В гуннах обыкновенно видят тюркский народ сюнну или хьюнг-ну (Huing-nu) , упоминаемый в китайских хрониках еще за несколько столетий до н.э. Под натиском империи Хань гунны якобы постепенно откочевывали из Внутренней Азии на запад, включая покоренные народы — угров, монголов, тюркские и иранские племена — в свою орду. Около 370 г. они переправились через Волгу, разгромили аланов и затем набросились на остроготов.
Этой точки зрения
придерживаются главным образом ученые «евразийской» школы для иллюстрации своих
концептуальных построений. Однако письменные источники и археология говорят,
что исторические судьбы сунну оборвались в начале н. э. где-то на территории
Средней Азии. Все первое столетие н. э. — это эпоха непрерывного упадка некогда
могущественного племенного объединения.
Голод, бескормица и внутренние распри
привели к тому, что в середине I в. держава сюнну, охватывавшая Южную Сибирь,
Монгольский Алтай и Манчьжурию, распалась. Часть сюнну откочевала на запад, в
некую страну «Канцзюй» (предположительно на территории Киргизии). Здесь один их
отряд численностью в 3000 воинов, возглавляемый шаньюем Чжи-Чжи, был разгромлен
китайцами и полностью уничтожен (убито 1518 человек и попало в плен свыше
1200). Другие орды сюнну, мигрировавшие в этот район, в течение I в. были
подчинены племенным союзом сяньби.
Характерно, что источники ничего не сообщают
о дальнейшем продвижении сюнну на запад. Бегут «неизвестно куда» только их
вожди — шаньюи, а основная масса племени остается на месте. Так, наиболее
крупая орда сюнну, насчитывавшая 100 000 кибиток, после своего поражения в 91
г. «приняла название сяньби», то есть влилась в это племенное объединение.
Археологических памятников сюнну западнее Средней Азии не обнаружено.
Таким
образом, родство гуннов и сюнну/хьюнг-ну основывается евразийцами исключительно
на некотором сходстве их имен. Поэтому правы те исследователи, которые
полагают, что «их отождествление (с народом хьюнг-ну. — С. Ц.),
некритично принимаемое многими учеными... в действительности не обосновано и
противоречит данным лингвистики, антропологии и археологии…» [Свод древнейших
письменных известий о славянах. Составители: Л. А. Гиндин, С. А. Иванов, Г.
Г.Литаврин. В 2-х т. М., 1994. Т. I, 87-88].
Вопрос об этнической и
языковой принадлежности гуннов доныне остается дискуссионным. Я придерживаюсь
мнения, что европейские гунны IV-V вв. должны быть отождествлены с племенем
хунну, о котором уже в середине II в. писал Птолемей, помещая его на территорию
«между бастарнами и роксоланами», то есть значительно западнее Дона, вероятно,
где-то между Днестром и Средним Поднепровьем. По всей видимости, эти хунны
принадлежали к угро-финской языковой семье. В языках некоторых уральских
народов слово «гун» или «хун» означает «муж», «человек» [Кузьмин А. Г. Одоакр и
Теодорих. В кн.:Страницы минувшего. М., 1991, с. 525]. Но хуннская орда была,
конечно, неоднородна по своему этническому составу. Скорее всего к середине IV в.
хунны подчинили себе угорские и булгарские племена Подонья и Поволжья. Это
племенное объединение и получило в Европе название «гунны».
Вторжение гуннов в
Северное Причерноморье и Крым было подобно падению камня, вызвавшему сход
горной лавины. Военное преимущество гуннам обеспечивала их тактика. В начале
сражения, избегая рукопашного боя, они кружили вокруг противника и осыпали его
стрелами до тех пор, пока вражеские боевые порядки не приходили в полное
смятение, — и тогда решительным ударом собранных в кулак конных масс гунны
довершали разгром; в рукопашном бою они орудовали мечами, «нисколько не
помышляя о себе», как замечает Аммиан Марцеллин. Их стремительное вторжение
застало врасплох не только римлян, но и племена Северного Причерноморья. Современники
в связи с этим единогласно пишут о «внезапном натиске», «внезапной буре» и
уподобляют гуннское нашествие «снеговому урагану в горах».
