 |
|
Космодром Байконур |
24 октября 1960 года, на полигоне Тюра-Там, который сегодня известен миру как космодром Байконур, произошёл взрыв межконтинентальной баллистической ракеты. Испытания здесь и раньше обрывались авариями, но впервые одно из них привело к массовой гибели военнослужащих, среди которых оказался маршал Митрофан Иванович Неделин — первый главнокомандующий Ракетными войсками стратегического назначения СССР.
Новая межконтинентальная
Научно-исследовательский испытательный полигон №5 Министерства обороны (НИИП-5 МО), расположенный у железнодорожного разъезда Тюра-Там в Казахстане, строился, прежде всего, под межконтинентальную баллистическую ракету Р-7 (8К71). Её разрабатывало Особое конструкторское бюро №1 (ОКБ-1) Сергея Павловича Королёва, который добивался, чтобы новая ракета фигурировала в перспективных планах правительства не только как стратегическое оружие, но и в качестве носителя для запуска разнообразных космических аппаратов.
Разумеется, оппоненты Королёва прекрасно видели его политические уловки и вполне справедливо требовали либо выполнять обязательства перед военными заказчиками, либо уступить место другому главному конструктору. Однако по мере развития проекта Р-7 становились очевидны и его недостатки. Ракета была «пакетной» схемы — её приходилось транспортировать отдельными ракетными блоками, а затем несколько дней собирать в Монтажно-испытательном корпусе (МИК) перед вывозом на старт. Подготовка к запуску тоже занимала время: в МИКе — 21 час, на старте — 12,5 часа. Из-за этого степень боевой готовности комплекса определялась местом нахождения и состоянием ракеты: в хранилище или на пусковом устройстве, в заправленном или незаправленном состоянии и т.п. Хуже того, из-за конструктивных особенностей было затруднительно поместить Р-7 в шахту, что делало её уязвимой при налёте вражеской авиации. Другой серьёзный недостаток — использование большого количества жидкого кислорода в качестве окислителя: он интенсивно испаряется, и ракету на старте приходилось всё время дозаправлять, поэтому неподалёку был построен кислородный завод, а сам окислитель подвозили в цистернах. Соответственно, для подготовки Р-7 к запуску требовался большой боевой расчёт — до 280 человек!
Конечно, многие проблемы решались совершенствованием самой Р-7 и созданием ракеты «последовательной» схемы Р-9 (8К75). Однако ситуация в мире продолжала накаляться, Соединённые Штаты быстро наращивали свой ракетно-ядерный арсенал, и военные требовали у конструкторов найти более оптимальный вариант оружия для стратегических сил.
Свой проект межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 (8К64) предложило Особое конструкторское бюро №586 (ОКБ-586) Министерства оборонной промышленности, возглавляемое Михаилом Кузьмичом Янгелем. Её создание было поддержано постановлением Совета Министров №1596-807 «О разработке изделия Р-16» от 17 декабря 1956 года.
Придя в ракетостроение, авиаконструктор Янгель стал одним из ведущих специалистов ОКБ-1, а в июле 1951 года был назначен заместителем Королёва. Постоянные контакты с высокопоставленными военными убедили Янгеля, что применением жидкого кислорода невозможно добиться высокой боеготовности ракет, и что будущее принадлежит высококипящим компонентам топлива, которые позволяют долго хранить «изделие» в заправленном состоянии. Сложилось так, что в лице своего заместителя Королёв получил стойкого и последовательного оппонента. Ситуация ещё более обострилась, когда в мае 1952 года Янгель получил кресло директора Научно-исследовательского института №88 (НИИ-88), которому в то время подчинялось ОКБ-1.
Разумеется, оппоненты Королёва прекрасно видели его политические уловки и вполне справедливо требовали либо выполнять обязательства перед военными заказчиками, либо уступить место другому главному конструктору. Однако по мере развития проекта Р-7 становились очевидны и его недостатки. Ракета была «пакетной» схемы — её приходилось транспортировать отдельными ракетными блоками, а затем несколько дней собирать в Монтажно-испытательном корпусе (МИК) перед вывозом на старт. Подготовка к запуску тоже занимала время: в МИКе — 21 час, на старте — 12,5 часа. Из-за этого степень боевой готовности комплекса определялась местом нахождения и состоянием ракеты: в хранилище или на пусковом устройстве, в заправленном или незаправленном состоянии и т.п. Хуже того, из-за конструктивных особенностей было затруднительно поместить Р-7 в шахту, что делало её уязвимой при налёте вражеской авиации. Другой серьёзный недостаток — использование большого количества жидкого кислорода в качестве окислителя: он интенсивно испаряется, и ракету на старте приходилось всё время дозаправлять, поэтому неподалёку был построен кислородный завод, а сам окислитель подвозили в цистернах. Соответственно, для подготовки Р-7 к запуску требовался большой боевой расчёт — до 280 человек!
Конечно, многие проблемы решались совершенствованием самой Р-7 и созданием ракеты «последовательной» схемы Р-9 (8К75). Однако ситуация в мире продолжала накаляться, Соединённые Штаты быстро наращивали свой ракетно-ядерный арсенал, и военные требовали у конструкторов найти более оптимальный вариант оружия для стратегических сил.
Свой проект межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 (8К64) предложило Особое конструкторское бюро №586 (ОКБ-586) Министерства оборонной промышленности, возглавляемое Михаилом Кузьмичом Янгелем. Её создание было поддержано постановлением Совета Министров №1596-807 «О разработке изделия Р-16» от 17 декабря 1956 года.
