Шумерская письменная литература оставила неизгладимый след в литературе всего Ближнего Востока. Практически все народы Западной Азии – аккадцы, ассирийцы, вавилоняне, хетты, урарты, ханаанеи и эламиты – сочли в своих интересах заимствовать знания. Получили широкое распространение шумерские культура и литература. Идеи и идеалы шумеров – их космология, теология, этика, система образования – были усвоены всеми народами Древнего Ближнего Востока. Это относится и к шумерским литературным формам и темам – сюжетам, мотивам, стилистическим приемам и эстетическим методам. И евреи Палестины, страны, где создавались, редактировались и формировались книги Библии, не были исключением.
Конечно, даже самые ранние части Библии, не древнее 1000 г. до н. э., тогда как большая часть шумерских литературных произведений была написана около 2000-2500 г. до н. э. Шумерское влияние вторглось в Библию через ханаанскую, хуриттскую, хеттскую и аккадскую литературы, особенно последнюю, поскольку, как известно, во 2-м тыс. до н. э. аккадский язык повсеместно бытовал в Палестине и ее окрестностях в качестве языка образованных людей. Поэтому произведения аккадской литературы должны были хорошо знать литераторы Палестины, в том числе евреи, а многие из этих произведений имеют свой шумерский прототип, видоизмененный и трансформированный с течением времени.
Однако возможен еще один источник шумерского влияния на Библию. Он восходит к Аврааму. Большинство ученых сходятся во мнении, что, несмотря на то, что в библейском сказании об Аврааме много вымысла и чудес, в нем есть все же зерно истины. Авраам родился в халдейском Уре, и провел там начало жизни вместе со своей семьей. Тогда Ур был одним из основных городов древнего Шумера; он становился столицей Шумера трижды в разные периоды его истории. Там была солидная эдубба; и в совместных британско-американских раскопках, проводившихся там между 1922-м и 1924 гг., было найдено немало шумерских литературных документов. Практически неизбежно, что Авраам и члены его семьи принесли что-то из шумерских знаний в Палестину, где они постепенно стали частью традиции и источником, который еврейские литераторы использовали при написании и обработке книг Библии.
Так или иначе, в Библии множество параллелей с шумерской литературой, что, несомненно, указывает на их шумерское происхождение.
Шумерийцы ждали от своих богов заступничества, благополучия, долгой жизни и доброго здравия. И прославляли своих богов молитвами, почитанием и жертвоприношениями, хотя при этом он не переставал поклоняться другим божествам шумерского пантеона. И как сказано в шумерском литературном документе «Человек и его бог», между шумером и его личным богом существовали близкие, интимные, доверительные и даже нежные отношения. Что совершенно отличается от общения Яхве с еврейскими патриархами, а позже – Яхве с еврейским народом в целом.
Это только самые очевидные и значительные заимствования из шумерской литературы в Библии. И этот перечень – лишь малая часть, лежащая на поверхности.
Это заставляет нас задаться вопросом - если шумеры были народом столь выдающегося литературного и культурного значения для Древнего Ближнего Востока в целом, так, что оставили неизгладимый отпечаток в произведениях еврейских литераторов, почему тогда их след в Библии столь незаметен?
В Книге Бытия, главах 10 и 11, например, мы находим довольно внушительный перечень эпонимов, земель и городов. Но кроме весьма расплывчатого слова «Шинар», которое ученые обычно отождествляют с Шумером и которое на самом деле является эквивалентом шумерского сложного слова «Шумер-Аккад», во всей Библии нет, похоже, ни одного упоминания о шумерах – факт, который невозможно увязать с огромным влиянием и первичным значением Шумера.
Данная тема очень хорошо освещена в книге Самюэля Крамера «Шумеры. Первая цивилизация на Земле».
Конечно, даже самые ранние части Библии, не древнее 1000 г. до н. э., тогда как большая часть шумерских литературных произведений была написана около 2000-2500 г. до н. э. Шумерское влияние вторглось в Библию через ханаанскую, хуриттскую, хеттскую и аккадскую литературы, особенно последнюю, поскольку, как известно, во 2-м тыс. до н. э. аккадский язык повсеместно бытовал в Палестине и ее окрестностях в качестве языка образованных людей. Поэтому произведения аккадской литературы должны были хорошо знать литераторы Палестины, в том числе евреи, а многие из этих произведений имеют свой шумерский прототип, видоизмененный и трансформированный с течением времени.
