Личность человека можно описать через сочетание пяти основных качеств: открытости опыту, добросовестности, экстраверсии, доброжелательности и невротизма, — каждый из этих элементов определяется сочетанием множества генов. Люди могут меняться под влиянием обстоятельств или усилием воли, но трансформировать фундаментальную природу невозможно. О том, как гены определяют наши реакции на насилие и стресс, — в отрывке книги журналиста Уилла Сторра «Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет».
[…] Я с радостью узнал, что я весьма открыт опыту (что предполагает любопытство, артистичность и авантюризм), ничуть не удивился низкой степени экстраверсии и доброжелательности (я ворчливый одиночка) и с интересом отметил, что у меня повышенный невротизм. Чтобы лучше разобраться в этой характеристике с тревожащим меня названием, я нашел книгу «Личность» профессора Дэниела Неттла — одного из создателей теста. Я читал ее, раскрыв рот, шагая взад-вперед по комнате и чертыхаясь про себя. В ней было написано, например, что «невротизм определенно вызывает у миллионов людей ужасную и длительную душевную боль, спрятанную за задернутыми шторами и закрытыми дверьми». Это не просто фактор риска, способствующий депрессии; невротизм «настолько тесно с ней связан, что их трудно четко разграничить». Самая неприятная особенность этой черты, говорилось в книге, заключается в том, что «беспокойным людям действительно приходится волноваться чаще, чем беззаботным. Целый ряд исследований показывает, что люди с высоким показателем невротизма не только сильнее реагируют на негативные жизненные события, но и чаще с ними сталкиваются».
Однако самое поразительное в этих исследованиях — то, что люди могут проходить этот тест неоднократно на самых разных этапах жизни, но их личности все равно остаются почти неизменными. Можно сказать, что они остаются такими, какие они есть, всегда. «Как бы соблазнительно это ни звучало, в том, чтобы желать для себя большей экстраверсии, не больше смысла, чем, скажем, в желании родиться в 1777 году», — пишет Неттл. […]
Гипотеза, в сущности, сводится к тому, что мы рождаемся не только с разными волосами, бедрами или голосами, но и с разными мозгами: наследуемые нами гены сильно влияют на то, как они функционируют. Они также регулируют химию мозга (например, серотониновая система к моменту рождения уже практически полностью сформирована), которая определяет не только то, как мы воспринимаем мир, но и то, как мы на него реагируем. Если теория верна, то эти вариации в устройстве наших мозгов можно разбить на пять личностных черт. «Взять, к примеру, экстраверсию, — объяснял Неттл. — Издана куча литературы о действующих в мозге механизмах поощрения, удовольствия и приобретения. Эти механизмы очень хорошо соотносятся с экстраверсией».
Аналогично существует длинный список литературы о том, как серотонин и область мозга под названием амигдала (или миндалевидное тело) влияют на тревожность: «Это связано с невротизмом». Причины же вариаций в сочетаниях черт, скажем, открытости опыту и доброжелательности, остаются по большей части загадкой. Зато хорошо известно, что травмы мозга в тех или иных местах могут вызывать определенные изменения личности. Все что угодно, от деменции и опухолей до физических травм, способно превращать людей в убийц, воров или педофилов.
«Многие из таких людей изначально были примерными гражданами, а преступления начали совершать спонтанно, — говорит Дэниел. — Это хороший пример изменения добросовестности, потому что если эта теория пяти черт верна, то должны существовать такие мутации или травмы, которые влияют только на одну из черт, но не на остальные четыре».
Впрочем, как мы видели, наша нервная система еще отнюдь не сформирована до конца, когда нас вытягивают из материнского чрева; основа нашей личности закладывается на ранних этапах жизни, пока мы, в сущности, беспомощны.
Однако самое поразительное в этих исследованиях — то, что люди могут проходить этот тест неоднократно на самых разных этапах жизни, но их личности все равно остаются почти неизменными. Можно сказать, что они остаются такими, какие они есть, всегда. «Как бы соблазнительно это ни звучало, в том, чтобы желать для себя большей экстраверсии, не больше смысла, чем, скажем, в желании родиться в 1777 году», — пишет Неттл. […]
Гипотеза, в сущности, сводится к тому, что мы рождаемся не только с разными волосами, бедрами или голосами, но и с разными мозгами: наследуемые нами гены сильно влияют на то, как они функционируют. Они также регулируют химию мозга (например, серотониновая система к моменту рождения уже практически полностью сформирована), которая определяет не только то, как мы воспринимаем мир, но и то, как мы на него реагируем. Если теория верна, то эти вариации в устройстве наших мозгов можно разбить на пять личностных черт. «Взять, к примеру, экстраверсию, — объяснял Неттл. — Издана куча литературы о действующих в мозге механизмах поощрения, удовольствия и приобретения. Эти механизмы очень хорошо соотносятся с экстраверсией».
