Машина должна была использовать “алфавит человеческих мыслей” и правила для их объединения.
В 1666 году немецкий учёный Готфрид Вильгельм Лейбниц опубликовал загадочную диссертацию под названием “О комбинаторном искусстве”. Амбициозный мыслитель Лейбниц, которому было всего двадцать лет от роду, изложил теорию автоматизации знаний с помощью основанной на правилах комбинации символов.
Главный аргумент Лейбница состоял в том, что все человеческие мысли, какими бы сложными они ни были, представляют собой комбинации базовых и фундаментальных понятий — подобно тому, как предложения представляют собой комбинации слов, а слова — комбинации букв. Он верил, что если найдёт способ символически представить эти фундаментальные понятия и разработает метод их логического объединения, то сможет генерировать новые мысли по требованию.
Идея пришла к Лейбницу, когда он изучал труды Рамона Ллулла, майорканского мистика 13-го века, посвятившего себя разработке системы теологических рассуждений, которые могли бы доказать “универсальную истину” христианства неверующим.
Сам Ллулл был вдохновлён буквенной комбинаторикой еврейских каббалистов, которую они использовали для создания генеративных текстов, якобы раскрывающих пророческую мудрость. Ллулл развил эту идею и изобрёл то, что он назвал “вольвеллом”, круглым бумажным механизмом с уменьшающимися концентрическими кругами, на которых были изображены символы, представляющие собой атрибуты Бога. Ллулл верил, что, вращая вольвелл различными способами и сочетая символы новыми способами, он сможет раскрыть все аспекты своей божественной природы.
Лейбниц был впечатлён бумажной машиной Ллулла, и он приступил к проекту по созданию собственного метода генерации идей посредством объединения символов. Он хотел использовать свою машину не для теологических дебатов, а для философских рассуждений. Он предположил, что такая система потребует трёх вещей: “алфавита человеческих мыслей”; списка логических правил для идеального сочетания; и механизма, который мог бы быстро и точно выполнять логические операции с символами — полностью механизированное обновление бумажного вольвелла Ллулла.
Он думал, что эта машина, которую он назвал “великим инструментом разума”, сможет ответить на все вопросы и разрешить все интеллектуальные споры. “Если между людьми возникнут споры, — писал он, — мы сможем просто сказать: "Давайте обратимся к вычислениям", и без дальнейших церемоний определить, кто прав”.
Понятие механизма, порождавшего рациональное мышление, соответствовало духу времени, в котором жил Лейбниц. Другие мыслители эпохи Просвещения, такие как Рене Декарт, считали, что существует “универсальная истина”, доступ к которой возможен только с помощью разума, и что все явления вполне поддаются объяснению, если понять лежащие в их основе принципы. То же самое, думал Лейбниц, верно и в отношении самого языка и познания.
Однако многие другие считали учение о чистом разуме ошибочным. Одним из таких критиков был писатель и сатирик Джонатан Свифт, который упомянул о вычислительной машине Лейбница в своей книге “Путешествия Гулливера” (1726 год). В одном из эпизодов Гулливер посещает Великую академию Лагадо, где он сталкивается со странным механизмом, называемом “двигателем”. Машина представляет собой деревянную раму с сеткой проводов, которые соединены с маленькими кубиками с символами, написанными на каждой стороне.
Студенты Великой академии Лагадо крутят ручки на боковой стороне машины, заставляя деревянные кубики вращаться и создавать новые комбинации. После этого писарь записывает результаты, выданные машиной, и передаёт и председательствующему профессору. Благодаря этому процессу, как утверждает профессор, он и его ученики могут “писать книги по философии, поэзии, политике, законам, математике и теологии без малейшей помощи со стороны гениев или учёных”.
Этот эпизод был пародией Свифта на машину Лейбница, генерирующую мысли, и — в более широком смысле — аргументом против первенства науки. Как и в случае с другими попытками Академии Лагадо внести свой вклад в развитие страны с помощью таких исследований, как попытки превратить экскременты человека обратно в пищу, Гулливер считает двигатель бессмысленным экспериментом.
Свифт утверждал, что язык — это не формальная система, представляющая человеческую мысль, как предполагал Лейбниц, а беспорядочная и неоднозначная форма выражения, имеющая смысл только при наличии контекста, в котором она используется. Чтобы создать машину, генерирующую язык, требуется нечто большее, чем наличие правильного набора правил и соответствующего механизма. По словам Свифта, нужна была способность понимать значение слов, чего не могли сделать ни двигатель Лагадо, ни “инструмент разума” Лейбница.
В конечном счёте Лейбниц так и не построил машину, генерирующую идеи. На самом деле он вообще отказался от изучения комбинаторики Ллулла, а позже пришёл к пониманию того, что стремление к механизации языка является признаком незрелости. Однако он не оставил идею использования механических устройств для выполнения логических функций и, в конце концов, создал “арифмометр” (1673 год).
Современные исследователи данных разрабатывают всё более совершенные алгоритмы обработки естественного языка и ведут споры, которые перекликаются с идеями Лейбница и Свифта: даже если вы можете создать формальную систему для генерирования похожего на человеческий языка, способны ли вы наделить её возможностью понимать, что она говорит?