В 371 г. гунны
ворвались во владения готского короля Эрманариха. Ряд раннесредневековых
авторов, в том числе Иордан и Прокопий Кесарийский, приводят в связи с этим
забавный случай, который помог гуннам проникнуть в Крым. Однажды гуннская
молодежь охотилась на оленей на берегу Мэотиды (Азовского моря) и прижала одну
самку к самой воде. Неожиданно она бросилась в воду и пересекла море вброд,
увлекая за собой охотников. На другом берегу, то есть уже в Крыму, она исчезла,
но гунны не огорчились: ведь теперь они узнали то, о чем раньше и не
подозревали, а именно, что в Крым, к остроготам, можно попасть, минуя хорошо
охраняемый Перекопский перешеек. Вернувшись к сородичам, охотники сообщили о
своем открытии, и гунны всей ордой вторглись в Тавриду по пути, указанному им
животным. История с оленихой, если это, конечно, не легенда, могла произойти
только в одном месте — в Сивашском заливе, через который с севера на юг тянется
Арабатская стрелка — узкая и длинная коса, на севере очень близко подходящая к
берегу моря. Это еще раз подтверждает, что остроготов атаковали хунны Птолемея,
а не сюнну, пришедшие из-за Волги, которые в таком случае должны были появится
в Крыму со стороны Тамани.
Королевство остроготов
было превращено гуннами в груду развалин, население подверглось массовой резне,
сам престарелый Эрманарих в отчаянии покончил с собой. Большинство остроготов
отступило на запад, к Днестру; оставшиеся признали власть гуннов, и только
небольшой части остроготов, укрепившейся на Керченском полуострове удалось
сохранить свою независимость (их потомки были известны под именем
готов-трапезитов* еще и в XVI в.;
_______________________
*
Трапезунтом в древности называлась гора Чатырдаг в южном Крыму; Иордан знает
также крымский город Трапезунт, разрушенный гуннами).
_______________________
Гунны между тем
обрушились на везеготов, устроив им настоящую бойню. «Побежденные скифы
(везеготы. — С. Ц.) были истреблены гуннами и большинство их погибло, —
пишет современник этих событий Евнапий, — причем не было предела жестокости
при их избиении».
В 376 г. десятки тысяч
спасающихся от нашествия везеготских семейств появились на берегу Дуная, умоляя
римские власти позволить им переправиться и поселиться во Фракии. За ними шли
остроготы, слыша за своей спиной топот и ржание гуннских лошадей. Император
Валент согласился принять везеготов, намереваясь использовать их для
пограничной службы на дунайской оборонительной линии. Однако переправа такого
огромного количества людей заняла много времени; подвоз припасов не был
организован должным образом, и среди везеготов разразился голод. Римские
чиновники вместо помощи «варварам» использовали ситуацию в целях личного
обогащения. За кусок хлеба они заставляли везеготов отдавать им в рабство жен и
детей. Дошло до того, что любого раба продавали за десять фунтов говядины или
за ковригу хлеба. Аммиан Марцеллин пишет даже, что римляне «по ненасытности
своей, набрав откуда только было можно собак, давали их по одной за каждого
раба», а Иордан утверждает, что голодные везеготы порой продавали своих
детей в рабство за «дохлятину — собачью и других нечистых животных».
Доведенные до отчаяния
везеготы взбунтовались, опустошили Фракию, и римлянам пришлось усмирять их
силой оружия. Но на помощь разбитым везеготам пришли остроготы, переправившиеся
через Дунай без императорского позволения и приглашения. 9 августа 378 г. на равнине
возле Адрианополя римские легионы были растоптаны готской кавалерией; решающая
роль в победе принадлежала остроготам и их союзникам аланам, которые «как
молния» обрушились на врага. Император Валент пал в сражении и даже тело его не
было найдено. По известию Иордана, он укрылся в каком-то поместье близ
Адрианополя, а готы, не зная об этом, сожгли дом вместе с ним. Его преемник,
император Феодосий I, с большим трудом спас положение, даровав готам права
федератов (союзников империи, получающих регулярное жалованье). Тем временем в
Паннонию вступила гуннская орда, увлекая за собой аланов, угров, булгар и
другие кочевые племена южных степей. Эти события были началом Великого
переселения народов.