Придя в ракетостроение, авиаконструктор Янгель стал одним из ведущих специалистов ОКБ-1, а в июле 1951 года был назначен заместителем Королёва. Постоянные контакты с высокопоставленными военными убедили Янгеля, что применением жидкого кислорода невозможно добиться высокой боеготовности ракет, и что будущее принадлежит высококипящим компонентам топлива, которые позволяют долго хранить «изделие» в заправленном состоянии. Сложилось так, что в лице своего заместителя Королёв получил стойкого и последовательного оппонента. Ситуация ещё более обострилась, когда в мае 1952 года Янгель получил кресло директора Научно-исследовательского института №88 (НИИ-88), которому в то время подчинялось ОКБ-1.
 |
|
Конструкторы М.К. Янгель, С.П. Королёв, Н.А. Пилюгин, М.С. Рязанский на полигоне Капустин Яр; 1947 год. |
Непримиримая позиция по вопросу перспектив ракетостроения привела к прямому конфликту. Ветеран ракетно-космической отрасли Борис Евсеевич Черток писал в мемуарах:
«К сожалению, они [Королёв и Янгель] не выдержали испытания на мирное, дружественное идеологическое и практическое взаимодействие. Оба они поощряли деловые контакты своих заместителей и сотрудников, но друг с другом встречались только на совещаниях в министерстве по вызову или в других высоких инстанциях.
Наша ракетно-космическая техника могла бы, вероятно, получить ещё большее развитие, если бы эти два руководителя объединили усилия, а не противоборствовали. Обострение отношений дошло до того, что они старались не встречаться и не разговаривать друг с другом. Королёв использовал меня, [Василия Павловича] Мишина и других своих заместителей как посредников для связи с новым директором.
В обострении отношений в ту пору мы — сотрудники ОКБ-1, подчинённые Королеву,— обвиняли Янгеля. Янгеля раздражали властолюбие, в какой-то мере естественное честолюбие и нелёгкий характер Королёва. <…>
Янгель решил, как почти всякий новый руководитель, неожиданно оказавшийся во главе мощной организации, менять методы, цели и структуру по-своему. Он задался целью «перевоспитать» Королёва так, чтобы ОКБ-1 было для НИИ-88, а Королёв требовал подчинения тематики НИИ-88 задачам ОКБ-1. В те времена Королёв был объективно прав. Но неприятие Королёвым руководства Янгеля грозило разрушением и без того хрупкой структуры НИИ. Министерство и ЦК пошли на компромисс, и в конце 1953 года Янгеля перевели на должность главного инженера, освобождая тем самым его от прав на командование Королёвым».
Наша ракетно-космическая техника могла бы, вероятно, получить ещё большее развитие, если бы эти два руководителя объединили усилия, а не противоборствовали. Обострение отношений дошло до того, что они старались не встречаться и не разговаривать друг с другом. Королёв использовал меня, [Василия Павловича] Мишина и других своих заместителей как посредников для связи с новым директором.
В обострении отношений в ту пору мы — сотрудники ОКБ-1, подчинённые Королеву,— обвиняли Янгеля. Янгеля раздражали властолюбие, в какой-то мере естественное честолюбие и нелёгкий характер Королёва. <…>
Янгель решил, как почти всякий новый руководитель, неожиданно оказавшийся во главе мощной организации, менять методы, цели и структуру по-своему. Он задался целью «перевоспитать» Королёва так, чтобы ОКБ-1 было для НИИ-88, а Королёв требовал подчинения тематики НИИ-88 задачам ОКБ-1. В те времена Королёв был объективно прав. Но неприятие Королёвым руководства Янгеля грозило разрушением и без того хрупкой структуры НИИ. Министерство и ЦК пошли на компромисс, и в конце 1953 года Янгеля перевели на должность главного инженера, освобождая тем самым его от прав на командование Королёвым».
Впрочем, амбиции и связи Янгеля никуда не делись. В июле 1954 года он получил должность главного конструктора ОКБ-586, образованного в Днепропетровске. Понятно, что Янгелю было остро необходимо доказать свою правоту и нужность, построив долгохранимые ракеты, которые своими лётными характеристиками не уступали бы «изделиям» ОКБ-1. Одним из проектов, который создавался под лозунгом «догнать и перегнать Королёва», как раз и стала межконтинентальная ракета Р-16.
Ракета проектировалась двухступенчатой и конической формы, стартовая масса — 135 т. В качестве топливной пары были выбраны азотная кислота АК-27И и новое топливо — несимметричный диметилгидразин (НДМГ), процесс промышленного синтеза которого был только что разработан Государственным институтом прикладной химии. Оно имело определённые преимущества перед спиртами и природными углеводородами: более высокий удельный импульс (примерно на 15%), способность самовоспламеняться при контакте с азотно-кислотными окислителями, стабильность и устойчивость при хранении в герметичных ёмкостях, малая коррозионная активность. Однако при этом НДМГ имеет низкую температуру кипения (63 °С) и чрезвычайно высокую токсичность.
Эскизный проект Р-16 был выпущен в ноябре 1957 года. Для улучшения технологичности форма ступеней ракеты была приведена к цилиндрической, но с разными диаметрами ступеней: первая — 3 м, вторая — 2,4 м. Стартовая масса увеличилась до 150 т.
Ракета проектировалась двухступенчатой и конической формы, стартовая масса — 135 т. В качестве топливной пары были выбраны азотная кислота АК-27И и новое топливо — несимметричный диметилгидразин (НДМГ), процесс промышленного синтеза которого был только что разработан Государственным институтом прикладной химии. Оно имело определённые преимущества перед спиртами и природными углеводородами: более высокий удельный импульс (примерно на 15%), способность самовоспламеняться при контакте с азотно-кислотными окислителями, стабильность и устойчивость при хранении в герметичных ёмкостях, малая коррозионная активность. Однако при этом НДМГ имеет низкую температуру кипения (63 °С) и чрезвычайно высокую токсичность.