Однако возможен еще один источник шумерского влияния на Библию. Он восходит к Аврааму. Большинство ученых сходятся во мнении, что, несмотря на то, что в библейском сказании об Аврааме много вымысла и чудес, в нем есть все же зерно истины. Авраам родился в халдейском Уре, и провел там начало жизни вместе со своей семьей. Тогда Ур был одним из основных городов древнего Шумера; он становился столицей Шумера трижды в разные периоды его истории. Там была солидная эдубба; и в совместных британско-американских раскопках, проводившихся там между 1922-м и 1924 гг., было найдено немало шумерских литературных документов. Практически неизбежно, что Авраам и члены его семьи принесли что-то из шумерских знаний в Палестину, где они постепенно стали частью традиции и источником, который еврейские литераторы использовали при написании и обработке книг Библии.
Так или иначе, в Библии множество параллелей с шумерской литературой, что, несомненно, указывает на их шумерское происхождение.
💠 1. Сотворение вселенной
Шумеры полагали, что до сотворения существовало изначальное море. Вселенная, согласно шумерам, состояла из неба и земли, неким образом сплавленным в этом изначальном море, и бог воздуха Энлиль (не исключено, что это руах-элохим Бытия) – разделил небо и землю.💠 2. Сотворение человека
Человек, согласно шумерским источникам, представлялся вылепленным из глины и наделенным «дыханием жизни». Причина, по которой он был создан, – служение богам (одному Яхве у евреев) – молитвой, услужением и жертвоприношением.💠 3. Техника творения
Сотворение, согласно шумерским (и библейским) писателям, производилось в основном двумя способами: божественным словом, приказом и непосредственно «деланием», «вылепливанием». В обоих случаях творению предшествовал божественный замысел, хотя это и не требовало особых оговорок.💠 4. Рай
Идея о божественном рае, садах богов, бессмертии и вечной жизни имеет шумерское происхождение – остров Дильмун.💠 5. Потоп
Уже давно общепризнано, что библейская версия сказания о потопе позаимствована из шумерских мифов. Примечателен также тот факт, что, согласно месопотамской традиции, существовали десять древних правителей, срок жизни которых был чрезвычайно долог, что напоминает нам библейских ветхозаветных патриархов.💠 6. Сюжет о Каине и Авеле
Сюжет о соперничестве, данный в Библии был излюбленным мотивом шумерских писателей и поэтов.💠 7. Вавилонская башня
Для шумеров зиккураты олицетворяли связующее звено между небом и землей, богом и человеком. И возводились в честь богов. В знак почитания божеств на вершинах зиккуратов возводились храмы. История же библейского рассказа о Вавилонской башни коренится в попытке объяснить существование месопотамских зиккуратов. Для евреев, как кочевого народа эти огромные башенные сооружения были слишком грандиозны и непонятны. И в библии строительство вавилонской башни показано как дерзкая попытка гордых людей превзойти бога.💠 8. Земля и ее устройство
Шумерский миф «Энки и мировой порядок: устройство земли и ее культурных процессов» подробно описывает деятельность Энки, шумерского бога мудрости, по обустройству земли и установлению того, что можно назвать «закон и порядок» на ней. Эта поэма отражена Библией, например во Второзаконии, 32:7 – 14.💠 9. Личный бог
Вера в существование личного бога была развита у шумеров уже в середине 3-го тысячелетия до н. э. Как учили шумерские учителя, каждый взрослый мужчина и глава семьи имел «личного бога», что-то вроде ангела-хранителя, которого воспринимал как своего божественного отца. Аналогия в библии - в случае договора между еврейскими патриархами и Яхве. Судя по соглашению (завету) между богом и Авраамом (также ссылка на «бога Ноя» в Книге Бытия, 31:53), евреи заимствовали идеею персонального бога.Шумерийцы ждали от своих богов заступничества, благополучия, долгой жизни и доброго здравия. И прославляли своих богов молитвами, почитанием и жертвоприношениями, хотя при этом он не переставал поклоняться другим божествам шумерского пантеона. И как сказано в шумерском литературном документе «Человек и его бог», между шумером и его личным богом существовали близкие, интимные, доверительные и даже нежные отношения. Что совершенно отличается от общения Яхве с еврейскими патриархами, а позже – Яхве с еврейским народом в целом.