Страшное опустошение
Северного Причерноморья, произведенное гуннами, не замедлило отразиться на
самих разрушителях, среди которых разразился голод. Приостановив наступление на
запад, гуннская орда в конце IV столетия перевалила через Кавказ и наводнила
Переднюю Азию, разоряя и грабя города и массами уводя население в рабство.
Сельские местности Сирии и Каппадокии совершенно обезлюдели. Осаде подверглась
Антиохия; Иерусалим и Тир готовились к отражению нашествия; Аравия, Финикия,
Палестина и Египет, по словам писателя V в. Иеронима, «были пленены
страхом». Гунны отступили только после того, как иранский шах двинул против
них крупные силы.
Гуннам понадобилось еще
несколько десятилетий, чтобы прочно обосноваться в причерноморских степях. В
первой четверти V в. они наконец появились в Паннонии, которая освободилась
благодаря уходу в Галлию аланов и вандалов. В 434 г. гуннский вождь Ругила
осадил Константинополь, спасенный на этот раз, как повествует византийское
предание, лишь посредством вмешательства небесных сил. В том же году Ругила
умер и власть в орде наследовали его племянники – Аттила и Бледа. Последний
вскоре был убит своим соправителем, которому и суждено было превратить свое имя
и имя своего народа в нарицательные.
Гунны привели в ужас цивилизованный мир: после них
готы и вандалы казались афинскими воинами. Они вызывали отвращение даже у самих
варваров. Готы рассказывали, что один из их королей сослал вглубь Скифии
колдуний, которые встретились там с блуждающими демонами. От их соития и
родилось отвратительное племя гуннов, отродье, по словам Иордана, зародившееся
в болотах, — «малорослые, тощие, ужасные на вид, не имеющие с человеческим
родом ничего общего, кроме дара слова», чье лицо — безобразный кусок сырого
мяса с двумя дырами вместо глаз. Аммиан Марцеллин описывает их с чувством
естествоиспытателя, столкнувшегося с неведомыми чудовищными тварями. Рассказав
об отталкивающей наружности гуннов, об их приземистых телах, непомерно больших
головах, о приплюснутых носах, о подбородках, изрезанных шрамами, якобы для
того чтобы помешать расти бороде[1],
он заключил:
«Я сказал бы скорее, что это двуногие животные, а не люди, или каменные столбы, грубо вытесанные в образ человека, которые украшают парапеты мостов».
Читая рассказы
современников о нравах этих кочевников, можно подумать, что гуннская орда — это
скорее волчья стая, чем сообщество людей. Если галлы, по рассказам римских
писателей, боялись одного: что небо рухнет им на голову, — то гунны, казалось,
опасались только того, чтобы на них не упали крыши. У них не было даже кибиток,
и они проводили свой век на спинах своих лошадей, к которым были точно
приклеены. Иероним утверждал, что согласно поверью гуннов, кто-либо из них,
коснувшийся земли, считал себя уже мертвым. Верхом они исправляли всякие дела,
продавали и покупали, обсуждали общеплеменные вопросы, верхом же и спали,
наклонившись к сухопарым шеям своих лошадей, «нескладных, но крепких». Одежда
из холста или меха истлевала на их теле, и только тогда заменялась новой. Огня
они не знали, и когда хотели есть, клали себе под седло кусок сырого мяса и
таким образом размягчали его. Грабили они с бессмысленной жестокостью.
Впрочем, сегодня гунны
не кажутся нам такими уж дикарями. Мы знаем, что двор Аттилы был средоточием
европейской дипломатии и развлекались там не только выходками шутов, но и
беседами «философов»; образованная гуннская верхушка использовала письменность
— неизвестно, свою или заимствованную. Именно к гуннам бежал в 448 г. известный
врач Евдоксий, выходец из Галлии, уличенный в сношениях с багаудами[2]. Один из римских дипломатов при
дворе Аттилы встретился там с соотечественником-эмигрантом, который расхваливал
ему общественные порядки гуннов и даже не думал о возвращении на родину. (Надо
заметить, что главным социально-экономическим благом в гуннской империи было
отсутствие налогов: грабежи и контрибуции с лихвой покрывали издержки и нужды
двора Аттилы). При осаде городов гунны с успехом использовали сложные
военно-инженерные сооружения и стенобитные машины.