Эскизный проект Р-16 был выпущен в ноябре 1957 года. Для улучшения технологичности форма ступеней ракеты была приведена к цилиндрической, но с разными диаметрами ступеней: первая — 3 м, вторая — 2,4 м. Стартовая масса увеличилась до 150 т.
 |
|
Первые межконтинентальные баллистические ракеты СССР: Р-16 (8К64), Р-9А (8К75) и Р-7А (8К74). Иллюстрация из книги «Ракетный щит Отечества» (1999) |
Учитывая непримиримое отношение ОКБ-1 к ракетам на высококипящих компонентах топлива, правительство приказало провести научную экспертизу проекта. В январе 1958 года комиссия под председательством академика Мстислава Всеволодовича Келдыша рассмотрела доводы «за» и «против» Р-16, а по итогам обсуждения доложила правительству о принципиальной возможности создания межконтинентальной ракеты с заявленными характеристиками, что в тот момент стало большой победой молодого ОКБ-586. По словам Янгеля, когда глава государства Никита Сергеевич Хрущёв узнал о проекте, то сказал: «Это то, что нам нужно. Если ракета Р-16 будет создана, оборона страны будет поставлена на прочную основу».
Постановлением №1003-476 от 28 августа 1958 года были определены основные этапы отработки Р-16: начало лётно-конструкторских испытаний (ЛКИ) — июнь 1961 года, начало пристрелочных испытаний — четвёртый квартал 1962 года. Сроки вполне щадящие, однако в начале следующего года Хрущёв потребовал ускорить работы над новыми ракетами, и 13 мая появилось постановление №514-232, в котором ЛКИ сдвинули на четвёртый квартал 1960 года. В тот же день аналогичное постановление было принято по ракете Р-9, что впервые на высшем государственном уровне обозначило открытое соревнование между ОКБ-1 и ОКБ-586.
Постановлением №1003-476 от 28 августа 1958 года были определены основные этапы отработки Р-16: начало лётно-конструкторских испытаний (ЛКИ) — июнь 1961 года, начало пристрелочных испытаний — четвёртый квартал 1962 года. Сроки вполне щадящие, однако в начале следующего года Хрущёв потребовал ускорить работы над новыми ракетами, и 13 мая появилось постановление №514-232, в котором ЛКИ сдвинули на четвёртый квартал 1960 года. В тот же день аналогичное постановление было принято по ракете Р-9, что впервые на высшем государственном уровне обозначило открытое соревнование между ОКБ-1 и ОКБ-586.
 |
|
Вручение государственных наград ОКБ-586 и заводу №586 в 1959 году. Архивное фото из книги Л. Андреева и С. Конюхова «Янгель. Уроки и наследие» (2001) |
На пути к катастрофе
Как бывало и раньше, одновременно с изготовлением и заводскими испытаниями элементов ракеты на полигоне Тюра-Там (на его «правом фланге») начали возводить стартовый комплекс с двумя наземными установками для запусков ракет и подземным командным пунктом (площадка 41). Рядом велось строительство технической позиции, включающей МИК, служебные здания и сооружения, в том числе для размещения личного состава испытателей, госкомиссии и технического руководства (площадка 42). Несколько в стороне ширилась жилая зона эксплуатирующей воинской части и представителей промышленности (площадка 43).
Для проведения лётно-конструкторских испытаний Р-16 было сформировано 2-е испытательное управление полигона из офицеров, имеющих опыт работы на полигоне Капустин Яр и в 1-м «королёвском» управлении полигона Тюра-Там. В течение лета 1960 года они прошли обучение в бюро и на заводах, создававших технику ракетного комплекса.
В июне группа работников ОКБ-586 вылетела в Тюра-Там для ознакомления с ходом строительства на площадках «правого фланга». Их встретил начальник полигона — генерал-майор Константин Васильевич Герчик. Состояние строительства вызвало тревогу, поэтому по результатам поездки Главному маршалу артиллерии Митрофану Ивановичу Неделину, главнокомандующему Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), было направлено письмо с просьбой принять меры по ускорению работ. После этого строительство пошло быстрее.
Тем временем 8 августа прошло стендовое испытание первой ступени Р-16 в Научно-исследовательском институте №229 (НИИ-229) в подмосковном городе Загорск. Из-за спешки новое сооружение решили не строить, а использовали стенд №1, который, согласно расчётам, должен был выдерживать тягу двигателей не менее 250 тс. Однако высота стенда оказалась недостаточной, чтобы снизить давление струи газов до приемлемых значений. При пуске полуторатонные чугунные плиты, которыми был выложен бетонный лоток для поворота струй, вырвало и разбросало на десятки метров. Времени на ремонт не было, поэтому ограничились одним пуском, после чего проверили работоспособность второй ступени без восстановления лотка.
В конце августа на испытательную станцию завода №586 была подана первая ракета — «изделие 8К64 №ЛД1-3Т» (лётно-доводочное), и её испытания перешли в решающую стадию перед отправкой в Тюра-Там. Они проводились в две смены по двенадцать часов каждая двумя бригадами, состоявшими из инженеров завода и бюро с участием представителей главных конструкторов и полигона. По итогам было принято решение о готовности ракеты к ЛКИ.
Ракета прибыла на полигон 26 сентября. Проверки её в МИКе проходили трудно. Возникло много замечаний, которые устранялись на месте силами специалистов и испытателей. В начале октября состоялось заседание Госкомиссии, на котором был заслушан доклад о результатах подготовки к запуску. Тогда же были утверждены график завершения испытаний и список боевого расчёта.