💠 10. Закон
Есть много документальных доказательств того, что чрезвычайный рост и развитие правовых положений, практик, прецедентов и компиляций на Древнем Ближнем Востоке восходит к шумерам. Более поздний свод законов Хаммурапи – это аккадская компиляция законов, в основу которой лег шумерский оригинал. Библейский Закон имеет много общего со сводом законов Хаммурапи - в содержании, терминологии, даже в расположении, подтверждено учеными.💠 11. Этика и мораль
Этические концепции и моральные идеалы, выработанные шумерами, легли в основу еврейских.💠 12. Божественное возмездиеь
Этой теме в историографическом документе «Проклятие Агаде» посвящено место, когда Энлиль, верховное божество шумерского пантеона, разгневанный богохульством правителя Агаде, наслал жестоких, свирепых кутиев, которые разрушили Агаде. Месть Яхве, уничижение и уничтожение народа является постоянной темой библейских сказаний. Обычно национальная катастрофа является следствием насилия со стороны какого-то соседствующего народа, специально избранного Яхве в качестве своего бича и кнута.💠 13. Мотив язвы
В шумерском мифе «Инанна и Шукаллетуда: смертный грех садовника» есть сюжет о чуме, с которым схож библейский мотив в сказании об Исходе; в обоих случаях божество, разгневанное преступлениями и косностью человека, насылает несколько несчастий, язв, «казней» на всю страну и ее народ.💠 14. Страдание и покорность. Мотив «Иова»
Существует шумерское поэтическое эссе. Его центральная тема, человеческие страдания и покорность. Этому эссе идентична библейская книга Иова. Даже сюжет пролога один и тот же: человека, который был богат, мудр, праведен и имел многочисленных друзей и родню, однажды, в силу неизвестных причин, постигли болезни, страдания, нищета, предательство и ненависть.💠 15. Смерть и загробный мир
У шумеров – Кур был темным, жутким обиталищем мертвых. Это была страна, откуда не возвращаются, откуда в виде исключения можно вызвать тень личности для расспросов. У евреев аналог - библейский Шеол. Из шумерских литературных документов взято еще несколько еврейских представлений о нижнем мире: изображение его как скорбной обители бывших царей и правителей, появление оттуда теней умерших, заточение в него бога Думузи (Таммуза), которого жены Иерусалима оплакивали вплоть до времен пророка Иезекиля.Это только самые очевидные и значительные заимствования из шумерской литературы в Библии. И этот перечень – лишь малая часть, лежащая на поверхности.
Это заставляет нас задаться вопросом - если шумеры были народом столь выдающегося литературного и культурного значения для Древнего Ближнего Востока в целом, так, что оставили неизгладимый отпечаток в произведениях еврейских литераторов, почему тогда их след в Библии столь незаметен?
В Книге Бытия, главах 10 и 11, например, мы находим довольно внушительный перечень эпонимов, земель и городов. Но кроме весьма расплывчатого слова «Шинар», которое ученые обычно отождествляют с Шумером и которое на самом деле является эквивалентом шумерского сложного слова «Шумер-Аккад», во всей Библии нет, похоже, ни одного упоминания о шумерах – факт, который невозможно увязать с огромным влиянием и первичным значением Шумера.
Данная тема очень хорошо освещена в книге Самюэля Крамера «Шумеры. Первая цивилизация на Земле».
Шумеры, как и их преемники вавилоняне, не знали, в противоположность древним египтянам, того развитого заупокойного культа, который побуждал снабжать умерших всем, что было им дорого при жизни, в том числе и излюбленными литературными произведениями. Поэтому дошедшие до нас литературные памятники Шумера и Вавилонии ограничиваются глиняными табличками, которые хранились в библиотеках храмов и царей, «наместников богов на земле». Поскольку эти библиотеки содержали лишь религиозную литературу (космологические и богословские трактаты, гимны богам, псалмы, собрания заклинаний и предсказаний, научные трактаты да еще эпические поэмы, которые жрецы также относили к религиозной литературе), то многие ассириологи считали, что все сочинения древнего южного Междуречья имеют лишь богословский характер.
