Он сидел в переходе метро и играл целыми днями. Редкий случай для полицейско-торговых отношений. Но оно того стоило. Парень был почти немой, видимо от рождения, речь ему заменяла блок-флейта, а все, что он хотел сказать миру — он ему играл.
Ближе к вечеру подходил элегантный мужчина в дорогом плаще, доставал сверкающую лаком гитару из кожаного чехла-футляра и задавал тему. Флейтист что-то подхватывал, а что-то нет. Не получалось. Тогда он мотал головой и предлагал свое. Гитарист поддерживал и каким-то легким, неуловимым выражением глаз указывал на редкие ошибки. Если присмотреться, то становилось ясно: мастер давал урок, по всей видимости, не в первый раз. И при этом получал огромное удовольствие, ведь ученик был что надо. А вот место… Затертый тысячами ног, заплеванный пол подземного перехода метро отражал настоящую музыку, бросал ее к таким же загаженным стенам, а от них — в высь, если высью можно назвать серый низкий потолок.
Рядом стоял заметно нетрезвый пожилой джентльмен, которого алкоголь и музыка настроили на восторженный, миросозерцательный лад. Он долго слушал, всеми силами выражая свое согласие с происходящим и благодарил музыкантов с помощью нечленораздельных звуков, потому что тоже не мог говорить. Его язык сковал алкоголь, покрепче самого крепкого льда, который в эту зиму никто не видел. Потом он дал музыкантам деньги и, покачиваясь, ушел. Я тоже подошел со своей смятой купюрой и поблагодарил необычный дуэт. Элегантный мужчина немного смутился и сказал:
— Это не я, это Славик работает. — Славик кивал и улыбался.
Я пожал им руки и мы немного поговорили. Я вспомнил, как в юности меня учил один профессиональный пианист, что играть на улице для людей — это не менее приличная и почетная работа, чем концерты в филармонии. Все дело в том, насколько ответственно к этому подходит музыкант. Уличным музыкантом быть не стыдно, стыдно халтурить и обманывать.
С просящими милостыню аналогичная ситуация. В моем родном городе одна женщина уже двадцать пять лет рассказывает в метро, что у нее 4-я степень рака. Феноменальный медицинский случай, достойный книги рекордов Гиннесса. Но память хранит и другие воспоминания, другие глаза, в которые не было времени, желания и сил смотреть. А на просьбу о деньгах звучал дежурный ответ профессора Преображенского: «Сочувствую. Не хочу». Страшный ответ, по сути, в определенных ситуациях.
Люди роются в мусорных баках. Отбросы общества перебирают его отбросы. Уже много лет, в половине пятого утра, меня будит звук ломающегося пластика. Кто-то упорный и трудолюбивый достает из бака пластиковые бутылки, сминает их ногами, утрамбовывает в сумку и идет к следующему баку.
— Хрясь! Хрясь! Хрясь!
Пластиковый звук ломает тонкий сон и утреннюю тишину.
А недавно он прекратился. Потому что пункты приема вторсырья закрыли. Но по утрам в мусорных баках до сих пор роются люди. Отброшенные в отбросах. Я подошел как-то к одному старику и заглянул в его сумку. В сумке лежали куски заплесневелого, сухого хлеба.
Рядом стоял заметно нетрезвый пожилой джентльмен, которого алкоголь и музыка настроили на восторженный, миросозерцательный лад. Он долго слушал, всеми силами выражая свое согласие с происходящим и благодарил музыкантов с помощью нечленораздельных звуков, потому что тоже не мог говорить. Его язык сковал алкоголь, покрепче самого крепкого льда, который в эту зиму никто не видел. Потом он дал музыкантам деньги и, покачиваясь, ушел. Я тоже подошел со своей смятой купюрой и поблагодарил необычный дуэт. Элегантный мужчина немного смутился и сказал:
— Это не я, это Славик работает. — Славик кивал и улыбался.
Я пожал им руки и мы немного поговорили. Я вспомнил, как в юности меня учил один профессиональный пианист, что играть на улице для людей — это не менее приличная и почетная работа, чем концерты в филармонии. Все дело в том, насколько ответственно к этому подходит музыкант. Уличным музыкантом быть не стыдно, стыдно халтурить и обманывать.
С просящими милостыню аналогичная ситуация. В моем родном городе одна женщина уже двадцать пять лет рассказывает в метро, что у нее 4-я степень рака. Феноменальный медицинский случай, достойный книги рекордов Гиннесса. Но память хранит и другие воспоминания, другие глаза, в которые не было времени, желания и сил смотреть. А на просьбу о деньгах звучал дежурный ответ профессора Преображенского: «Сочувствую. Не хочу». Страшный ответ, по сути, в определенных ситуациях.
Люди роются в мусорных баках. Отбросы общества перебирают его отбросы. Уже много лет, в половине пятого утра, меня будит звук ломающегося пластика. Кто-то упорный и трудолюбивый достает из бака пластиковые бутылки, сминает их ногами, утрамбовывает в сумку и идет к следующему баку.
— Хрясь! Хрясь! Хрясь!
Пластиковый звук ломает тонкий сон и утреннюю тишину.
А недавно он прекратился. Потому что пункты приема вторсырья закрыли. Но по утрам в мусорных баках до сих пор роются люди. Отброшенные в отбросах. Я подошел как-то к одному старику и заглянул в его сумку. В сумке лежали куски заплесневелого, сухого хлеба.
Раньше говорили, что зрелость народа определяется его отношением к старикам. Теперь впору говорить о зрелости и цивилизованности мира, который давно уже согласился: «старикам тут не место!». Вот сейчас их предлагают не лечить. И страшна не сама реальность, а отношение людей к ней. Подавляющее (слово-то какое) большинство вдруг очень легко и сразу с этим согласились — «да, это разумно и экономно — не место». Человек разумный спрятал в песок голову от своего будущего.
Я не знаю, кому можно давать деньги, а кому нет, до сих пор этому не научился. Но знаю, что если отдавать свое внимание, свою порядочность, человечность, способность понять чужую боль, заинтересованность в другом — тут никогда не ошибешься. Конечно, для этого их нужно иметь. Для чего, скажете вы? Для себя. Если все это будет и будет навык этим делиться, то вопрос кому и сколько давать — денег, еды, лекарств — решается очень легко.
Подавляющему (все же прекрасное слово) большинству людей Бог не нужен. Нужно лишь то, что Он может дать. А ведь, когда Он придет, то ничего, собственно такого, и не даст. Даже отберет. Все отберет, само небо свернется, как свиток. А взамен Бог даст Себя. И тогда богатыми окажутся лишь те, кому по-настоящему нужен только Он. А остальные запасутся гречкой, консервами, туалетной бумагой и уйдут глубоко под землю — в заранее вырытый индивидуальный бункер. И заварят его изнутри. Сами.
Dmitrii Zabelin