На прошедшем после заседания митинге личного состава 2-го испытательного управления полигона и представителей промышленности выступил сам Янгель. Среди прочего он сказал:
Для проведения лётно-конструкторских испытаний Р-16 было сформировано 2-е испытательное управление полигона из офицеров, имеющих опыт работы на полигоне Капустин Яр и в 1-м «королёвском» управлении полигона Тюра-Там. В течение лета 1960 года они прошли обучение в бюро и на заводах, создававших технику ракетного комплекса.
В июне группа работников ОКБ-586 вылетела в Тюра-Там для ознакомления с ходом строительства на площадках «правого фланга». Их встретил начальник полигона — генерал-майор Константин Васильевич Герчик. Состояние строительства вызвало тревогу, поэтому по результатам поездки Главному маршалу артиллерии Митрофану Ивановичу Неделину, главнокомандующему Ракетных войск стратегического назначения (РВСН), было направлено письмо с просьбой принять меры по ускорению работ. После этого строительство пошло быстрее.
Тем временем 8 августа прошло стендовое испытание первой ступени Р-16 в Научно-исследовательском институте №229 (НИИ-229) в подмосковном городе Загорск. Из-за спешки новое сооружение решили не строить, а использовали стенд №1, который, согласно расчётам, должен был выдерживать тягу двигателей не менее 250 тс. Однако высота стенда оказалась недостаточной, чтобы снизить давление струи газов до приемлемых значений. При пуске полуторатонные чугунные плиты, которыми был выложен бетонный лоток для поворота струй, вырвало и разбросало на десятки метров. Времени на ремонт не было, поэтому ограничились одним пуском, после чего проверили работоспособность второй ступени без восстановления лотка.
В конце августа на испытательную станцию завода №586 была подана первая ракета — «изделие 8К64 №ЛД1-3Т» (лётно-доводочное), и её испытания перешли в решающую стадию перед отправкой в Тюра-Там. Они проводились в две смены по двенадцать часов каждая двумя бригадами, состоявшими из инженеров завода и бюро с участием представителей главных конструкторов и полигона. По итогам было принято решение о готовности ракеты к ЛКИ.
Ракета прибыла на полигон 26 сентября. Проверки её в МИКе проходили трудно. Возникло много замечаний, которые устранялись на месте силами специалистов и испытателей. В начале октября состоялось заседание Госкомиссии, на котором был заслушан доклад о результатах подготовки к запуску. Тогда же были утверждены график завершения испытаний и список боевого расчёта.
На прошедшем после заседания митинге личного состава 2-го испытательного управления полигона и представителей промышленности выступил сам Янгель. Среди прочего он сказал:
«Если мы любую работу сделаем быстро, но некачественно, то никто её положительно не отметит. А если задача будет выполнена качественно, пусть даже с небольшим опозданием, то она будет оценена достойно, а исполнителям принесёт удовлетворение. Ракетная техника — это особый вид техники. Она требует вдумчивого отношения к себе и не допускает поспешности».
 |
|
Схема установки межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 (8К64) на пусковой стол. |
 |
|
Доставка межконтинентальной баллистической ракеты Р-16 (8К64) на стартовую позицию. Архивная иллюстрация из книги В. Порошкова «Ракетно-космический подвиг Байконура» (2007) |
Тем не менее, испытатели спешили, ведь ход подготовки ракеты к пуску находился под пристальным вниманием высшего руководства страны: на полигон неоднократно звонили Никита Хрущёв и Леонид Брежнев. Кроме того, значительные научно-технические достижения в то время стремились приурочивать к праздничным датам: успешный полёт новой межконтинентальной ракеты к годовщине Великой Октябрьской революции, несомненно, стал бы актом большого политического значения.
Утром 21 октября ракету вывезли из МИКа и установили на «левом» стартовом столе 41-й площадки. Там царило торжественное, хотя и несколько нервозное настроение, вызванное присутствием высокого начальства. Возле ракеты прохаживались Главный маршал артиллерии Митрофан Неделин и главный конструктор Михаил Янгель со своими «свитами». Приехал на стартовую позицию и первый заместитель начальника Главного управления ракетного вооружения РВСН генерал-майор Александр Григорьевич Мрыкин.
Заправка ракеты 23 октября прошла успешно, но во второй половине дня обнаружились проблемы. Для обеспечения герметичности при долгом хранении Р-16 в заправленном состоянии внутренние полости двигателя конструкторы отделили от трубопроводов, подводящих компоненты топлива, специальными металлическими мембранами. Те должны были мгновенно прорываться при пуске с помощью кругового ножа из двух половин, который срабатывал под действием пороховых газов из пиропатрона. Отработать мембранный узел оказалось довольно сложно, и поначалу возникали капельные течи. Поэтому на первых порах испытатели сначала прорывали мембраны по каждому компоненту отдельно и, установив, что герметичность есть, продолжали работу дальше. Однако во время проведения очередной операции произошли «неадресный» прорыв пиромембран горючего и самопроизвольный подрыв пиропатронов отсечных клапанов газогенератора одного из трёх блоков маршевого двигателя первой ступени, что указывало на выход из строя главного токораспределителя бортовой системы управления.
Посовещавшись, Госкомиссия приняла решение о замене главного токораспределителя и отсечных пироклапанов газогенератора. Допустимое время нахождения заправленной ракеты на старте с прорванными мембранами — двадцать четыре часа, но сыграло роль огромное желание спасти ракету. В случае отмены пуска понадобилось бы сливать токсичные компоненты топлива, что считалось рискованной операцией, ведь у испытателей ещё не было опыта по этой процедуре.
