Альтруизм у птиц? Сороки перехитрили ученых, помогая друг другу удалить устройства слежения

Голубая сорока (Cyanopica cyana)

В Австралии ученые разработали инновационное устройство слежения, которое должно было помочь отслеживать популяции сорок, но птицы перехитрили исследователей.

В новом исследовании, опубликованном в журнале Australian Field Ornithology, описывает провалившийся эксперимент. Маленькая группа австралийских сорок (Cracticus tibicen) была оснащена устройствами слежения, похожими на упряжь. Но птицы решили покинуть эксперимент в одностороннем порядке. Ученые стали свидетелями того, как сороки начали снимать друг с друга устройства, что является признаком альтруизма среди этих социальных птиц.

Эксперты называют это "спасательным поведением", когда животное или человек пытаются спасти своих сородичей без очевидной выгоды для себя.

"Возможно, мы стали первыми, кто задокументировал случай спасательного поведения среди австралийских сорок", – говорят авторы исследования.

В своем эксперименте ученые хотели собрать больше данных о передвижениях птиц и социальных взаимосвязях между ними. Также в рамках исследования должны были быть протестированы новейшие устройства слежения.

"Но птицы перехитрили нас", – признается орнитолог из Университета Саншайн-Кост Доминик Потвин.

Австралийские сороки (Cracticus tibicen)
Упряжь и трекер, схемы (b)-(d) показывают,
как упряжь отсоединяется при контакте с магнитом. [–]
Фото: J. Crampton et al., 2022/Australian Field Ornithology

Большая часть трекеров слишком велика для средних и маленьких птиц, а небольшие устройства имеют серьезные ограничения в вопросах хранения данных и автономной работы. Новое устройство, весом менее 1 грамма, должно было решить все имеющиеся проблемы. Трекер легко крепился к "упряжи", перезаряжался по беспроводной сети и также передавал данные.

Секрет более сообразительных компьютеров? Мозг ребенка!

Довербальные дети

Когнитивные психологи надеются «заключить в бутылку» мозг ребенка, а также присущие ему воображение и фантазию, и использовать его для создания более умных компьютеров.

«Дети – самые совершенные существа со способностями к обучению в мире, - говорит Элисон Гопник, специалист в сфере возрастной психологии из Калифорнийского университета в Беркли, США. – Представьте, если б компьютеры могли обучаться так же эффективно и быстро, как дети». Элисон является автором книг «Ученый в колыбели» (2000) и «Философский ребенок» (2010).

Ученые давно знают, что мозг здорового новорожденного ребенка содержит около 100 миллиардов нейронов – запас, которого достаточно на всю жизнь. В процессе взросления эти клетки мозга формируют обширную сеть синапсов (около 15 тысяч к 2-3-летнему возрасту), которые дают возможность малышу изучать языки и развивать навыки общения, в то же время постигая способы выживания и процветания в окружающем мире.

Взрослые же более склонны сосредотачивать внимание на ближайших целях, чем давать волю воображению. Именно это сочетание целенаправленности взрослых и восприимчивости детей может быть идеальным вариантом для обучения компьютера новым свойствам, считают ученые.

«Нам нужны и беспочвенные мечтания, и трезвое планирование», - отмечает Элисон.

Ученая и ее коллеги отслеживают в лабораторных условиях когнитивные функции, используемые детьми для решения проблем, а затем превращают наброски в компьютерные модели.Секрет более сообразительных компьютеров? Мозг ребенка!

Довербальные дети

Смерть в будущем и цифровые кладбища. Мы станем деревьями или чат-ботами?

К смерти нельзя относиться нейтрально — она тревожит и привлекает к себе внимание. Наука пока не может ничего ей противопоставить, хотя фантасты активно исследуют темы бессмертия и переселения сознания. На протяжении веков каждая культура вырабатывала свой способ осмысливать смерть и обращаться с мёртвыми. Человек будущего во многом станет иным потому, что будет это делать по-другому.

Такая разная смерть

В мире есть культуры, в которых люди запросто сосуществуют со смертью: уважают её и чествуют, не отворачиваются брезгливо от мёртвых. Например, в странах Латинской Америки празднование Дня мёртвых захватывает всех от мала до велика, заставляя почувствовать единство живых и тех, кто уже обрёл вечный покой. К примеру, мексиканцы к этому дню украшают могилы на кладбищах и приносят мёртвым угощения. Некоторые народы выставляют своих покойников на всеобщее обозрение в незакрытых гробах (как пакистанские калáши) или оставляют на корм птицам («небесное погребение» у тибетцев).

Есть и те, кто хочет, чтобы кладбища были на виду, но в то же время недоступны для осквернения людьми и животными. Так у народа бо появились висячие гробы — они стоят на вбитых в отвесную скалу брусьях. В Индонезии принято одевать мумию родственника в шикарный костюм и выводить её на прогулку. На Мадагаскаре, чтобы мертвец не заскучал, его регулярно с помпой вынимают, переодевают и, захороняя обратно, перекладывают на другой бок. А на островах Сулавеси между смертью человека и его похоронами может пройти много лет — церемония прощания настолько дорогая, что на неё нужно долго копить. Всё это время покойник не уходит из повседневной жизни семьи: с ним не прощаются и ведут себя в его присутствии так, как будто он спит.

Висящие гробы на Филиппинах

Совсем не так обстоит дело в западном обществе. Начиная с эпохи Возрождения смерть всячески вытесняется из повседневной жизни. Человек модерна хочет помнить о земных радостях, а всё, что относится к кончине, оставляет на потом. Современные люди предпочитают сталкиваться со смертью лишь в строчках новостей, в кино, книгах или видеоиграх. За редким исключением мы избегаем кладбищ, разговоров об усопших родственниках, мыслей о том, как сами закончим жизнь и как хотели бы распорядиться собственным телом после смерти. Сейчас многие делают выбор в пользу сугубо утилитарной кремации или вовсе отказываются что-либо решать. Всё, что касается физической смерти, существует где-то там, на задворках сознания. И, по большому счёту, касается только тех, кто связан с покойниками по долгу службы или зарабатывает на них. К тому же смерть становится чем-то неприличным в мире, где людей кормят мечтами о том, что всё можно изменить: от пристрастий и работы до внешности и пола.

Но как же станет обходиться со смертью и умершими общество будущего?

Учитывая явный тренд на виртуализацию, легко предположить, что тлену плоти противопоставят бессмертие цифр. Однако что-то придётся делать и с телами. Поэтому стоит рассмотреть сразу две темы: похоронные ритуалы будущего и цифровые кладбища.