С появлением Аттилы
варварство, доселе почти безымянное и безликое, обретает имя и лицо. Из своего
далекого степного стана он грозил империи, уже разделенной, и Рим с
Константинополем истощали свою казну, чтобы удовлетворить его требования.
Посланники империи униженными просителями приближались к деревянному ханскому
дворцу, весьма искусно построенному из бревен и досок и украшенному резьбой, —
где подвергались долгим мытарствам, прежде чем быть допущенными внутрь, за
линию оград и частоколов. Представ перед Аттилой, они видели большеголового
человека с проседью, коренастого, широкогрудого, курносого, безбородого, почти
черного лицом; маленькие глазки его обыкновенно горели гневом. Во время
пиршества владыка гуннов ел и пил из деревянной посуды, тогда как его гостям
подавали яства на золотых и серебряных блюдах. Посреди пира он оставался
неподвижен, и только когда в залу входил младший из его сыновей, взгляд «Бича
Божьего» смягчался и, ласково схватив ребенка за щеку, он привлекал его к себе.
Именно здесь, в степном
лагере Аттилы, мы слышим первое славянское слово, долетевшее до нас из бездны
времен. И обозначает оно хмельной напиток. Приск, один из участников
византийского посольства 448 г. к Аттиле, рассказывает, что по пути к лагерю
гуннов посольство останавливалось на отдых в «деревнях», жители которых поили
послов вместо вина питьем, называемым по-туземному «медос», то есть славянским
мёдом. К сожалению, Приск ничего не говорит об этнической принадлежности
гостеприимных и хлебосольных жителей «деревень», но этот отрывок из его
сочинения можно сопоставить с более поздним известием Прокопия Кесарийского о
том, что войска ромеев переправлялись через Дунай, чтобы поджечь деревни славян
и разорить их поля. Стало быть, этническая принадлежность задунайских соседей
не была для византийцев тайной.
Другое славянское слово
донес до нас Иордан. Он рассказывает, что после смерти Аттилы его труп был
выставлен посреди степи в шатре, и всадники, объезжая его кругом, устраивали
нечто вроде ристаний, оплакивая его в погребальных песнопениях, в которых
превозносились подвиги покойного.
«После того как он был оплакан такими рыданиями, — пишет Иордан, — они устраивают наверху его кургана великое пиршество, которое они сами называют страва, и, сочетая в себе поочередно противоположное, выражают похоронную скорбь, смешанную с радостью, и ночью труп, тайно скрытый в земле, окружают покровами — первый из золота, второй из серебра, третий из прочного железа... И, чтобы такие богатства были сохранены от человеческого любопытства, они, вознаградив гнусностью, уничтожили предназначенных для этого дела, и мгновенная смерть с погребенным последовала для погребавших».
Иордан прав лишь
отчасти, приписывая убийство устроителей могилы Аттилы стремлению гуннов скрыть
место погребения своего предводителя. Точнее, перед нами - древний обычай
убийства слуг вождя для сопровождения его в загробный мир. Например, Менандр
под 576 г. сообщает, что в день погребения правителя Западного Тюркского
каганата Дизабула были убиты кони умершего и четверо пленных, которых как бы
послали в загробный мир к усопшему, чтобы рассказать ему о совершенной в его
честь тризне. Как часть похоронного ритуала для знати, этот обычай зафиксирован
также у русов еще в начале X в.
Несмотря на то, что
описание похорон Аттилы имеет этнографические параллели в погребальных обрядах
не только кочевников, но и вообще многих народов древности, — термин «страва» (strava) в смысле «погребальное пиршество, поминки» известен только в
славянских языках. Так, в польском и чешском он имеет значение «пища».