По свидетельству участников событий, Янгель выступил за слив топлива, однако маршал Неделин, который ежедневно подробно докладывал Хрущёву о подготовке запуска, отверг это предложение. Специалистам пришлось снять люки в нижней части ракеты и на заправленном «изделии» вести перепайки разъёмов, что, конечно же, было грубейшим нарушением техники безопасности.
Работы на ракете продолжались до позднего вечера. В результате военнослужащим удалось поспать всего два часа, что не могло не сказаться на качестве дальнейшей подготовки испытаний.
Утром 21 октября ракету вывезли из МИКа и установили на «левом» стартовом столе 41-й площадки. Там царило торжественное, хотя и несколько нервозное настроение, вызванное присутствием высокого начальства. Возле ракеты прохаживались Главный маршал артиллерии Митрофан Неделин и главный конструктор Михаил Янгель со своими «свитами». Приехал на стартовую позицию и первый заместитель начальника Главного управления ракетного вооружения РВСН генерал-майор Александр Григорьевич Мрыкин.
Заправка ракеты 23 октября прошла успешно, но во второй половине дня обнаружились проблемы. Для обеспечения герметичности при долгом хранении Р-16 в заправленном состоянии внутренние полости двигателя конструкторы отделили от трубопроводов, подводящих компоненты топлива, специальными металлическими мембранами. Те должны были мгновенно прорываться при пуске с помощью кругового ножа из двух половин, который срабатывал под действием пороховых газов из пиропатрона. Отработать мембранный узел оказалось довольно сложно, и поначалу возникали капельные течи. Поэтому на первых порах испытатели сначала прорывали мембраны по каждому компоненту отдельно и, установив, что герметичность есть, продолжали работу дальше. Однако во время проведения очередной операции произошли «неадресный» прорыв пиромембран горючего и самопроизвольный подрыв пиропатронов отсечных клапанов газогенератора одного из трёх блоков маршевого двигателя первой ступени, что указывало на выход из строя главного токораспределителя бортовой системы управления.
Посовещавшись, Госкомиссия приняла решение о замене главного токораспределителя и отсечных пироклапанов газогенератора. Допустимое время нахождения заправленной ракеты на старте с прорванными мембранами — двадцать четыре часа, но сыграло роль огромное желание спасти ракету. В случае отмены пуска понадобилось бы сливать токсичные компоненты топлива, что считалось рискованной операцией, ведь у испытателей ещё не было опыта по этой процедуре.
По свидетельству участников событий, Янгель выступил за слив топлива, однако маршал Неделин, который ежедневно подробно докладывал Хрущёву о подготовке запуска, отверг это предложение. Специалистам пришлось снять люки в нижней части ракеты и на заправленном «изделии» вести перепайки разъёмов, что, конечно же, было грубейшим нарушением техники безопасности.
Работы на ракете продолжались до позднего вечера. В результате военнослужащим удалось поспать всего два часа, что не могло не сказаться на качестве дальнейшей подготовки испытаний.
 |
|
Межконтинентальная баллистическая ракета Р-16 (8К64) на стартовой позиции. Архивная иллюстрация из книги В. Порошкова «Ракетно-космический подвиг Байконура» (2007) |
Чёрный день
24 октября в первой половине дня испытатели продолжили устранять обнаруженные накануне дефекты. После обеда состоялось заседание Госкомиссии, её члены заслушали доклад об обстоятельствах, которые привели к самопроизвольному срабатыванию пиропатронов. Вина за произошедшее была возложена на Опытно-констукторское бюро №692 (ОКБ-692), которое допустило ошибки при проектировании пульта управления системами ракеты. Его главный конструктор Борис Михайлович Коноплёв, присутствовавший на заседании, заявил, что на исправление понадобится длительное время, и предложил организовать пуск без доработок. Чтобы предотвратить возникновение ложных команд, было решено по объявлении тридцатиминутной готовности произвести переустановку в исходное («нулевое») положение шаговых моторов системы управления.
Госкомиссия поехала на измерительный пункт ИП-1Б полигона, где для неё была построена веранда. Однако когда объявили очередную задержку, маршал Неделин отправился на старт, желая лично разобраться, что там происходит. Ему поставили кресло вблизи ракеты у отбойной стенки, чуть далее на диване разместились члены Госкомиссии.
Неделин, увидев у ракеты множество людей, приказал удалить лишних. С площадки ушли расчёты боевой части и наблюдатели от различных ведомств — всего около сотни человек, которых отправили автобусами и грузовиками в район эвакуации.
Наконец, объявили тридцатиминутную готовность, после чего началась переустановка шаговых моторов в исходное положение. До того на борту ракеты были прорваны разделительные мембраны магистралей топливных компонентов второй ступени, и подключены внешние ампульные батареи обеих ступеней. При этом работы поводились без согласованного документа. Единственный черновик электросхемы «изделия» находился у представительницы фирмы ОКБ-692, которую не допустили на старт. Переустановку проводил сам Борис Коноплёв с выносного пульта. Бортовая система управления не имела блокировок на случай таких аварийных работ, но из-за усталости испытатели потеряли бдительность.
Госкомиссия поехала на измерительный пункт ИП-1Б полигона, где для неё была построена веранда. Однако когда объявили очередную задержку, маршал Неделин отправился на старт, желая лично разобраться, что там происходит. Ему поставили кресло вблизи ракеты у отбойной стенки, чуть далее на диване разместились члены Госкомиссии.
Неделин, увидев у ракеты множество людей, приказал удалить лишних. С площадки ушли расчёты боевой части и наблюдатели от различных ведомств — всего около сотни человек, которых отправили автобусами и грузовиками в район эвакуации.