Однако автор настоящего труда — крупнейший исследователь в области шумерской литературы и письменности американский профессор С. Н. Крамер — не придерживается этой точки зрения. Он находит в изучаемой им литературе также и темы земные. Этот новый подход к литературному наследию Шумера в значительной степени увеличивает ценность книги Крамера. К этому мы должны добавить, что большинство из рассматриваемых в книге литературных и письменных памятников в свое время было открыто С. Н. Крамером в различных музеях мира, интерпретировано и опубликовано им с обстоятельным комментарием в многочисленных работах.
Следует также обратить внимание на то, что автор иной раз очень удачно сопоставляет отдельные элементы творчества шумеров с современной культурой. Так, один шумерский юридический документ начала II тысячелетия до н. э. из архива храма в Ниппуре, содержащий изложение дела и приговор шумерского суда, был интерпретирован С. Н. Крамером и его коллегой проф. Т. Якобсеном, и перевод затем представлен на суждение одному из членов Верховного суда США. Последний, ознакомившись с этим делом почти четырехтысячелетней давности, заявил, что современные судьи согласились бы с судьями Древнего Шумера и вынесли бы точно такой же приговор (см. гл. 9). В противоположность Древнему Египту, оставившему нам богатый изобразительный материал в виде бесчисленных статуй, рельефов и фресок в гробницах вельмож и грандиозных барельефов, высеченных на стенах и пилонах храмов, воздвигнутых из «вечного» камня, от Шумера сохранилось немного изобразительного материала. Тем более представляется нам ценным труд С. Н. Крамера, в котором читатель найдет публикации фотографий некоторых дошедших до нас шумерских рельефов и статуй, снабженные разъяснительным текстом.
Великолепные в научном и литературном отношении переводы текстов, отображающих все стороны культурной жизни Древнего Шумера, увлекательное изложение, огромный фактический материал, отображающий последние достижения науки, позволяют рекомендовать книгу американского ученого всем, кто интересуется прошлым человечества. Особенно же она будет полезна учителям-историкам, которые найдут в ней много нужных сведений.
Несмотря на популярный характер настоящей книги, проф. Крамер излагает в ней результаты своих наблюдений и некоторые гипотезы, расходящиеся с общепринятыми взглядами, но в то же время и в достаточной мере обоснованные. Так, он находит в шумерской литературе первый пример «божественной метаморфозы», героем которой выступает бог Энлиль. По ходу действия мифа Энлиль принимает образы различных служителей подземного царства (см. гл. 14). Проф. Крамер устанавливает и метаморфозы, которые переживали некоторые члены шумерского пантеона, как в сознании самого шумерского общества, так и в сознании ассириологов и шумерологов. Автор полагает, что в древнейшее время главой шумерского пантеона был не бог воздуха и земли Энлиль, а бог неба А н. В то же время автор разъясняет, что «великого бога Энлиля» шумеры считали благодетелем человечества, а не свирепым, приносящим разрушение божеством, каковым он выступает во всех популярных изложениях шумеро-вавилонской религии.
Следует отметить и ту кропотливую работу, которую проделал автор, восстанавливая тот или иной памятник шумерской литературы из множества отдельных мелких и крупных фрагментов, разбросанных по различным музеям мира. Так, он сумел воссоздать большой текст в 600 строк, посвященный «подвигам и деяниям бога Нинурты», из большого количества разбитых табличек и бесконечного числа мелких обломков, в большинстве своем еще не опубликованных. В результате упорной, трудоемкой работы С. Н. Крамер восстановил из 19 сильно фрагментированных табличек и относящихся к ним мелких осколков, найденных среди множества частей других табличек, интереснейшее литературное произведение в 250 строк. Это был гимн, восхваляющий богиню Нанше как защитницу слабых и угнетенных, карающую злодеев и преступников. В гимне приведен наиболее полный перечень этических заповедей, упомянутых в шумерской литературе (см. гл. 15).
Поразительную эрудицию и искусство проявил автор, сумев воспроизвести из массы осколков глиняных клинописных табличек, хранящихся в Музее Пенсильванского университета (Филадельфия) и Музее Древнего Востока (Стамбул), интереснейший литературный памятник, посвященный шумерскому варианту волнующей темы о безвинном страдальце (см. гл. 16).