Возможно, гунны заимствовали его у славян вместе с какими-то чертами,
обогатившими их собственный погребальный обряд [Свод, I, с. 162-169].
Сознавая слабость обоих
частей разделенной Римской империи, Аттила вел себя как подлинный повелитель
мира. С ножом у горла он требовал от западного и восточного императоров
выполнения всех своих требований и даже капризов. Однажды он велел
византийскому императору Феодосию отдать ему богатую наследницу, на которую
зарился один из его воинов: насмерть перепуганная девушка спаслась бегством, но
Феодосий, чтобы предотвратить войну, был вынужден найти ей заместительницу. В
другой раз Аттила потребовал от западноримского императора Валентиниана
священные сосуды, спасенные епископом города Сирмия при разграблении гуннами
этого города. Император ответил, что такой поступок будет с его стороны
святотатством и, пытаясь удовлетворить алчность гуннского вождя, предложил
вдвойне оплатить их стоимость.
«Мои чаши — или война!» — ответил Аттила.
В конце концов, он захотел получить от Феодосия баснословную дань, а от Валентиниана
— его сестру Гонорию и половину империи в качестве приданого. Встретив от того
и другого отказ в своих притязаниях и будучи, кроме того, взбешен попыткой
одного из членов посольства Приска отравить его, он решил атаковать сразу обоих
своих врагов. Два гуннских посланника в один день предстали перед Феодосием и
Валентинианом, чтобы сказать им от имени своего повелителя:
«Аттила, мой господин и твой, приказывает тебе приготовить дворец, ибо он придет».
И он действительно
пришел в страшный 451 год. Потрясенные современники уверяют, что его приход
возвестили кометы, лунное затмение и кровавые облака, посреди которых сражались
призраки, вооруженные пылающими копьями. Люди верили, что наступает конец
света. Аттила виделся им в образе апокалипсического зверя: одни летописцы
наделяли его головой осла, другие свиным рылом, третьи лишали его дара слова и
заставляли издавать глухое рыканье. Их можно понять: это было уже не нашествие,
а потоп, Германия и Галлия исчезли в водовороте людских масс, конных и пеших.
«Кто ты? — кричит Аттиле святой Лу (St. Loup) с высоты стен Труа. — Кто ты, разметавший народы, как солому, и ломающий короны копытом своей лошади?» — «Я Аттила, Бич Божий!» — звучит в ответ. — «О, — отвечает епископ, — да будет благословен твой приход, Бич Бога, которому я служу, и не я остановлю тебя».
Помимо гуннов Аттила
привел с собой булгар, аланов, остроготов, гепидов, герулов, часть франкских,
бургундских и тюрингских племен; современные источники умалчивают о славянах,
однако не приходится сомневаться, что они присутствовали в качестве
вспомогательных отрядов в этой разноплеменной орде. По словам Иордана, гунны
держали во власти весь варварский мир.
 |
|
Фла́вий
Аэ́ций —
полководец
Западной Римской империи,
трёхкратный
консул, удостоившийся от историков
эпитета
«последний из римлян»
|
И все же на этот раз
«Гесперия» устояла. Полководец Аэций, последний из великих римлян,
противопоставил гуннской орде коалицию германских племен — гибнущую цивилизацию
должны были отстаивать варвары. Знаменитая Битва народов произошла в июне 451
г. на обширных Каталаунских полях в Галлии, близ современного Труа (в 150 км
восточнее Парижа). Ее описание современниками напоминает рагнарёк — последнее
грандиозное побоище богов в германской мифологии: 165 тысяч убитых, ручьи,
вздувшиеся от крови, обезумевший от бешенства Аттила, кружащийся вокруг
гигантского костра из седел, в который он намеревался броситься, если бы
неприятель ворвался в гуннский лагерь... Противникам так и не удалось сломить
друг друга, но спустя несколько дней Аттила, не возобновив сражения, увел орду
назад в Паннонию. Солнце античной цивилизации замедлило свой кровавый закат.
На следующий год Аттила
опустошил Северную Италию и, обремененный добычей, снова вернулся в
придунайские степи. Он готовился нанести удар по Византии, но в 453 г. внезапно
скончался, на другой день после свадьбы с германской красавицей Ильдико,
которую молва обвиняла в отравлении «Бича Божьего» и «осиротителя Европы».