Наконец, объявили тридцатиминутную готовность, после чего началась переустановка шаговых моторов в исходное положение. До того на борту ракеты были прорваны разделительные мембраны магистралей топливных компонентов второй ступени, и подключены внешние ампульные батареи обеих ступеней. При этом работы поводились без согласованного документа. Единственный черновик электросхемы «изделия» находился у представительницы фирмы ОКБ-692, которую не допустили на старт. Переустановку проводил сам Борис Коноплёв с выносного пульта. Бортовая система управления не имела блокировок на случай таких аварийных работ, но из-за усталости испытатели потеряли бдительность.
 |
|
Межконтинентальная баллистическая ракета Р-16 (8К64) на стартовой позиции 24 октября 1960 года |
В 18:45 (16:45 по московскому времени) из-за преждевременного срабатывания электропневмоклапана наддува пусковых бачков, вызванного командой программного токораспределителя при переустановке в исходное положение, произошёл запуск маршевого двигателя второй ступени. Факел двигателя разрушил конический переходник и прожёг днище бака окислителя первой ступени. Затем разрушился бак горючего второй ступени, что привело к мгновенному возгоранию соединившихся компонентов топлива. Мощный огненный ураган обрушился на работающих людей, расходясь кругами на расстояние ста метров и уничтожая на своём пути всё живое.
Командир взвода связи ракетного испытательного полка Анатолий Васильевич Маслов вспоминал:
Командир взвода связи ракетного испытательного полка Анатолий Васильевич Маслов вспоминал:
«Вдруг — треск! Инстинктивно я бросился бежать. До взрыва успел добежать до края бетонки. Взрыв! Меня ударило о песок, но, к счастью, сознание я не потерял. Пламя как могучая волна накрыло меня. Я горел. На мне была меховая куртка и новый комбинезон, подпоясанный офицерским ремнём. Я стал кататься на песке, чтобы сбить пламя, но ничего не получалось. Сбросив куртку, побежал в сторону бункера. На мне горели хромовые сапоги. Я обожжёнными руками сбросил сапоги и разорвал офицерский ремень.
Пока бежал, я несколько раз катался по песку, но сбить пламя так и не смог. Помощи ждать неоткуда. Когда я повернулся в сторону горящей ракеты, то увидел, как бежали во все стороны горящие люди, прыгали с ракеты испытатели, горевшие как факелы и погибавшие на лету. Температура в эпицентре пожара была около трёх тысяч градусов по Цельсию.
Позже из рассказов очевидцев я узнал, что на колючей проволоке, окружавшей стартовую площадку, висели обгоревшие трупы.
После взрыва ракеты ещё несколько дней находили погибших в песках казахской степи далеко за территорией площадки, куда люди смогли убежать, но так и не спаслись.
Я добежал до бункера, но он был закрыт. Начал стучать и звать на помощь. Открыли дверь бункера. Ввалившись туда, как рассказывали мне позже, я произнёс: «Если останусь жив, то расскажу вам, что такое атомная война», — и потерял сознание.
Кто-то из друзей положил меня в машину и накрыл своей шинелью. Очнулся я в кузове грузовика. <…> Машина привезла нас на жилую 43-ю площадку в санчасть, где меня уже искали мои солдаты. Увидев меня, они заплакали. Я сказал: «Не надо плакать, надо помочь!» Солдаты очень быстро намазали меня мазью Вишневского, забинтовали.
Находиться в помещении санчасти было невыносимо, пахло гарью. Забегали горящие люди и замертво падали. Так как медицинских работников не хватало, то уколы от столбняка делали официантки из офицерской столовой.
Мои ребята донесли меня на руках до штаба полка. Начальник штаба (фамилию не помню) дал команду водителю своей машины ГАЗ-69 взять в гостинице два матраца и отвезти меня в госпиталь на 10-ю площадку. В госпитале я потерял сознание.
В тот момент это лечебное учреждение было оцеплено автоматчиками. Жёны военнослужащих атаковали госпиталь, каждая хотела узнать, что с её мужем. Каждого приходившего в сознание врачи сразу спрашивали: звание, фамилию, имя, отчество, но многие, не приходя в сознание, умирали».
Пока бежал, я несколько раз катался по песку, но сбить пламя так и не смог. Помощи ждать неоткуда. Когда я повернулся в сторону горящей ракеты, то увидел, как бежали во все стороны горящие люди, прыгали с ракеты испытатели, горевшие как факелы и погибавшие на лету. Температура в эпицентре пожара была около трёх тысяч градусов по Цельсию.
Позже из рассказов очевидцев я узнал, что на колючей проволоке, окружавшей стартовую площадку, висели обгоревшие трупы.
После взрыва ракеты ещё несколько дней находили погибших в песках казахской степи далеко за территорией площадки, куда люди смогли убежать, но так и не спаслись.
Я добежал до бункера, но он был закрыт. Начал стучать и звать на помощь. Открыли дверь бункера. Ввалившись туда, как рассказывали мне позже, я произнёс: «Если останусь жив, то расскажу вам, что такое атомная война», — и потерял сознание.
Кто-то из друзей положил меня в машину и накрыл своей шинелью. Очнулся я в кузове грузовика. <…> Машина привезла нас на жилую 43-ю площадку в санчасть, где меня уже искали мои солдаты. Увидев меня, они заплакали. Я сказал: «Не надо плакать, надо помочь!» Солдаты очень быстро намазали меня мазью Вишневского, забинтовали.