Цифровые кладбища

Онлайн-«похороны» умершего игрока в Final Fantasy

Одна из первых ласточек этого явления — то, что сейчас происходит в соцсетях. Как только аудитория сервиса начинает исчисляться миллионами, встаёт вопрос: что делать с аккаунтами умерших пользователей? Вероятно, лет 10−20 назад люди бы прагматически рассудили, что мёртвому аккаунт ни к чему, живые и так его будут помнить, да и серверы вообще-то не резиновые. Соответственно — удалить, без вопросов. Но за последние годы мы привыкли к тому, что личный аккаунт в соцсети — это скорее продукт творчества. Многие люди вкладывают силы в то, чтобы их страница выглядела именно так, а не иначе, — самовыражение в чистом виде. Как можно такое уничтожить?

Возникают ещё моральные и юридические вопросы. Например, этично ли удалить из друзей умершего знакомого или правильнее оставить всё как есть — пусть даже он вам больше не напишет и не порадует новыми постами? А если удалить, как к этому отнесутся другие люди? Ещё сложнее ситуация с аккаунтами знаменитостей, особенно с теми, что приносили доход, — могут ли родственники распоряжаться ими, как другим унаследованным имуществом? Для аудитории аккаунтов юридический аспект не так важен, как моральный: а имеют ли право дети, жёны, родители высказываться от лица этого человека? На подобные вопросы пока нет правильных ответов; нужно время, чтобы, во-первых, сформировать новые нормы, а во-вторых, привыкнуть к ним.

Впрочем, в некоторых соцсетях уже давно появились группы, куда родственники могут добавить аккаунт умершего, чтобы сохранить память о нём. Сайты с виртуальными кладбищами начали создавать ещё раньше, причём их создателями двигали разные мотивы. Кто-то хотел просто запомнить человека, сохранить его фотографии и видеозаписи, кто-то создавал базу с указанием мест захоронения, кто-то искал способ заработать на подобных мемориалах. Кстати, почти в то же время появились цифровые кладбища для домашних питомцев: порой люди ведут себя там даже активнее, чем на человеческих.

Достигло ли человечество «пика интеллекта»?

Наш IQ будет расти вечно или мы на пороге спада? Дэвид Робсон исследует прошлое, настоящее и будущее интеллекта.

Возможно, вы не заметили, но мы живем в интеллектуальный золотой век.

С тех пор, как тест интеллекта был изобретен более 100 лет назад, наши показатели IQ неуклонно росли. Даже обычный человек сегодня считался бы гением по сравнению с человеком, родившимся в 1919 году - явление, известное как эффект Флинна.

Возможно, нам придется наслаждаться этим, пока мы можем. Самые последние данные свидетельствуют о том, что сейчас эта тенденция может замедляться. Может быть даже обратное, а это означает, что мы уже прошли вершину интеллектуального потенциала человека.

Неужели мы действительно достигли пика интеллекта? И если это так, что может означать последующий упадок для будущего человечества?

Давайте начнем с изучения древних истоков человеческого разума, с того момента, как наши предки начали ходить прямо более трех миллионов лет назад. Сканирование ископаемых черепов позволяет предположить, что мозг первых двуногих обезьян, австралопитека, был около 400 кубических сантиметров - всего лишь треть от размера современного человека.

Это дорого обходится. Мозг современных людей потребляет около 20% энергии тела, поэтому наш более крупный мозг, должно быть, предлагал серьезные преимущества, чтобы восполнить эти лишние калории.

Наскальное искусство древних людей
предполагает удивительный интеллект

Есть много потенциальных причин для такого ускорения работы мозга, но, согласно одной из ведущих теорий, это было ответом на возрастающие когнитивные потребности групповой жизни.

Начиная с австралопитеков , предки человека начали собираться в большие и большие группы - возможно, поначалу для защиты от хищников, что представляло бы серьезную опасность, когда они начали спать на земле, а не на деревьях. Это также позволило бы людям объединить ресурсы - помогая распределить некоторые риски жизни в изменчивой среде - и обеспечить совместный уход за детьми.

Для людей сегодня отсутствие социального понимания вызывает смущение; для наших предков это был вопрос жизни или смерти.

Но, как многие из нас знают из наших собственных социальных кругов, жизнь с другими людьми может быть тяжелой работой: вам нужно отслеживать личности каждого человека, его симпатии и антипатии, а также то, можно ли им доверять сплетни. И если вы работаете над групповой деятельностью, например, охотой, вам нужно иметь возможность следить за тем, что делает каждый член, когда вы координируете свою деятельность. Для людей сегодня отсутствие социального понимания вызывает смущение; для наших предков это был вопрос жизни или смерти.

Помимо решения этих неотложных задач, более крупные социальные группы позволили бы членам обмениваться идеями и развивать изобретения друг друга, что приводило к новым технологическим и культурным инновациям, таким как инструменты, которые могли бы повысить эффективность охоты. А для того, чтобы это сработало, вам нужно обладать интеллектом, чтобы наблюдать и учиться у других, что дает еще один толчок к развитию умственных способностей.

Примерно 400 000 лет назад мозг Homo heidelbergensis достиг примерно 1200 кубических сантиметров - всего лишь на оттенок меньше, чем мозг современного человека, который составляет около 1300 кубических сантиметров. Когда наши предки покинули Африку около 70 000 лет назад, они были достаточно умны, чтобы адаптироваться к жизни почти в каждом уголке планеты. Удивительное наскальное искусство предполагает, что они были полностью способны задумываться над огромными космологическими вопросами, включая, возможно, свое собственное происхождение.

Показатели IQ людей в 1920-х годах были ниже, чем сегодня

Мало кто из экспертов станет утверждать, что недавние изменения IQ являются продуктом такого рода генетической эволюции - временные рамки просто слишком короткие.

В конце концов, всего 100 лет назад ученые впервые изобрели «коэффициент интеллекта» для измерения чьего-либо интеллектуального потенциала. Их успех основан на том, что многие когнитивные способности взаимосвязаны. Таким образом, ваша способность к пространственному мышлению или распознаванию образов связана с вашими математическими способностями, вашим словесным мастерством и так далее. По этой причине считается, что IQ отражает «общий интеллект» - своего рода базовую силу мозга.

Превзойдет ли машинный разум, построенный по образцу человеческого, своего создателя?