Впрочем, Ильдико вряд ли была новой Юдифью. Скорее всего, как об этом
свидетельствует Иордан, Аттила умер во сне от удушья, вызванного часто
случавшимся у него носовым кровотечением. После его смерти гуннская империя
быстро распалась. Вскоре, потерпев поражение от готов на реке Недао, гунны ушли
из Паннонии назад в южное Поднепровье и на Северный Кавказ.
Гуннское «опустошение
мира» сыграло важную роль в истории славянского этноса. В отличие от скифских,
сарматских и готских вторжений, нашествие гуннов было чрезвычайно масштабным и
привело к разрушению всей прежней этно-политической ситуации в варварском мире.
Уход на запад готов и сарматов, а затем и распад империи Аттилы позволил
славянам в V в. начать широкую колонизацию Северного Подунавья, низовьев
Днестра и среднего течения Днепра.
На следующий год Аттила
опустошил Северную Италию и, обремененный добычей, снова вернулся в
придунайские степи. Он готовился нанести удар по Византии, но в 453 г. внезапно
скончался, на другой день после свадьбы с германской красавицей Ильдико,
которую молва обвиняла в отравлении «Бича Божьего» и «осиротителя Европы».
Впрочем, Ильдико вряд ли была новой Юдифью. Скорее всего, как об этом
свидетельствует Иордан, Аттила умер во сне от удушья, вызванного часто
случавшимся у него носовым кровотечением. После его смерти гуннская империя
быстро распалась. Вскоре, потерпев поражение от готов на реке Недао, гунны ушли
из Паннонии назад в южное Поднепровье и на Северный Кавказ.
Гуннское «опустошение
мира» сыграло важную роль в истории славянского этноса. В отличие от скифских,
сарматских и готских вторжений, нашествие гуннов было чрезвычайно масштабным и
привело к разрушению всей прежней этно-политической ситуации в варварском мире.
Уход на запад готов и сарматов, а затем и распад империи Аттилы позволил
славянам в V в. начать широкую колонизацию Северного Подунавья, низовьев
Днестра и среднего течения Днепра.
На следующий год Аттила
опустошил Северную Италию и, обремененный добычей, снова вернулся в
придунайские степи. Он готовился нанести удар по Византии, но в 453 г. внезапно
скончался, на другой день после свадьбы с германской красавицей Ильдико,
которую молва обвиняла в отравлении «Бича Божьего» и «осиротителя Европы».
Впрочем, Ильдико вряд ли была новой Юдифью. Скорее всего, как об этом свидетельствует
Иордан, Аттила умер во сне от удушья, вызванного часто случавшимся у него
носовым кровотечением. После его смерти гуннская империя быстро распалась.
Вскоре, потерпев поражение от готов на реке Недао, гунны ушли из Паннонии назад
в южное Поднепровье и на Северный Кавказ.
Гуннское «опустошение
мира» сыграло важную роль в истории славянского этноса. В отличие от скифских,
сарматских и готских вторжений, нашествие гуннов было чрезвычайно масштабным и
привело к разрушению всей прежней этно-политической ситуации в варварском мире.
Уход на запад готов и сарматов, а затем и распад империи Аттилы позволил
славянам в V в. начать широкую колонизацию Северного Подунавья, низовьев
Днестра и среднего течения Днепра.
[1]
На самом деле это был, вероятно, род татуировки. Надрезы щек в младенческом
возрасте (этим обычаем объясняли безбородость гуннов античные писатели) не
могут препятствовать росту волосяного покрова на лице.
[2]
Багауды (кельт. bagaudae — «возмущенные», «мятежные») — название галльских
повстанцев - крестьян, колонов и рабов, поднявших в 283 г. при императоре Крине
восстание против местных рабовладельцев. Несмотря на частые поражения от
римлян, восстание багаудов продолжалось около полутора веков (до начала V в.) и
в немалой степени способствовало распаду и падению Западной Римской империи.
Сергей Цветков, историк