Я привел ряд примеров восстановления С. Н. Крамером неизвестных или известных в отрывках текстов. Теперь следует отметить, как он по отдельным намекам воссоздал из пролога эпической поэмы миф, о существовании которого никто не подозревал. В кратком предисловии к шумерской поэме «Гильгамеш. Энкиду и подземное царство» мы находим, согласно интерпретации автора, повествование о похищении чудовищем Куром богини Эрешкигаль, т. е. сюжет, близкий греческому мифу о похищении Персефоны (см. гл. 25).
Я считаю своим долгом обратить внимание читателей на искусство, с которым проф. Крамер разбирает копии древних шумерских текстов, относящиеся к началу II тысячелетия до н. э. В этих копиях, составленных семитическими писцами, клинописные знаки сильно повреждены, сбиты и зачастую наползают друг на друга. Ярким образцом редкого мастерства в области палеографии является дешифровка текста двух шумерских «элегий», обнаруженных С. Н. Крамером в московском Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Дело в том, что на табличке, содержащей упомянутые две «элегии» и датируемой примерно 1700 г. до н. э., имеется не только шумерский текст, кстати, написанный характерным для того периода сжатым, неразборчивым почерком. Помимо чисто графических трудностей С. Н. Крамеру предстояло еще разобрать и осмыслить глоссы, приведенные на семитическом (аккадском) языке, что представляет для дешифровщика исключительную сложность, так как их знаки плохо сохранились и написаны невероятно мелко. Автор превосходно оправился с этой чрезвычайно сложной и трудоемкой задачей. В результате появилось его исследование («Две шумерские элегии»), опубликованное Издательством восточной литературы в 1960 г., которое значительно обогатило наши знания о литературе древних шумеров.
Нельзя не отметить присущую автору осторожность в суждениях о том или другом изучаемом им явлении, допускающем возможность сделать на основании его не один, а несколько выводов. Так, например, он не склонен объявлять любое помещение, где удалось обнаружить большое число клинописных табличек, школой писцов. Лишь наличие определенных признаков (например, скамеек из обожженного кирпича, рассчитанных на одного, двух и четырех учеников, найденных в одном из домов города Мари на Евфрате) позволило ему с уверенностью сказать, что здесь некогда обучались писцы. Подобный же пример можно привести, рассматривая 29-ю главу книги — «Библиография. Первый библиотечный каталог». Останавливаясь на вопросе о цели составления подобного каталога, а также о порядке перечисления в нем литературных произведений, С. Н. Крамер высказывает ряд возможных предположений, не присоединяясь ни к одному из них: «Может быть он составил свой список перед тем, как спрятать таблички с текстами в какое-либо хранилище, а может быть и наоборот, расставляя их на полках в „доме табличек“. Возможно, что последовательность названий определялась размерами табличек. Но пока мы не получим новых дополнительных данных, вряд ли удастся окончательно разрешить все эти вопросы» (стр. 237). Будем надеяться, что неутомимый исследователь памятников Шумера найдет тот текст, который позволит его редкому дарованию дешифровщика и интерпретатора древней письменности ответить на эти вопросы.
С. Н. Крамер превосходно знаком со специальной шумерологической литературой и проявляет неизменную признательность своим предшественникам. Наиболее ярко это чувство благодарности автор выразил по отношению к своему учителю — Арно Пёбелю, основоположнику научной грамматики шумерского языка, которому он посвятил настоящую книгу, хотя в политическом отношении они стояли на противоположных позициях. Проф. Крамер упоминает и других шумерологов старшего поколения — Радау, Циммерна, Лэнгдона, Чиеру, поскольку они в свое время исследовали те шумерские тексты, которые впоследствии были изданы им самим. Он неизменно отмечает имена тех шумерологов (А. Фалькенштейна, Б. Ландсбергера, Т. Якобсена и др.) которые оказывали ему помощь при решении того или другого вопроса. И если кто-либо из известных шумерологов не назван в этой книге, то это объясняется лишь тем, что почти во всех главах настоящего труда приведенные шумерские тексты прочитаны и разъяснены самим автором. Только две главы — «Мудрость древних. Первые пословицы и поговорки» и «Предшественники Эзопа. Первые басни о животных» — интерпретированы младшим коллегой автора, Эдмундом Гордоном, подарившим науке фундаментальный труд по шумерским пословицам и ряд исследований, посвященных басням о животных. Многие из шумерских басен о животных близки по сюжету части тех басен, которые приписывались в античную эпоху Эзопу, жившему в Малой Азии в VI в. до н. э. Это обстоятельство лишний раз доказывает, сколь многим обязана культура человечества шумерскому народу, создавшему одно из первых классовых обществ в истории.