Находиться в помещении санчасти было невыносимо, пахло гарью. Забегали горящие люди и замертво падали. Так как медицинских работников не хватало, то уколы от столбняка делали официантки из офицерской столовой.
Мои ребята донесли меня на руках до штаба полка. Начальник штаба (фамилию не помню) дал команду водителю своей машины ГАЗ-69 взять в гостинице два матраца и отвезти меня в госпиталь на 10-ю площадку. В госпитале я потерял сознание.
В тот момент это лечебное учреждение было оцеплено автоматчиками. Жёны военнослужащих атаковали госпиталь, каждая хотела узнать, что с её мужем. Каждого приходившего в сознание врачи сразу спрашивали: звание, фамилию, имя, отчество, но многие, не приходя в сознание, умирали».
 |
|
Пожар на «левом»
стартовом столе 41-й площадки |
Взрывообразное горение продолжалось около двадцати секунд, а пожар — около двух часов. Разрушения ракеты с разлётом осколков не произошло: Р-16 после пожара лежала на старте целой (первая и вторая ступень вместе).
День был пасмурный, блики пожара отражались в серых облаках и были видны в пятидесяти километрах от старта. В пламени погиб маршал Неделин. Начальника полигона Герчика, находившегося около установщика, спас солдат, вытолкнув из огня. Янгель и Мрыкин уцелели, потому что находились в курилке.
Главный конструктор ракеты, несмотря на шок и ожоги на руках (он помогал выбегавшим из огня тушить горящую одежду), отправил телефонограмму Хрущёву:
День был пасмурный, блики пожара отражались в серых облаках и были видны в пятидесяти километрах от старта. В пламени погиб маршал Неделин. Начальника полигона Герчика, находившегося около установщика, спас солдат, вытолкнув из огня. Янгель и Мрыкин уцелели, потому что находились в курилке.
Главный конструктор ракеты, несмотря на шок и ожоги на руках (он помогал выбегавшим из огня тушить горящую одежду), отправил телефонограмму Хрущёву:
«В 18.45 по местному времени за 30 минут до пуска изделия 8К64, на заключительной операции к пуску произошел пожар, вызвавший разрушение баков с компонентами топлива. В результате случившегося имеются жертвы в количестве до ста или более человек. В том числе со смертельным исходом несколько десятков человек. Глав. маршал артиллерии Неделин находился на площадке для испытаний. Сейчас его разыскивают. Прошу срочной мед. помощи пострадавшим от ожогов огнём и азотной кислотой».
В течение ночи на полигон прибывали медицинские бригады из Москвы, Ленинграда и Ростова-на-Дону. Людей, которым требовалась пересадка кожи, эвакуировали в Центральный военный госпиталь имени Н.Н. Бурденко. Позднее было установлено, что в результате катастрофы погибли 57 военнослужащих и 17 представителей промышленности. Ещё четверо скончались позднее от ожогового шока и полученных травм.
 |
|
Разрушения на «левом» стартовом столе 41-й
площадки |
Сокрытие правды
На следующий день в Тюра-Там прилетела Правительственная комиссия во главе с Леонидом Ильичом Брежневым, который тогда занимал пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. Рассказывают, что он собирался показательно расправиться с теми, кто довёл ситуацию до катастрофы, но, ознакомившись с последствиями, заявил: «Наказывать никого не будем, все виновные уже наказаны». Анатолий Маслов вспоминал:
«Л.И. Брежнев в окружении свиты посетил пострадавших в катастрофе в госпитале полигона. Когда он зашёл в нашу палату, я сразу узнал его. Останавливаясь у каждого пострадавшего, он кивал в его сторону головой, и начальник госпиталя докладывал ему о состоянии здоровья. Попрощавшись с нами, на выходе из палаты Брежнев спросил: «Что им сейчас необходимо?» Ответ главного врача был прост: «Леонид Ильич, им необходимы соки и фрукты!» Л.И. Брежнев сказал: «Возьмите мой самолёт и чтобы соки и фрукты у них были».
<…> Самолёт срочно убыл в город Ташкент, и уже утром в палатах у каждого на тумбочке были соки, яблоки, груши, апельсины.
Сослуживцы рассказывали мне, что, выступая на траурном митинге у братской могилы, Леонид Ильич тоже плакал, не стесняясь слёз. Он говорил, что подвиг павших никогда не будет забыт. <…>
На похоронах над толпой проплыли десятки закрытых гробов с прибитыми к крышкам воинскими фуражками.
Неожиданно пошёл дождь, что бывает в этих краях крайне редко. Плакала, как говорят, земля о погибших! Медсестра из окна палаты госпиталя комментировала всё происходящее на улице. <…> Необходимо отметить, что кроме 54 военнослужащих [в действительности — 48], похороненных в братской могиле в одном из скверов посёлка, по желанию родственников другие погибшие были похоронены в Москве, Киеве, Харькове, Днепропетровске. Их похоронили тайно, никто, кроме родственников, не знал о причине смерти».
<…> Самолёт срочно убыл в город Ташкент, и уже утром в палатах у каждого на тумбочке были соки, яблоки, груши, апельсины.
Сослуживцы рассказывали мне, что, выступая на траурном митинге у братской могилы, Леонид Ильич тоже плакал, не стесняясь слёз. Он говорил, что подвиг павших никогда не будет забыт. <…>
На похоронах над толпой проплыли десятки закрытых гробов с прибитыми к крышкам воинскими фуражками.
Неожиданно пошёл дождь, что бывает в этих краях крайне редко. Плакала, как говорят, земля о погибших! Медсестра из окна палаты госпиталя комментировала всё происходящее на улице. <…> Необходимо отметить, что кроме 54 военнослужащих [в действительности — 48], похороненных в братской могиле в одном из скверов посёлка, по желанию родственников другие погибшие были похоронены в Москве, Киеве, Харькове, Днепропетровске. Их похоронили тайно, никто, кроме родственников, не знал о причине смерти».