Аналогично существует длинный список литературы о том, как серотонин и область мозга под названием амигдала (или миндалевидное тело) влияют на тревожность: «Это связано с невротизмом». Причины же вариаций в сочетаниях черт, скажем, открытости опыту и доброжелательности, остаются по большей части загадкой. Зато хорошо известно, что травмы мозга в тех или иных местах могут вызывать определенные изменения личности. Все что угодно, от деменции и опухолей до физических травм, способно превращать людей в убийц, воров или педофилов.
«Многие из таких людей изначально были примерными гражданами, а преступления начали совершать спонтанно, — говорит Дэниел. — Это хороший пример изменения добросовестности, потому что если эта теория пяти черт верна, то должны существовать такие мутации или травмы, которые влияют только на одну из черт, но не на остальные четыре».
Впрочем, как мы видели, наша нервная система еще отнюдь не сформирована до конца, когда нас вытягивают из материнского чрева; основа нашей личности закладывается на ранних этапах жизни, пока мы, в сущности, беспомощны.
Мы есть смесь природы и воспитания, ведь на нас влияют и биология, и культура, и опыт. Эта небиологическая составляющая может заставить вас думать, будто бы мы все-таки свободны. Но даже если оставить в стороне биологию, тип нашей личности определяется, главным образом, переживаниями детского возраста, которые нам неподконтрольны и почти необратимы.
К тому времени, когда мы становимся достаточно взрослыми, чтобы осознать свойства своей личности и задаться вопросом о том, можно ли ее как-то изменить, основная часть этих процессов уже завершена. […]
Это, конечно, не означает, что мы совсем не меняемся или не можем измениться. Люди растут и взрослеют, учатся разным вещам, становятся более мудрыми и осведомленными о том или ином; травматические события могут причинить им вред, а их показатели невротизма снижаются, когда они преодолевают кризисную ситуацию. Считается, что психотерапевтическое вмешательство способно повлиять на черты личности (но не трансформировать их). Случаются также разнообразные предсказуемые сдвиги, когда мы стареем; например, вместе с завершением периода среднего возраста часто снижается открытость опыту. Перемены могут наступать и вследствие давления среды: культурные изменения иногда провоцируют у некоторых людей всплеск нарциссизма, а война вызывает рост тревожности. «Не следует понимать идею о стабильности личности так, будто мы ничего не способны изменить при среднем уровне, — уточняет Дэниел. — Люди в секторе Газа сверхтревожны. Но даже там одни люди тревожнее других». Однако верно то, что индивидуум не может одной лишь силой воли трансформировать свою фундаментальную природу. Хотя гены — не судьба или рок, они все же накладывают известные ограничения.
Я поделился с Дэниелом своим соображением о том, что, прочитав его книгу, я начал представлять себе личность взрослого человека иначе: не как смирительную рубашку, а как тюремную камеру, в которой ты можешь, например, подойти к окну. «Возможно, ваша метафора не вполне удачна, — ответил он. — Вы можете очень постараться и, скажем, развить свои навыки социального взаимодействия или перестать быть трудоголиком, по крайней мере на время. Но привычки все равно возьмут верх. Вас будет как будто сносить течением». […]
Это, конечно, не означает, что мы совсем не меняемся или не можем измениться. Люди растут и взрослеют, учатся разным вещам, становятся более мудрыми и осведомленными о том или ином; травматические события могут причинить им вред, а их показатели невротизма снижаются, когда они преодолевают кризисную ситуацию. Считается, что психотерапевтическое вмешательство способно повлиять на черты личности (но не трансформировать их). Случаются также разнообразные предсказуемые сдвиги, когда мы стареем; например, вместе с завершением периода среднего возраста часто снижается открытость опыту. Перемены могут наступать и вследствие давления среды: культурные изменения иногда провоцируют у некоторых людей всплеск нарциссизма, а война вызывает рост тревожности. «Не следует понимать идею о стабильности личности так, будто мы ничего не способны изменить при среднем уровне, — уточняет Дэниел. — Люди в секторе Газа сверхтревожны. Но даже там одни люди тревожнее других». Однако верно то, что индивидуум не может одной лишь силой воли трансформировать свою фундаментальную природу. Хотя гены — не судьба или рок, они все же накладывают известные ограничения.
Я поделился с Дэниелом своим соображением о том, что, прочитав его книгу, я начал представлять себе личность взрослого человека иначе: не как смирительную рубашку, а как тюремную камеру, в которой ты можешь, например, подойти к окну. «Возможно, ваша метафора не вполне удачна, — ответил он. — Вы можете очень постараться и, скажем, развить свои навыки социального взаимодействия или перестать быть трудоголиком, по крайней мере на время. Но привычки все равно возьмут верх. Вас будет как будто сносить течением». […]
Важно отметить, что эти пять черт — вовсе не какие-то тумблеры. Не бывает так, что в человеке полностью отсутствует то или иное качество. Скорее они подобны ручкам настройки, которые в каждом человеке выставлены на больший или меньший уровень. Однако даже тонкая регулировка этих параметров, происходящая в результате мельчайших изменений в тысячах генов, способна оказать поразительное влияние на нашу жизнь. Взять, к примеру, доброжелательность. Представьте только, сколько раз мы взаимодействуем с окружающими каждую неделю и в скольких из этих контактов мы можем получить отказ того или иного рода. Эти «отказы» варьируются от заметных проявлений агрессии до тончайших интерпретаций тона или языка тела. От вашей настройки доброжелательности зависит, сколько из этих инцидентов вы осознаете и как вы на них реагируете. Один человек просто пожмет плечами и решит, что это, наверное, к лучшему, тогда как другой очень разозлится, станет подозрительным и мстительным. Ну, а третий и вовсе не обратит внимания на большинство конфронтаций, за исключением лишь явных. Просто у него иная сигнальная система.
У всех нас индивидуальные пороговые значения, при которых начинают звенеть наши колокольчики, и реагируем мы на их звон по-разному. Из-за небольших отличий в миндалевидном теле вы можете гневно реагировать всего лишь на один из десяти воспринятых сигналов больше, чем человек, который слегка более доброжелателен, чем вы. Однако одного лишнего конфликта в неделю может оказаться достаточно, чтобы вы совсем иначе ощущали свою жизнь в целом. Скорее всего, за вами закрепится другая репутация на работе, а также среди друзей и близких. Вам могут стать присущи иные убеждения насчет природы людей, власти или вашей социальной сферы. Вероятно, что эта настройка повлияет и на ваше отношение к самому себе. Таким образом,
У всех нас индивидуальные пороговые значения, при которых начинают звенеть наши колокольчики, и реагируем мы на их звон по-разному. Из-за небольших отличий в миндалевидном теле вы можете гневно реагировать всего лишь на один из десяти воспринятых сигналов больше, чем человек, который слегка более доброжелателен, чем вы. Однако одного лишнего конфликта в неделю может оказаться достаточно, чтобы вы совсем иначе ощущали свою жизнь в целом. Скорее всего, за вами закрепится другая репутация на работе, а также среди друзей и близких. Вам могут стать присущи иные убеждения насчет природы людей, власти или вашей социальной сферы. Вероятно, что эта настройка повлияет и на ваше отношение к самому себе. Таким образом,
небольшого нюанса, связанного с работой вашего мозга, может хватить, чтобы взять и бросить вас в совершенно другую жизнь.
[…] Своеобразие процессов в мозге оказывает и другие удивительные влияния на наши биографии. Одно масштабное исследование жизни шестисот американских мужчин показало, что трудное детство не является важным фактором развития алкоголизма. Авторы другой научной работы пришли к выводу, что к аддикции склонны люди, своеобразно реагирующие на алкоголь: выпивая, они, по биологическим причинам, испытывают чувство эйфории и меньше поддаются седативному воздействию. Те же, кому после употребления алкоголя хочется спать, реже становятся пьяницами. Генотип определяет и то, как на человека влияет насилие и жестокое обращение в детстве, а также влияет на вероятность успеха в неолиберальном мире. Индивиды, испытывающие большее когнитивное удовлетворение от победы, чаще входят в завидный один процент счастливчиков. «Не всякий склонный к конкуренции человек станет миллионером, — говорит Дэниел, — но любой миллионер склонен к конкуренции». Также отмечается положительная корреляция добросовестности с благосостоянием. То, насколько успешно мы достигаем своего образца совершенства, сильно зависит от нейронных механизмов, которые уже сформированы в нашем мозге и почти не меняются. […]
Западная культура не способствует вере в то, что наше эго определенно или ограничено. Она заставляет нас внимать вымыслу, что эго представляет собой открытую, свободную, исключительно чистую и яркую возможность; что все мы рождаемся с одинаковым набором потенциальных способностей вроде нейронных «чистых листов», как если бы всякий человеческий мозг сходил с конвейера Foxconn* (Foxconn — торговое наименование тайваньской фирмы Hon Hai Precision Industry Co., Ltd., крупнейшего в мире контрактного производителя электроники, делающего в том числе «начинку» гаджетов Apple). Так
Западная культура не способствует вере в то, что наше эго определенно или ограничено. Она заставляет нас внимать вымыслу, что эго представляет собой открытую, свободную, исключительно чистую и яркую возможность; что все мы рождаемся с одинаковым набором потенциальных способностей вроде нейронных «чистых листов», как если бы всякий человеческий мозг сходил с конвейера Foxconn* (Foxconn — торговое наименование тайваньской фирмы Hon Hai Precision Industry Co., Ltd., крупнейшего в мире контрактного производителя электроники, делающего в том числе «начинку» гаджетов Apple). Так
возникает соблазн принять за чистую монету культурную ложь, что мы способны достичь всего, чего пожелаем, и стать кем угодно.
Эта ошибочная идея чрезвычайно ценна для нашей неолиберальной экономики. Ту игру, в которую она вынуждает нас играть, проще всего оправдать с моральной точки зрения, если в момент ее начала все игроки имеют равные шансы на победу. Кроме того, если все убеждены в своей одинаковости, это обосновывает призывы к дерегулированию деятельности корпораций и уменьшению вмешательства государства: соответственно, выходит, что если человек проиграл, значит, он просто мало старался и не верил, а стало быть, с какой стати кто-то должен его спасать? […]