Этика - это набор моральных норм, регулирующих поведение людей в любой сфере жизни. В целом этика направлена на определение идеальной работы людей. Если ваша цель - поведение людей, имеет ли смысл для машин следовать этическим принципам?

Мы живем в уникальное время в истории человечества, когда искусственный интеллект затрагивает большой спектр вопросов в нашей жизни. Но что если мы на самом деле не знаем, как именно машины принимают решения? Что это значит для человека?

Надо ли бояться технологической сингулярности? Или, наоборот, уместнее опасаться, что прогресс человечества зайдет в тупик?

О приближении технологической сингулярности вы узнаете, когда в небольшом магазинчике на подмосковной станции вам скажут, что заплатить за газировку можно только смартфоном по системе ApplePay. Причины прозаичны: сдачи нет, а платежный терминал завис. Из этого любопытного опыта можно вынести важный урок: новые технологии меняют жизнь неожиданным и порой забавным образом. Может, не так уж страшна эта сингулярность, как многие опасаются. Заведите привычку во всех прогнозах делать поправку на человеческие слабости, и предсказывать будущее станет проще и веселее.

Тем не менее, оказываясь лицом к лицу с неумолимым прогрессом, хочется разобраться, куда он нас заведет. Еще в середине ХХ века математик Джон фон Нейман впервые употребил слово «сингулярность» в отношении технологического развития человечества. Он имел в виду вот что: если попытаться численно измерить человеческие достижения, нарисовать график и продлить его в будущее, то в какой-то момент, кажется, кривая устремится в бесконечность. С точки зрения трезвого ученого это может означать только одно: угаданная тенденция неверна и где-то на пути к этой самой бесконечности закон развития должен измениться. Об этом, кстати, в применении к росту населения Земли очень доступно рассказывал автору этих строк Сергей Петрович Капица в своей последней беседе в 2012 году.

В начале XXI века Рэймонд Курцвейл придал понятию технологической сингулярности чуть более реалистичный смысл. Конечно, ни в какую бесконечность наш прогресс не убежит: закон его роста экспоненциальный, а это значит, что технологии просто растут все быстрее и быстрее, подстегивая себя сами. Точка, вызывающая болезненный интерес футурологов, — не формальная бесконечность, а тот момент, когда скорость самоподдерживающегося роста технологий превзойдет возможность совокупного человеческого разума этот рост контролировать. А с чего бы технологиям расти самим по себе, без человеческого участия? А это, говорит Курцвейл и его приятели-футурологи, произойдет из-за появления на сцене искусственного интеллекта (ИИ).

Экспансия чуждого разума

В нелегком деле вытеснения человечества на периферию жизни искусственному интеллекту предстоит пройти несколько этапов. Вот как они описаны в эмоциональной и поэтичной заметке журналиста-футуролога Майкла Кевина Спенсера под заголовком «Мы живем в последний период перед общим искусственным интеллектом».

Сначала возникает «Узкий ИИ»: это то, что есть уже сейчас. Голосовое общение, распознавание образов, машинный перевод — машины учатся делать то, что люди умели делать и без них. Выглядит это не слишком впечатляюще, но технологии под шумок с 2014-го по 2021 год проходят такой же путь развития, как и за весь двадцатый век.

Второй этап — «Общий ИИ». Говорить о нем можно с того момента, когда машинный разум обретает способность обучаться и совершенствовать себя. Приобретя способность учиться, машины обгоняют человека во всех сферах деятельности, включая творческие задачи, эмоциональный интеллект, управление сложной средой и предсказание будущего. И это уже третий этап — «искусственный суперинтеллект». Эта штука может программировать роботов, обеспечивать функционирование экономики без вмешательства человека, управлять «умными городами» и вообще всем человеческим обществом.

И наконец, четвертый этап: «ИИ с творческой жилкой» (так игриво мы перевели для вас Artificial Intelligence with Creative Agency). Эта штука начинает ставить перед собой задачи, человечеству чуждые и непонятные. Какие именно? В силу их чуждости и непонятности у нас даже нет шансов оценить их размах. Ясно однако, что со стратегическими интересами человечества эти задачи могут совпасть разве что случайно.

Замшелый аргумент, будто бы машины делают только то, что в них заложено людьми, можно отправить в утиль. В 2017 году алгоритм «Альфа Го Зеро» научился играть в го, не используя вообще никаких человеческих наработок: машина просто играла сама с собой, обучаясь исключительно на собственных ошибках*. Куда может завести императив «во что бы то ни стало совершать как можно меньше ошибок во всем», судить невозможно: человечество подобных задач перед собой не ставило, а если и ставило, то в них не преуспело.

Когда ждать катарсиса? Экспоненциальный закон роста компьютерных возможностей позволяет сделать некоторые прикидки. Мощность ИИ сравняется с мощностью человеческого мозга (порядка 10 в шестнадцатой степени операций в секунду) к 2029 году. По прогнозам Рэймонда Курцвейла, к этому моменту ИИ сможет легко пройти пресловутый «тест Тьюринга», то есть общаться с человеком так, что человек не распознает в нем машинный разум. А к 2045 году — опять же по оценкам Курцвейла — его мощность превысит совокупное быстродействие всех человеческих мозгов на планете, то есть 10 в 26-й степени операций в секунду. И тут наши пути разойдутся навсегда.

Ближе к реальности

Увидеть своими глазами экспоненциальный рост ничего не стоит: возьмите бактерию, поместите ее в питательную среду, и через 10 минут она поделится, через 20 поделится еще раз, а часа через три уже можно наблюдать, как среда на глазах мутнеет от стремительного бактериального роста. Прогноз футуролога неутешительный: через сутки масса бактерий в вашей колбе превзойдет массу земного шара. К счастью, этого не произойдет, потому что уже часов через десять микробы перестанут делиться, истощив питательные вещества среды. Урок первый: экспоненциальный закон роста — прекрасное приближение естественных процессов, но лишь до тех пор, пока им ничто не мешает. А этот безмятежный период быстро заканчивается.

Еще один опыт человечество уже поставило в собственной истории. Стремительный рост космических технологий когда-то привел от полета Гагарина к высадке на Луну. Радиус сферы нашей космической экспансии за десятилетие увеличился в тысячу раз. Если бы все так и шло, в 1980 году вместо войны в Афганистане и московской Олимпиады люди наслаждались бы прогулкой по Нептуну, а к 2010-му достигли бы центра Галактики. Почему этого не произошло? Закон развития изменился. С чего бы вдруг? Тут, конечно, ограниченность ресурсов тоже сыграла роль, но главное в другом: в силу определенных причин человечество просто перестало ставить перед собой такие задачи. Итак, урок второй: для прогресса нужна мотивация. ИИ развивается, пока это нужно для решения конкретных задач: например, создать новую ИТ-корпорацию и поглотить Google, обогнать Америку, накормить голодных детей Африки — что угодно, но непременно что-то реальное и человеческое. Когда задача исчезает, прекращается и развитие.

Почему животные не стали людьми

Капуцины (Cebus)

Иногда животные ведут себя так, что еще и задумаешься, кто из вас двоих глупее – твоя собака или ты. Но у людей есть то, чего точно нет у животных. Вряд ли животные способны рассуждать и планировать свои действия или, к примеру, подробно рассказать нам о своих планах.

Какие когнитивные элементы являются специфически человеческими, выясняли исследователи из Городского университета Нью-Йорка (CUNY, США) и Стокгольмского университета (Швеция). Они выдвинули предположение, что дело может быть в способности к распознаванию и запоминанию информации, поступающей в виде последовательности событий.

Традиционно при попытке понять, в чем разница между когнитивными способностями человека и других животных (человек – тоже животное), внимание акцентировалось на способах обработки полученной информации. Но не менее важен этап, на котором информация приобретается и «записывается» в мозг. Ученые предположили, что животные обладают ограниченной способностью работать с информацией, упорядоченной в виде последовательных событий.

Исследователи объединили и проанализировали данные 108 поведенческих экспериментов, в которых изучалась способность запоминать последовательные события у восьми видов птиц и пяти видов млекопитающих, включая приматов. Эксперименты были достаточно простыми, например, животные должны были запомнить порядок, в котором включали зеленую или красную лампочку. Но, по словам ученых, если люди обучались выполнять подобные задания за пару десятков попыток, то животным требовались тысячи. При этом просто одно событие от другого животные отличали так же хорошо, как и люди.

Человек воспринимает последовательные события, используя понятия типа «первый» и «второй», «до» и «после», но восприятие животных, по мнению исследователей, не структурировано, «записывается» очень приблизительная информация о продолжительности, периодичности, частоте сигнала. Это не значит, что животные вообще не способны к обработке последовательно поступающей информации. Например, пение птиц представляет собой сложные звуковые последовательности. Собака отлично может запомнить последовательность «звуковой сигнал – наполненная кормушка» и не отреагирует на тот же сигнал, если она уже поела. Но так бывает, если работа с последовательными событиями эволюционно адаптивна: птичье пение – часть брачного ритуала, пища – жизненно важная часть объективной реальности. Работать с информационными цепочками, которые животным «ни для чего не нужны», они умеют очень плохо.

Видимо человек в процессе эволюции каким-то образом получил способность работать с последовательностями абстрактных информационных цепочек. Люди научились рассуждать и планировать, запоминать последовательность событий и воспроизводить их, заниматься «ни для чего не нужной» математикой и играть в шахматы. Возможно, именно эта способность привела к тому, что люди научились разговаривать: ведь язык передает информацию через определенный порядок слов, их упорядоченную последовательность. Качество восприятия информации, аналогичное тому, что у животных, например, не позволит отличить словосочетание killer whale (дельфин-косатка) от whale killer (убийца китов) или «the dog bit the lady» (собака укусила даму) от «the lady bit the dog» (дама укусила собаку).

«Анатомия человеческих сообществ. Как сознание определяет наше бытие» // Паскаль Буайе

Ничто не мешает нам описывать и объяснять человеческие сообщества так же точно и столь же успешно, как и все прочее в мире, используя научный инструментарий. Так рассуждает эволюционный психолог Паскаль Буайе в этой новаторской книге. Сопоставляя последние достижения эволюционной биологии, психологии, генетики, экономики и других научных дисциплин, автор представляет новый взгляд на устройство человеческих обществ. Буайе убедительно доказывает, насколько значимую роль когнитивные процессы играют в том, как люди выстраивают иерархии, семейные и гендерные нормы, как возникают межгрупповые конфликты и этнические стереотипы. В фокусе его внимания находится принципиальный вопрос: как выработанные в ходе эволюции способности и предрасположенности человека объясняют то, как мы живем в обществе? И почему данные естественных наук критически важны для понимания исторических событий и социальных процессов?

РЕЛИГИОЗНЫЕ ТРАДИЦИИ

Разнообразие сверхъестественного, безусловно, захватывающе интересно и заслуживает изучения, поскольку обнажает нарушение скрытых, глубоко укорененных понятийных принципов. Но одна из причин, по которой это привлекает внимание антропологов и историков, состоит в том, что большинство идей, обычно называемых религиозными, относят к сфере их исследований. Ограниченный набор представлений о сверхъестественном формализован и кодифицирован в рамках того, что называют религиозными традициями, культами, примитивными религиями и т. д.

Здесь будет полезно привести несколько примеров. Взять, например, культы предков, которые встречаются практически во всех небольших сообществах, особенно среди земледельцев и скотоводов. Люди вступают в воображаемые отношения со своими предками, которые время от времени требуют жертвоприношений, а также соблюдения традиционных норм и нравов. Считается, что умершие в виде бестелесных духов пребывают в переходном мире между живыми и мертвыми и могут причинить серьезные неприятности именно из-за своей тоски по миру, который оставили. Превращение неустойчивого пугающего призрака в надежного консервативного предка — распространенный в таких сообществах ритуал перехода, например, устраиваемых во многих местах мира вторых похорон, когда останки переносят в место окончательного упокоения.

Другая группа традиций относится к тому, что антропологи называют шаманизмом. Шаман становится посредником между людьми и определенными душами или духами, чтобы избавить людей от какого-то несчастья. Болезнь, плохой урожай, падёж скота, раздоры в общине могут интерпретироваться как результат вмешательства злых духов или предков либо как необходимость призвать на помощь какие-то из этих сверхъестественных сущностей. Такие контакты и переговоры со сверхчеловеческими силами требуют особых ритуалов и чаще всего участия специалистов: медиумов, целителей, шаманов, прорицателей — всех, кого в той или иной мере считают способными узнать, чего хотят высшие силы и как наилучшим образом их умиротворить.