Какой-либо информации о катастрофе и её последствиях в советской печати так и не появилось. Близким погибших и свидетелям рекомендовали не рассказывать о том, что произошло 24 октября. Однако молчать о смерти маршала было невозможно, поэтому в прессе появилось небольшое правительственное сообщение о трагической гибели Неделина «в результате авиационной катастрофы». Какова судьба экипажа и других пассажиров самолёта, при этом не уточнялось.
 |
|
Сообщение о гибели Главного маршала артиллерии М.И. Неделина в газете «Правда», опубликованное 26 октября 1960 года |
 |
|
Похороны Главного маршала артиллерии М.И. Неделина 27 октября 1960 года. |
 |
|
Постановление Совета Министров №1166 «Об увековечивании памяти Главного маршала артиллерии Неделина М.И. и об обеспечении его семьи» от 9 ноября 1960 года |
Похороны Неделина на Красной площади состоялись по традиционному ритуалу. Урна с прахом была установлена в единый ряд колумбария в Кремлевской стене — сразу за урной академика Игоря Васильевича Курчатова, который скончался 7 февраля. Семьям погибших и пострадавшим во время катастрофы были назначены достойные пенсии.
Поначалу западные средства массовой информации приняли версию авиакатастрофы, просто переведя официальное сообщение советского правительства. Однако «утечка» всё же произошла, и 8 декабря 1960 года итальянское новостное агентство «Continentale» опубликовало заметку, которую тут же перепечатала авторитетная американская газета «New York Times». Из неё следовало, что маршал Неделин и ещё сто человек погибли «при взрыве ракеты». Впрочем, без дополнительной информации новость быстро затерялась.
16 октября 1965 года британская газета «The Guardian» сообщила, что разоблачённый шпион Олег Владимирович Пеньковский в период его работы на МИ-6 и ЦРУ подтвердил данные о катастрофе на ракетном полигоне. Ещё больше подробностей о трагедии сообщил журналу «New Scientist» в ноябре 1976 года диссидент Жорес Александрович Медведев.
Примечательно, что в книге генерала армии Владимира Фёдоровича Толубко «Неделин. Первый главком стратегических», опубликованной в 1979 году в престижной издательской серии «Жизнь замечательных людей», об авиакатастрофе нет ни слова:
Поначалу западные средства массовой информации приняли версию авиакатастрофы, просто переведя официальное сообщение советского правительства. Однако «утечка» всё же произошла, и 8 декабря 1960 года итальянское новостное агентство «Continentale» опубликовало заметку, которую тут же перепечатала авторитетная американская газета «New York Times». Из неё следовало, что маршал Неделин и ещё сто человек погибли «при взрыве ракеты». Впрочем, без дополнительной информации новость быстро затерялась.
16 октября 1965 года британская газета «The Guardian» сообщила, что разоблачённый шпион Олег Владимирович Пеньковский в период его работы на МИ-6 и ЦРУ подтвердил данные о катастрофе на ракетном полигоне. Ещё больше подробностей о трагедии сообщил журналу «New Scientist» в ноябре 1976 года диссидент Жорес Александрович Медведев.
Примечательно, что в книге генерала армии Владимира Фёдоровича Толубко «Неделин. Первый главком стратегических», опубликованной в 1979 году в престижной издательской серии «Жизнь замечательных людей», об авиакатастрофе нет ни слова:
«24 октября 1960 года этот замечательный человек, первый главком стратегических, в полном расцвете сил и таланта трагически погиб при исполнении служебных обязанностей. Он похоронен на Красной площади у Кремлёвской стены.
Советские Вооружённые Силы и наш народ понесли невосполнимую утрату. При захоронении Митрофана Ивановича Неделина плакали не только его родные, близкие, в скорбном молчании склонили головы боевые соратники, сослуживцы и друзья, грустила и сама природа. Два дня шёл такой моросящий дождь, как слёзы…»
Советские Вооружённые Силы и наш народ понесли невосполнимую утрату. При захоронении Митрофана Ивановича Неделина плакали не только его родные, близкие, в скорбном молчании склонили головы боевые соратники, сослуживцы и друзья, грустила и сама природа. Два дня шёл такой моросящий дождь, как слёзы…»
Может быть, после западных публикаций о «Неделинской катастрофе» (Nedelin catastrophe, Nedelin disaster) стало неудобно писать о мифическом самолёте, на котором якобы разбился маршал?
Простые советские граждане узнали правду о том, что произошло на полигоне Тюра-Там, вполне буднично — из «документального рассказа» Александра Юрьевича Болотина «10-я площадка», опубликованного в апреле 1989 года массовым журналом «Огонёк». Позднее в печати появились документы, связанные с катастрофой, и поимённые списки погибших. 24 октября 1998 года на 41-й площадке и братской могиле в парке города Байконур были открыты мемориальные комплексы в память о жертвах ракетной «гонки».
Простые советские граждане узнали правду о том, что произошло на полигоне Тюра-Там, вполне буднично — из «документального рассказа» Александра Юрьевича Болотина «10-я площадка», опубликованного в апреле 1989 года массовым журналом «Огонёк». Позднее в печати появились документы, связанные с катастрофой, и поимённые списки погибших. 24 октября 1998 года на 41-й площадке и братской могиле в парке города Байконур были открыты мемориальные комплексы в память о жертвах ракетной «гонки».
 |
|
Монумент погибшим в катастрофе 24 октября
1960 года |
По теме: