоминается.

Оживший орган

Технические и операционные детали устройства BrainEx пока не известны. На запрос «Чердака» доктор Сестан на момент публикации этого текста так и не ответил, а Регаладо, дозвонившийся до ученого, услышал от того, что до выхода научной статьи обсуждать технологию исследователь бы не хотел (как скоро ее стоит ждать, однако, пока неизвестно).

Известно, что мозг подключают к контуру, обеспечивающему циркуляцию искусственной крови, которая эффективно насыщает кислородом даже зоны в глубине мозга.

«Это стандартная вещь, но грубо говоря, новая технология», — пояснил Павел Балабан, директор Института высшей нервной деятельности и нейрофизиологии РАН, согласившийся поговорить о том немногом, что уже известно о проекте йельских ученых. Он отдельно оговорил, что ничего сознающего в этом мозге остаться было не должно, и то, что в ходе эксперимента жизнь мозга поддерживали в течение 36 часов, скорее нужно было просто для подтверждения того, что подключенный к BrainEx мозг может продолжать «жить».

Как пишет Регаладо, в самом Йельском университете уже больше года идут перетолки о работе Сестана. Специалистов, впрочем, в основном восхищает то, что команде ученого удалось создать инструмент, который способен восстанавливать микроциркуляцию, обеспечивающую транспорт кислорода ко столь многим регионам мозга. Собственно, именно изучение мозга как органа, а не «седалища души» находится в фокусе интереса йельских исследователей — во главу угла ученые ставят задачу по созданию как можно более точной карты структуры связей между нейронами мозга человека.

Тем не менее в самом факте того, что технология, позволяющая поддерживать жизнь в головном мозге такого крупного млекопитающего, как свинья, уже кроется вполне определенный вопрос для человечества, уже более-менее свыкшегося с мыслью о том, что «мы — это наш мозг».

Успеть опомниться

Подзаголовок публикации в MIT Technology Review гласит, что будучи воспроизведен c мозгом человека, эксперимент Сестана может рассматриваться как опыт «предельной сенсорной депривации» для испытуемого. Иными словами, подразумевается, что в «оживленном» мозге «оживает» и некоторый субъект восприятия, который в таком контексте воспринимает «пустоту», данную ему в сенсорных переживаниях.
Там мозг уже не работает как этот мозг, это просто живая ткань.
В существующем варианте технология, судя по всему, не позволяет достаточно быстро восстановить функции мозга, чтобы сохранить его в неизменном виде по отношению к состоянию «за пару мгновений до смерти». Поэтому специалисты с большим сомнением отнеслись к тому, чтобы расценивать подключение к BrainEx как потенциальную «реанимацию» сознания. 
«Там мозг уже не работает как этот мозг (тот, что „производил“ сознание свиньи до обезглавливания), это просто живая ткань, и больше там толком ничего нет, — сказал Балабан. — Это интересное технологическое достижение, потому что если это делать не позже чем через 20 минут после отключения кровотока, то мозг может остаться близко к предыдущему состоянию». 
В том же духе высказывается и Екатерина Виноградова, доцент кафедры высшей нервной деятельности и психофизиологии СПбГУ: 
«Необратимые изменения (т.е. гибель клеток) в тканях развиваются в том случае, если длительность гипоксического воздействия превышают адаптационные возможности конкретной ткани, в данном случае нервной ткани. У человека не смерть [всего] мозга наступает через несколько минут. Наступает гибель важнейших отделов мозга, без которых невозможно восстановление сознания. Но состояние комы возможно и после относительно длительной гипоксии».
В нейронауке существует набор объективных критериев, т.н. нейронных коррелятов сознания, с опорой на которые ученые могут судить о том, находится ли субъект, мозг которого исследуется, в сознании и о сознании какого толка возможно говорить, смотря на те или иные показания.

Йельские экспериментаторы, как передает слова Сестана разговаривавший с ним Регаладо, допускали возможность возвращения сознания в «реанимированном» ими мозге и снимали данные ЭЭГ с исследуемых ими органов. Более того, они поначалу решили, что подсоединенный к BrainEx мозг действительно приходил в сознание, пока не выяснили, что то, что они приняли за сигнал, в действительности было шумом, наведенным другим лабораторным оборудованием.

На самом деле сигнатура ЭЭГ такого мозга идентична коматозной. На основании этого Сестан, говоря с журналистом MIT Technology Review, не скрывал своей убежденности в том, что ни о каком сознании в подключенном к BrainEx мозге говорить не стоит.

Но привести такой мозг в сознание, по мнению ученого, технически возможно — команда не стала делать шагов в этом направлении по этическим соображениям.

Свиньи обычно используются в качестве моделей для исследования трансплантата. Новый проект надеется сохранить мозги после смерти.
Бесчувственный ум

Как именно возможно привести в сознание извлеченный из тела мозг, Сестан не уточнял. Но ученый, однако, весьма определенно обозначил свое понимание отношения мозга и сознания, сказав, что гипотетически улучшение технологии позволит восстановить деятельность мозга, что, в свою очередь, приравнял к «восстановлению человека».

Вопрос о том, стоит ли приравнивать деятельность отдельно взятого — в буквальном смысле взятого отдельно от тела — мозга к деятельности отдельно взятого сознания, по-видимому, в ближайшее же время станет предметом самой обширной дискуссии.
  • Есть ли у «мозга-в-бочке» права, и отличаются ли они чем-то от прав обыкновенного человека, в распоряжении которого есть не только мозг, но и органы чувств, тело и прочие атрибуты среднестатистического налогоплательщика? 
  • И возможно ли, воспользовавшись уже существующими технологиями, провести какой-либо контрольный эксперимент, который позволил бы нам судить о том, с каким именно сознанием мы имеем дело, при условии, что никакой прямой обратной связи пока установить с извлеченным из тела мозгом мы не можем? 
  • Более того, позволят ли эти технологии как-то продвинуть сугубо философские — пока — проблемы с определением таких понятий, как «сознание» и «ум»?
«Вопрос не к биологам, а скорее к философам, — говорит Екатерина Виноградова. — Но я сомневаюсь, что сенсорно депривированный мозг может поддерживать сознание». 
С ней солидарен и Дмитрий Иванов, доктор философских наук, ведущий научный сотрудник сектора теории познания Института философии РАН:
«Возможно, когда-нибудь удастся сохранить мозг в таких условиях, чтобы там присутствовала когнитивная функция, связанная с сознанием. Но это не тот тип сознания, который интересен нам с философской точки зрения. Этот тип сознания можно назвать интранзитивным, противопоставляя его сознанию объектов, „сознанию о“. Последний тип сознания, т. е. сознание в полноценном смысле, предполагает необходимым образом взаимодействие с внешними объектами»
Cознание немыслимо без определенного отношения к миру. Исключите мир — и вы исключите сознание.
Сцена «мозг в банке» из комедии «Человек с двумя мозгами» 1983 года. Хотя это повод для шуток, технология сохранения мозга продвигается, медицинская этика относится к этому серьезно.
Возможно, сознание, восстановившееся после «реанимации» мозга, не будет этим сознанием.

Но на основании чего мы можем вообще предполагать, глядя на ненулевую ЭЭГ «бестелесного» мозга, что имеем дело с тем, что в философской традиции называется сознающим умом (conscious mind)?
«Сознание непосредственным образом связано с мозгом, — отвечает на это Дмитрий Иванов. — [Но] значения сознательных состояний не в голове. Сознание существенным образом зависит от взаимодействия с внешними объектами. Пример со значительным ухудшением когнитивных сознательных функций пожилых людей, перемещенных из знакомой им домашней обстановки в какой-нибудь дом престарелых, подкрепляет эту мысль». А называть BrainEx, как это делает Регаладо, потенциальной «камерой предельной сенсорной депривации» философ не считает корректным: 
«Никакого сознания в этой ситуации не будет.  — Отсутствие [входящей] информации приводит к тому, что та информация, что уже была, перестает сознательно восприниматься. Как показывают [многие] теории, сознание немыслимо без определенного отношения к миру. Исключите мир — и вы исключите сознание».
В близком ключе высказывается и Балабан:
«Активность всегда можно зафиксировать. Но что она означает, это довольно сложно. Сознание фиксируется по самоотчету. Так что в основном на людях все эти исследования делаются — иногда по реакциям, но это очень сложно. <…> В биологии без обратной связи ничего не работает. Если обратная связь разомкнута, можно считать, что это совершенно другое состояние». 
Тем не менее принимать финальное решение о том, является ли подобная трактовка корректной или нет, по-видимому, будут уже не философы, и даже не нейрофизиологи: стоит ожидать, что окончательная регулятивная формулировка будет дана юридическим языком, а приниматься, обсуждаться и дополняться — политиками. И этот процесс обещает быть не менее увлекательным, чем чистый, научный прогресс нашего понимания собственной природы.