Общая черта подобных культов и традиций — представление о людях-посредниках, обладающих сверхчеловеческими способностями. Это расходится с причудливым разнообразием представлений о сверхъестественном, с образами плавающих островов, говорящих деревьев, жар-птиц, которые занимают умы людей. Но культы и традиции почти всегда связаны с посредниками. Призраки, предки, души и духи демонстрируют контринтуитивные свойства — они могут одновременно находиться в разных местах, проходить сквозь стены, оставаться невидимыми, читать намерения людей и т. д. При этом по умолчанию считается, что их разум очень похож на человеческий. Нам кажется вполне естественным, что они сознают, думают, чувствуют и помнят, ведь предполагается, что они подобны людям.

Так как представления о богах, духах и предках относятся к сфере сверхъестественного, в них сохранилось немало важных особенностей более широкого характера. Заметнее всего контраст между контринтуитивными и интуитивными компонентами этих представлений. Первые обычно очевидны или могут быть проверены сознанием и привлекают внимание людей. Последние, как правило, скрыты от нашего сознания. Нам не нужно напоминать себе: «Богиня, обладая разумом, помнит, что с ней случилось». Это и так понятно, ведь наша повседневная интуитивная психология распространяется и на воображаемое существо.

Людей, привыкших к самым распространенным современным религиям, больше всего в этих практиках или традициях удивляет то, что с ними не связано никакое учение, никакой устойчивый набор представлений, с которыми последователи этих практик согласны и готовы их объяснить. Например, люди могут чувствовать, что важно приносить предкам в жертву животных, но у них нет четкого представления о том, зачем предкам это нужно, какую пользу им приносит жертва, откуда они знают, что люди не исполняют долг, и т. д. Это кажется странным: как можно всерьез воспринимать ритуал, не имея представления о том, как он действует? Но всё это хорошо знакомо антропологам, изучавшим такие традиции. Знакомо из непростого опыта, потому что этнография — трудная наука. Мало где можно просто спросить людей: «Как выглядят предки? Чем они отличаются от вас или от меня?» — не натолкнувшись на недоуменное непонимание. Большинство людей не задумываются об этом, а те, кто все же думал о таких вещах, предлагают самые экстравагантные и своеобразные версии. Дело антрополога — просеять всю эту информацию и сформулировать набор предположений, которые ясно отвечали бы большинству суждений и ритуалов, относящихся, например, к предкам: что они, как правило, невидимы, что им нужны свиньи, а не быки, что они благожелательны или мстительны и т. п. Это трудная задача, когда устойчивых и точных правил вообще не существует.

Нейронаука и психоделики

Наука постепенно реабилитирует психоделики — в последнее время возрождается интерес к экспериментальным исследованиям псилоцибина и других психоактивных веществ.

В статье задействованы работы доктора медицинских наук Николаса В. Коззи, выжимки из книг философа-когнитивиста Томаса Метцингера и работы других ученых, связанных с нейронауками, фармакологией и психологией.

Полезно вспомнить, с чего все началось: в 1960-х опыты по расширению сознания стали кладезем новой информации для психотерапевтов и нейробиологов. В частности, именно благодаря им выяснилась роль серотонина в функционировании мозга — а из этого открытия выросла вся современная психофармакология.

Отчасти эта тема рассматривалась в статье «Микродозинг и психостимуляторы: измененные состояния сознания».

Серотонин и ЛСД

Возможно самым важным открытием среди исследований психоделических средств было определение роли серотонина в психических процессах. Серотонин, химическая структура которого была определена в 1949 году, как стало известно с конца 1800-х годов, присутствует в свернувшейся крови. Здесь нам открывается его кровоостанавливающая роль: при повреждении тканей он помогает предотвратить кровотечение. В случае травмы серотонин освобождается из тромбоцитов, вызывая локальное сужение сосудов и стимулируя дальнейшую агрегацию тромбоцитов, помогая сформировать сгусток и остановить кровотечение.

Серотонин также был открыт в тканях мозга в начале 1950-х, что указывало на его потенциальную роль в функционировании мозга и сознания. Обнаружение серотонина в мозге было произведено независимо и одновременно группой ученых в Соединенных Штатах и другой группой ученых в Эдинбурге, Шотландия, во главе с сэром Джоном Х. Геддамом. Однако в формировании ранних теорий относительно участия серотонина в процессах сознания особое значение имели эксперименты Геддама с ЛСД, проведенные на себе.

Сэр Джон Х. Геддам, британский фармаколог, принимал участие в первоначальных исследованиях серотонина. Четыре раза в 1953 году Геддам принимал ЛСД, чтобы узнать о его воздействии на свой организм. Без сомнения, частично благодаря этим экспериментам на себе и частично его лабораторным экспериментам с ЛСД и серотонином Геддам стал первым, кто предположил наличие связи между ЛСД и серотонином, и затем допустил, что влияние ЛСД на функции серотонина были ответственны за психоделические эффекты ЛСД. Его рукописные заметки о самостоятельном эксперименте с 86 микрограммами ЛСД от 1 июня 1953 года выглядят следующим образом:

«9:48 Моя рука выглядит странно, будто это чудовищный рисунок руки, который корчится, пока я не сфокусирую на нем взгляд. У нее удивительные цветовые контрасты. Я вижу будто бы более чем реальный рисунок, что вызывает довольно странные чувства — как будто она принадлежит кому-то другому. Все в комнате стоит довольно нестабильно».

Метедрин не ликвидировал воздействие на ощущения. Он продолжает:

«Доказательства наличия HT (серотонина) в некоторых частях мозга могут быть использованы в поддержку теории о том, что психические эффекты диэтиламида лизергиновой кислоты появляются из-за интерференции с HT (серотонином)».

Таким образом, в личности сэра Джона Геддама произошло слияние личного опыта употребления ЛСД и научного осмысления, что и дало толчок зарождению химической нейронауки.

Эндогенный ДМТ

Некоторые южноамериканские аборигены столетиями использовали отвар лианы Banisteriopsis caapi – аяуаску – для магических и врачебных практик. Считалось, что он благотворно влияет и на духовную, и на физическую стороны человека. Сегодня известно, что напиток содержит диметилтриптамин (ДМТ), сильный алкалоид, который обуславливает его галлюциногенные и психоактивные свойства. Но аяуаска недаром применялась веками: испанские ученые во главе с Джорди Риба (Jordi Riba) обнаружили и ее лечебные свойства.

На прошедшей в Амстердаме Междисциплинарной конференции по исследованиям психоделиков Джорди Риба сообщил, что алкалоиды гармин и тетрагидрогармин стимулируют рост и созревание новых нейронов из стволовых клеток. Вещества относятся к ингибиторам моноаминоксидазы и препятствуют работе этого фермента, расщепляющего моноамины в синапсах.

ДМТ также сильно повлиял на эволюцию нашего представления о нормальных и экстраординарных состояниях сознания. В 1961 году лауреат Нобелевской премии Джулиус Аксельрод сделал замечательное открытие: ткань млекопитающих (легкое кролика) имеет способность синтезировать ДМТ.

Это открытие было подвергнуто всестороннему исследованию в начале 1970-х, когда стало известно, что ткань человеческого мозга, подверженная биопсии, может выполнять ту же биотрансформацию. Открытие того, что ткань человеческого мозга может производить, по крайней мере, в лабораторных условиях, небольшое количество ДМТ, привело к бурному обсуждению относительно возможной роли ДМТ в человеческом сознании. Тем не менее, аналитические технологии того времени не были столь чувствительны или надежны, как сегодня. Некоторые ученые в то время считали, что результат лабораторных наблюдений Аксельрода и других исследователей был скорее лишь артефактом, чем объективным явлением. Вопрос оставался неразрешенным почти 30 лет.

«Можете ли вы исправить разбитое сердце, написав об этом?»

«Святой Джером, пишущий», Караваджо, 1607 г.

Что такое «терапия письмом»? Как она действует на нас? Действительно ли можно глубже осознать свое прошлое и избавиться от душевной боли, написав рассказ о травматическом опыте? И как правильно использовать метод экспрессивного письма, чтобы он действительно помогал, а не усугублял наше положение?

Стрессы, связанные с расставанием, разводом или даже ссорой, способны разбить сердце и выбить почву из-под ног. Кроме того, разлука с любимым человеком может нанести серьёзный удар по вашему здоровью.

Исследования показали, что развод, к примеру, может стать причиной не только ряда психологических проблем, — появления чувства одиночества, ощущения себя несчастным и состояния общей неудовлетворённостью жизнью, — но также и проблем со здоровьем. Расставания делают нас более склонными к болезням, способствуют развитию сердечно-сосудистых заболеваний и даже приводят к увеличению риска смерти.

Но, может быть, есть свет в конце тоннеля? Помимо осмотра у терапевта, физических тренировок и возможности побаловать себя хорошей едой и отдыхом, что вы еще можете сделать, чтобы «залатать раненое сердце»?

Может быть, нужно написать об этом? В новом исследовании говорится, что, рассказывая о своих отношениях и их печальном завершении, вы можете преодолеть душевную боль. Но есть одна загвоздка: только один способ письма способен помочь.

Экспрессивное письмо и здоровье

Исследование, проведенное сотрудниками кафедры психологии Аризонского университета, рассматривало, как так называемое «повествовательное экспрессивное письмо» влияет на частоту сердечного ритма, его вариабельность и артериальное давление у людей, которые недавно расстались.

«Экспрессивное письмо» — это терапевтическая практика, при которой пациента просят записать свои «самые глубокие мысли и чувства» о событиях, травмировавших его. Идея когнитивно-поведенческой терапии заключается в том, что, раскрывая свои эмоции, человек может лучше когнитивно адаптироваться к тому, что произошло, и понять «суть» вещей.

Посетитель временного мемориала событий 9/11 на месте крушения рейса 93 пишет послание погибшим пассажирам и экипажу.

Фото: Archie Carpenter/Getty Images

«Выразительное письмо», как было показано в исследовании, улучшает физическое здоровье: оно укрепляет нашу иммунную систему, снижает артериальное давление и нормализует сердечный ритм.

«Где лево, а где право?»: как культура формирует наше мышление

Вы мгновенно определяете, где лево, а где право? Если да — прекрасно, потому что, как показывают психологические исследования, это не самая лёгкая для человека задача. Публикуем статью, в которой ученый-когнитивист Кензи Куперрайдер рассказывает, как культура формирует наше мышление, почему привычка воспринимать мир по «отношению к себе» неестественна для нас как вида и от каких факторов могло зависеть переключение человеческого мышления с природного геоцентрического на искусственное эгоцентрическое

Деление мира на «лево» и «право» страннее, чем вы думаете

Возьмём эксперимент 2009 года с участием лишь исследователя, ребенка и инструкции из пары слов. Исследователь объявляет/призывает «Давайте танцевать!» и демонстрирует ряд движений: он держит руки вместе на уровне глаз и разводит их: сначала влево, потом вправо, затем влево дважды – на счёт «один, два, три, четыре!». После нескольких попыток все дети могли исполнить этот танец самостоятельно. Затем был тест: исследователь раскручивал ребёнка вокруг себя, чтобы запутать его, и просил снова исполнить танец. Попробуйте это на своих друзьях, и они, вероятно, воспроизведут танец точно – влево, вправо, влево, вправо – как и большинство из 50 немецких детей из описанного исследования.

Но ученые также проверили еще одну группу детей, которая состояла из 35 членов культуры коренных охотников-собирателей в северной Намибии. Когда их разворачивали на 180 градусов (после того, как они осваивали правила), большинство из них демонстрировали зеркальное отражение танца: движения вправо стали левонаправленными, а движения влево – наоборот. Почему? Исследователи пришли к выводу, что, когда намибийские дети исполняли этот танец в первый раз, они запомнили его как чередование движений в направлении разных сторон света, а не относительно разных сторон своего тела (лево, право). По-видимому, дети танцевали в соответствии с направлениями компаса.

«Через чувства мы познаем, что находится вне нас, лишь постольку, поскольку это находится по отношению к нам» — писал Кант.

Если вы находите это поразительным, вы в хорошей компании. Почтенный философ Иммануил Кант утверждал, что три основных классификации расположения (человеческого тела или предметов относительно него) – перед и зад, верх и низ, лево и право — обеспечивают фундаментальную основу переживания пространства. Я могу думать о посудомоечной машине в моей кухне, которая находится, например, справа от раковины, или о ключах, которые лежат в моем левом кармане. Кант думал, что эта эгоцентрическая система отсчета была основной и универсальной. «Через чувства мы познаем, что находится вне нас, лишь постольку, поскольку это находится по отношению к нам», — писал он. Люди не могут различать кардинальные направления, продолжил он, без первостепенного различения «лево-право». Намибийские дети в пику Канту и ряду ученых-когнитивистов XX века предпочитают видеть пространство сквозь призму другой, геоцентрической системы.

Они не одиноки. С начала 1990-х годов исследовательская группа из Института психолингвистики Макса Планка (Нидерланды) во главе со Стивеном Левинсоном стала изучать, насколько разные мировые культуры отличаются в своих предпочтениях «систем пространственного отсчета». И они нашли группы, подобные намибийским, в Австралии, Мексике, Индии и за ее пределами. Мои коллеги и я, например, изучали геоцентрически ориентированных юпно из Папуа-Новой Гвинеи, которые анализируют пространственные картины, исходя не из того, насколько они велики или малы, а с точки зрения, как они расположены относительно горы (направлены вниз или вверх). Это не означает, что я как носитель английского языка никогда не использую геоцентрическую модель. Просто я использую её выборочно – например, при описании отношений между двумя городами (Сан-Франциско находится к северу от Лос-Анджелеса) — но не когда речь идет о том, где, скажем, находятся вещи в моём доме, хотя это было бы столь же точно.

Заманчиво предположить, что наша привычка воспринимать мир «по отношению к себе» является естественной по умолчанию, интуитивной отправной точкой; способ, которым намибийцы или юпно определяют расположение вещи, кажется нам девиантным (каким-то отклонением). Но новые результаты, недавно опубликованные в журнале Cognitive Psychology, говорят о том, что это неверное впечатление.

Как возникают эмоции, о существовании которых мы не подозреваем?

Фото из книги Чарльза Дарвина

«О выражении эмоций у человека и животных» /

© Wikimedia Commons

Страх или влечение? Счастье или иллюзия? Гнев или спокойствие? Ученый-когнитивист, автор книги «Теория притягательности» Джим Дэвис коротко объясняет, как невидимые силы влияют на наше бессознательное, бессознательное влияет на наше настроение, и почему возникают эмоции, которых мы не осознаём. 

Что это значит — иметь эмоции? Кажется очевидным, что иметь эмоции значит испытывать их. Если вы счастливы, но не знаете этого, в каком смысле вы можете быть счастливы на самом деле?

Похожие размышления звучали у Уильяма Джеймса ⓘ (Американский психолог, созда­тель одной из первых теорий, в которых субъек­тивный эмоциональный опыт соотносится с физио­логическими функциями.). Сознательное чувство, считал он, — это то, что отличает эмоции от других психических состояний, таких как, например, желания. Он писал, что без сознательного чувства «мы считаем, что у нас ничего не осталось позади, нет «умственного вещества», из которого эмоция может быть образована». Зигмунд Фрейд соглашался:

Сущность эмоции в том, что мы должны чувствовать её, то есть что она должна войти в сознание.

Но эмоции — сложные штуки. Даже если мы испытываем эмоции, есть детали, связанные с ними, о которых мы, как правило, ничего не знаем. Клинические психологи, к примеру, рекомендуют пациентам, испытывающим проблемы с неконтролируемым гневом, искать предупреждающие знаки — например, потливость в ладонях или спазм челюсти, — чтобы они были готовы к подступающему приступу гнева и могли смягчить его. И когда мы напуганы или сексуально возбуждены, ритм наших сердец и частота дыхания увеличиваются без нашего ведома (хотя мы можем распознать это изменение, если заострить на нем внимание). Более того, страх, кажется, способен скрыто усиливать сексуальное возбуждение — или ошибочно приниматься за него.

Figurines of Sigmund Freud

Photograph by Enrico / Flickr

Ученые использовали привлекательных женщин-интервьюеров, которые должны были опросить группу мужчин: одна проводила опрос среди мужчин, пересекающих опасный подвесной мост, а другая опрашивала группу, переходившую мост, который не был страшен или опасен. Женщины просили мужчин заполнить анкету. Люди на «опасном» мосту отвечали на вопросы с большим сексуальным подтекстом и были больше расположены к тому, чтобы связаться с женщиной-интервьюером после анкетирования. Это говорит о том, что люди на «страшном» мосту (бессознательно) интерпретировали реакцию своего организма на опасность как возникающее влечение к женщине.

Ментальные тренировки: как «прокачать» свои способности с помощью воображения?

© Grigory Kravchenko / Flickr

Ученый-когнитивист, автор книги «Теория притягательности» Джим Дэвис о том, как у нас возникают двигательные представления, каким образом они превращаются в физические движения и могут ли ментальные тренировки помочь нам улучшить физическую форму, результаты в спорте и другие навыки, требующие включения воображения.

Держу пари: когда вы проснулись сегодня утром, ещё до того, как открыли глаза, вы знали, где были ваши конечности. Вам не обязательно смотреть на них или пытаться переместить, чтобы почувствовать их присутствие. Это потому, что у вас есть ощущение проприоцепции (иногда его также называют «кинестезия»). Благодаря этому чувству у вас возникают ментальные образы, специфичные для него, — так же, как они возникают благодаря слуху или зрению. Это и есть двигательная образность. Так же, как визуальные образы используют те же области мозга (1), что и визуальное восприятие, двигательные образы возникают в тех же участках мозга, которые отвечают за перемещение вашего тела. Представьте, что ваши руки лежат сложенными перед вами. Теперь представьте, как вы выпрямляете свои ноги, а затем раскидываете их. Несмотря на то, что вы можете иметь визуальное изображение, сопровождающее эти двигательные представления, они и движение — не одно и то же, и им необязательно происходить одновременно.

Александр Бэн был первым учёным, который в своём трактате 1855 года «Чувства и интеллект» предположил, что организм реагирует на визуальные образы подобно тому, как мы реагируем на то, что мы видим на самом деле. Но идея не получала дальнейшего научного внимания до 1931 года, пока Эдмунд Якобсон (2) не начал изучать ментальные образы и связанные с ними тонкие мышечные движения. Более поздние исследования, используя современные методы визуализации головного мозга, показывают, что реальные и воображаемые движения отличают тормозные сигналы, посланные из других частей мозга к опорно-двигательной системе. То есть фактические и воображаемые движения связаны с активностью одних и тех же областей мозга, но в случае воображения задействована ещё одна часть вашего мозга, которая не даёт сообщениям дойти до мышц (3).