В 1666 году немецкий учёный Готфрид Вильгельм Лейбниц опубликовал загадочную диссертацию под названием “О комбинаторном искусстве”. Амбициозный мыслитель Лейбниц, которому было всего двадцать лет от роду, изложил теорию автоматизации знаний с помощью основанной на правилах комбинации символов.
Главный аргумент Лейбница состоял в том, что все человеческие мысли, какими бы сложными они ни были, представляют собой комбинации базовых и фундаментальных понятий — подобно тому, как предложения представляют собой комбинации слов, а слова — комбинации букв. Он верил, что если найдёт способ символически представить эти фундаментальные понятия и разработает метод их логического объединения, то сможет генерировать новые мысли по требованию.
Идея пришла к Лейбницу, когда он изучал труды Рамона Ллулла, майорканского мистика 13-го века, посвятившего себя разработке системы теологических рассуждений, которые могли бы доказать “универсальную истину” христианства неверующим.
Сам Ллулл был вдохновлён буквенной комбинаторикой еврейских каббалистов, которую они использовали для создания генеративных текстов, якобы раскрывающих пророческую мудрость. Ллулл развил эту идею и изобрёл то, что он назвал “вольвеллом”, круглым бумажным механизмом с уменьшающимися концентрическими кругами, на которых были изображены символы, представляющие собой атрибуты Бога. Ллулл верил, что, вращая вольвелл различными способами и сочетая символы новыми способами, он сможет раскрыть все аспекты своей божественной природы.
Лейбниц был впечатлён бумажной машиной Ллулла, и он приступил к проекту по созданию собственного метода генерации идей посредством объединения символов. Он хотел использовать свою машину не для теологических дебатов, а для философских рассуждений. Он предположил, что такая система потребует трёх вещей: “алфавита человеческих мыслей”; списка логических правил для идеального сочетания; и механизма, который мог бы быстро и точно выполнять логические операции с символами — полностью механизированное обновление бумажного вольвелла Ллулла.
Он думал, что эта машина, которую он назвал “великим инструментом разума”, сможет ответить на все вопросы и разрешить все интеллектуальные споры. “Если между людьми возникнут споры, — писал он, — мы сможем просто сказать: "Давайте обратимся к вычислениям", и без дальнейших церемоний определить, кто прав”.
Понятие механизма, порождавшего рациональное мышление, соответствовало духу времени, в котором жил Лейбниц. Другие мыслители эпохи Просвещения, такие как Рене Декарт, считали, что существует “универсальная истина”, доступ к которой возможен только с помощью разума, и что все явления вполне поддаются объяснению, если понять лежащие в их основе принципы. То же самое, думал Лейбниц, верно и в отношении самого языка и познания.
Однако многие другие считали учение о чистом разуме ошибочным. Одним из таких критиков был писатель и сатирик Джонатан Свифт, который упомянул о вычислительной машине Лейбница в своей книге “Путешествия Гулливера” (1726 год). В одном из эпизодов Гулливер посещает Великую академию Лагадо, где он сталкивается со странным механизмом, называемом “двигателем”. Машина представляет собой деревянную раму с сеткой проводов, которые соединены с маленькими кубиками с символами, написанными на каждой стороне.
Студенты Великой академии Лагадо крутят ручки на боковой стороне машины, заставляя деревянные кубики вращаться и создавать новые комбинации. После этого писарь записывает результаты, выданные машиной, и передаёт и председательствующему профессору. Благодаря этому процессу, как утверждает профессор, он и его ученики могут “писать книги по философии, поэзии, политике, законам, математике и теологии без малейшей помощи со стороны гениев или учёных”.
Этот эпизод был пародией Свифта на машину Лейбница, генерирующую мысли, и — в более широком смысле — аргументом против первенства науки. Как и в случае с другими попытками Академии Лагадо внести свой вклад в развитие страны с помощью таких исследований, как попытки превратить экскременты человека обратно в пищу, Гулливер считает двигатель бессмысленным экспериментом.
Свифт утверждал, что язык — это не формальная система, представляющая человеческую мысль, как предполагал Лейбниц, а беспорядочная и неоднозначная форма выражения, имеющая смысл только при наличии контекста, в котором она используется. Чтобы создать машину, генерирующую язык, требуется нечто большее, чем наличие правильного набора правил и соответствующего механизма. По словам Свифта, нужна была способность понимать значение слов, чего не могли сделать ни двигатель Лагадо, ни “инструмент разума” Лейбница.
В конечном счёте Лейбниц так и не построил машину, генерирующую идеи. На самом деле он вообще отказался от изучения комбинаторики Ллулла, а позже пришёл к пониманию того, что стремление к механизации языка является признаком незрелости. Однако он не оставил идею использования механических устройств для выполнения логических функций и, в конце концов, создал “арифмометр” (1673 год).
Современные исследователи данных разрабатывают всё более совершенные алгоритмы обработки естественного языка и ведут споры, которые перекликаются с идеями Лейбница и Свифта: даже если вы можете создать формальную систему для генерирования похожего на человеческий языка, способны ли вы наделить её возможностью понимать, что она говорит?