К сожалению, автор подобно многим своим коллегам не чужд некоторой модернизации, особенно в терминологии. Так, подзаголовок главы, посвященной эпической поэме о борьбе между Аггой, царем Киша, и Гильгамешем, — царем Урука, гласит: «Первый двухпалатный парламент». Это же определение государственной организации древнего шумерского города-государства автор снова повторяет в гл. 26 — «Сказания о Гильгамеше».
Подобная терминология таит в себе определенную опасность, ибо она может создать неправильные ассоциации и представления и тем самым привносит в рабовладельческий период явления развитого феодального и даже капиталистического общества. Правда, и сам автор иногда сомневается в допустимости подобной модернистской установки, поскольку он вместе с М. Чадвиком, первооткрывателем крито-микенской письменности, пришел к выводу, что «у греков, и у индийцев, и у германцев эпическое время относится к периоду варварства» (стр. 221). В период же варварства такого учреждения, как парламент, конечно, не могло быть создано. Не могло оно возникнуть и в древнейшем Шумере, который, по предположению самого автора, был родиной эпической поэзии. Поэтому я полагаю, что автор, называя «двухпалатным парламентом» совет старейшин Урука и общее собрание его воинов, позволил себе шутливую вольность в выборе термина, но в действительности, конечно, не сопоставлял «сенат» и собрание воинов древнего города-государства с «двухпалатным парламентом». Подобная нечеткость терминологии С. Н. Крамера не должна нас удивлять, ибо она обычна для большинства западноевропейских и американских исследователей. Хотя автор безусловно принадлежит к числу прогрессивных, передовых ученых, однако это отнюдь не обусловливает тождества его взглядов с марксистско-ленинским учением о законах развития общества.
Мое предположение о том значении, которое автор придает сопоставлению социально-политических учреждений древнейшего Шумера с социально-политическими учреждениями развитого феодализма, находит свое подтверждение в суровой оценке автором философского учения и системы этики мыслителей Шумера. Действительно, во введении к гл. 15, посвященной этике, он категорически заявляет, что «мыслители Шумера не создали четкого философского учения. Точно так же у них не было и достаточно ясной системы моральных принципов и заповедей» (стр. 120). Если автор таким образом установил, что шумерская культура не создала ни подлинного философского учения, ни кодекса этических норм, то он вряд ли может серьезно утверждать, что шумерский народ мог создать на заре своего классового бытия такое учреждение, как двухпалатный парламент.
Теперь, после ознакомления с рядом общих проблем, поставленных в книге, я хочу отметить те ценные данные, которые может найти читатель в том или ином ее разделе.
Автор посвящает первые главы своего труда писцам и школам писцов. Здесь он сумел извлечь из своих источников все то ценное, что они содержат в отношении древнейших писцов мира. Так, на основании исследования немецкого шумеролога Николауса Шнейдера он установил, что писцы выходили из среды наиболее зажиточных слоев населения городов. Хотя мы и не можем присоединиться к столь категорическому суждению о социально-экономическом положении писцов Древнего Шумера, ряд других ценнейших сведений автора о писцах находит свое подтверждение в прекрасной книге М. А. Коростовцева «Писцы Древнего Египта» (М., 1962 г.). Своеобразное иероглифическое письмо Древнего Египта с его ярко выраженным фонетическим характером нашло большее распространение среди широких слоев общества, нежели письмо в Шумере, поскольку шумерская клинопись с обильными элементами идеографического письма значительно труднее для изучения. Поэтому, как указывает автор, в шумерских школах, по-видимому, обучались только мальчики. В этом отношении Вавилония была более прогрессивной, нежели Шумер: там женщины, наряду с музыкой, обучались и искусству письма.