Так как столь много одних и тех же нейронных и телесных областей активируются и во время возникновения двигательной образности, и при фактических движениях, логично, что ментальная практика может дополнять физическую. И это подтверждают эксперименты. Как говорится в статье «Human Neuroscience», опубликованной в июне во Frontiers, «В настоящее время существуют убедительные доказательства того, что двигательные представления способствуют обучению движению» (4). Когда вы представляете упражнения, ваше дыхание и частота сердечных сокращений действительно увеличивается (5). Ментальные тренировки — это одна из немногих эффективных практик (6), улучшающих результат. Например, врачи, которые используют мысленную практику перед тем, как начать делать операции в виртуальной реальности, превосходят тех, кто этого не делает. В одном исследовании, которое провёл психолог из Ратгерского университета Роберт Вулфолк, людям, играющим в гольф, до своего удара нужно было просто представить, как они попадают в лунку, прежде чем они сделают свой удар (7). Среди участников, которые воображали попадание, было на 30,4 % больше удачных ударов, чем среди тех, кто этого не делал.

Таким образом, ментальные тренировки представляются наиболее полезным методом для тех видов деятельности (6), в которых сильно выражен психический компонент — таких, как гольф и баскетбол, в отличие от, скажем, тяжелой атлетики. Однако это не значит, что воображение не помогает в более простых задачах.

Когнитивные искажения: ошибки мышления и помощники шарлатанов

Зловещим словосочетанием «когнитивные искажения» называются распространённые ошибки мышления, которые мы все систематически совершаем. Именно они становятся причиной неразумных оценок, выводов, решений и поступков. Такие ошибки не индивидуальны (они присущи большинству людей) и предсказуемы: специалист может спрогнозировать, в какой ситуации человеческий разум даст тот или иной сбой — и тем не менее когнитивные искажения занимают большую часть нашей картины мира. Разбираемся, какими бывают ошибки мышления и что с ними делать.

Среди психологов нет точного определения когнитивным искажениям, да и сам этот термин относительно молод. Его ввели в 1972 году первопроходцы когнитивной науки израильские психологи Даниэль Канеман и Амос Тверски. Во время исследований числовой грамотности они обнаружили, что испытуемые допускают одинаковые ошибки. Например, Канеман одним из первых выявил когнитивное искажение под названием «ошибка конъюнкции». В этом ему помогла такая задачка:

«Линде тридцать один год, она не замужем, откровенная и очень умная. В университете изучала философию. Будучи студенткой, она уделяла много внимания вопросам дискриминации и социальной справедливости, а также участвовала в демонстрациях против использования ядерного оружия».

Затем Канеман спрашивал испытуемых, какой из двух вариантов, по их мнению, вероятнее: Линда — кассир в банке или Линда — кассир в банке и активистка феминистского движения. Почти все выбирали второй вариант — но по теории вероятности это не так, так как единичное событие вероятнее, чем два несвязанных. Наш разум способен на огромное количество разнообразных ошибок, и многие из них как будто стоят у истоков целых культурных явлений.

Существует много ситуаций, в которых человеческое мышление закономерно выдаёт ошибки. Часто бывает, что как только узнаёшь что-нибудь новое, начинаешь замечать это повсюду. Как в игре GTA: когда персонаж угоняет очередной автомобиль, на дорогах появляется много таких же — значительно больше, чем до угона. Только в игре это особенность программного кода, а в жизни — ошибка мышления. Так, если в память запал номерной знак из трёх шестёрок, начнёшь встречать его всё чаще. Вот у метро припаркован джип с дьявольским номером, а вот в соседнем дворе шестёрка с таким же. Естественно, машин с такими номерами не стало больше, просто мозг стал чаще их замечать. Такое искажение называется иллюзией частоты, или феноменом Баадера — Майнхоф.

Ещё одно популярное искажение — иллюзорная причинность. Это искажение продемонстрировал на голубях американский психолог Беррес Скиннер. Голуби находились в клетках с кормушкой. Из этой кормушки периодически сыпалось зерно. Кормили их не в качестве поощрения, а просто так, через случайные промежутки времени. Тем не менее голуби начали думать, что получение еды как-то связано с их действиями. У них сформировались различные ритуалы, все разные, но все были построены по одному принципу: нужно сделать что-то определённое, чтобы получить пищу. Некоторые голуби вращали головой, один голубь бился ею об угол клетки. Другой голубь наворачивал круги против часовой стрелки. Именно эти действия случайно совпадали с выдачей зерна, поэтому голуби продолжали их повторять в надежде, что их мольба будет услышана (у людей иллюзорная причинность работает так же). После эксперимента Скиннера такое искажение ещё иронично называют «голубиными предрассудками».

Когда человек думает, что от него многое зависит, а на самом деле нет, — то это иллюзия контроля. Такое искажение часто встречается у студентов перед экзаменами, все эти ритуалы — положить пятак под пятку или проговаривать про себя номер желанного билета — заставляют поверить, что можно повлиять на ситуацию. В действительности контроля нет, а билет может попасться любой, с одинаковой вероятностью. Часто иллюзию контроля можно заметить за настольной игрой с игральными кубиками. Игрок, которому хочется выбросить большое число, будет интенсивно трясти кости в руке, а затем резко швырнёт их на доску. А тот, кто хочет пойти на один-два пункта вперёд, аккуратно встряхнёт и легко бросит кубики. Но реальный контроль — не у игроков, а у вероятности.

Иллюзию контроля обнаружила гарвардский психолог Эллен Лангер. Один из её экспериментов был завязан на лотерейных билетах. Некоторым испытуемым билеты давал ассистент Эллен, другие брали их самостоятельно. Никто не знал, выигрышный ему достался билет или нет. Затем участников спросили, за сколько они готовы продать свой билет. Те, кто получил билеты от ассистента, называли низкие цены. А члены второй группы — высокие. Они считали, что раз они сами вытянули билет, значит, у них больше шансов на успех. Только по теории вероятности это не так: шансы у всех одинаковые, независимо от того, как им достался билет.

Если вы прямо сейчас думаете, что ни одно из этих искажений вам не свойственно, то это замечательный повод продемонстрировать вам ещё одну ошибку мышления — слепое пятно искажений. Это слепое пятно открыла психолог из Принстонского университета Эмили Пронин. Она провела эксперимент: раздала участникам описания когнитивных искажений и попросила оценить то, насколько они им подвержены, по девятибалльной шкале. Ещё им нужно было оценить подверженность когнитивным искажениям среднего американского человека. Результат был такой: в среднем себя испытуемые оценили на 5,31 балла, а среднего американца — на 6,75. То есть каждый из них был уверен, что он подвержен когнитивным искажениям меньше, чем среднестатистический человек.

Существует искажение, без которого не существовало бы целой индустрии — стробоскопический эффект. Это зрительная иллюзия, благодаря которой множество отдельных элементов, показанных последовательно, превращаются в единое целое. Если бы не она, человечество бы не могло насладиться кинематографом.