С. Н. Крамер, наиболее авторитетный исследователь шумерских школьных табличек, обладал уникальными первоисточниками по истории просвещения в Шумере. На основании этого ценного материала он смог определить конкретную программу курса шумерского обучения. Глава 4, посвященная «Международным отношениям», — первая из последующих глав на исторические темы (поэтому автор и назвал весь свой труд «История начинается в Шумере»). Здесь Крамер излагает и интерпретирует эпическую поэму «Энмеркар и правитель Аратты». Энмеркар — второй царь I династии города Урука в Южном Шумере, а Аратта — область западного Ирана, отделенная от Шумера семью горными хребтами. Аратта славилась своими металлами и строительным камнем, и Энмеркар стремился заполучить их; между Уруком и Араттой началась война. Поэтому автор назвал в подзаголовке эту главу «первой войной нервов».
Профессор Крамер глубоко исследовал эпическую поэму о войне между Гильгамешем, царем Урука, и Аггой, царем Киша. Поскольку в этой поэме (в противоположность Другим поэмам о Гильгамеше) мифологический элемент не играл никакой роли, мифы не рассматривались здесь автором. Их анализ дан в последней части книги, в гл. 26.
Автор начинает свое исследование со сжатого изложения семитического эпоса о Гильгамеше, а затем ставит вопрос о времени создания этих сказаний. Отвечая на него, он приходит к выводу о том, что «даже поверхностное знакомство с текстом на основе ономастики неопровержимо доказывает, что в основном сказания о Гильгамеше, несмотря на глубокую древность вавилонской поэмы, восходят не к семитическим, а к шумерским источникам» (стр. 209). Признавая первенство создания поэмы шумерами, мы в то же время должны отметить, что шумерские поэмы о Гильгамеше являются лишь отдельными самостоятельными эпическими произведениями, никак не связанными между собой. Вавилонские писцы, и в этом их большая заслуга перед мировой литературой, связали отдельные поэмы о Гильгамеше в единое грандиозное эпическое произведение. Однако следует согласиться с утверждением автора о том, что эпизоды вавилонского эпоса о Гильгамеше, восходящие к эпическим поэмам Шумера, не являются рабским подражанием.
Эпосу посвящена и глава 27 — «Эпическая литература. Первый „героический век“ человечества». Здесь автор дал интереснейшие наблюдения о поразительном сходстве индоевропейских сказаний (греческих, индийских и германских) между собой и между эпосом Шумера как по форме, так и по содержанию. Установив это сходство, автор высказывает в то же время сомнение, что сказания могли возникнуть вполне самостоятельно в различных местах и в различное время. Поэтому он приходит к заслуживающему внимания выводу: «Поскольку самые древние героические сказания появились в Шумере, можно предположить, что родиной эпической поэзии было Двуречье» (стр. 223). Установив замечательные достижения шумерской культуры в области эпической поэзии, С. Н. Крамер отмечает и достижения шумерских писцов, мастерски излагающих события, потрясавшие города-государства Шумера.
Первым крупным исследованием, посвященным шумерской историографии, была статья автора предлагаемого читателю труда, проф. С. Н. Крамера, «Шумерская историо-графия». Результаты этого исследования включены в настоящую книгу («Гражданская война в Шумере»). В главе 7 — «Социальные реформы. Первый случай снижения налогов» — автор останавливается на социальных реформах, проведенных государственным деятелем Лагаша Урукагиной. Говоря о деятельности Урукагины, он вернулся к той положительной оценке, которую дал реформам этого правителя Лагаша французский шумеролог Ф. Тюро-Данжен; эти реформы последний объяснил стремлением защитить народ от посягательств со стороны власть имущих. Его интерпретацию принял наш известный историк Древнего Востока академик Б. А. Тураев. Ту же оценку мы найдем и в исследовании о реформах Урукагины А. Деймеля, создателя монументального шумерского идеографического словаря. Вместе с Тюро-Данженом видел в Урукагине защитника бедных и обездоленных и А. Пёбель.
В последние пятнадцать лет некоторые из шумерологов и историков Древнего Востока истолковывали мероприятия правителя-реформатора Лагаша иначе. Они полагали, что законы Урукагины отражали интересы жречества и привилегированной части храмового персонала. С. Н. Крамер вернулся к старой оценке реформ Урукагины.
Если в этой главе автор опирался, как он заявляет сам, в некоторой степени на толкование А. Пёбеля, то в следующей, посвященной сводам законов южного Междуречья, он был почти исключительно обязан решением поставленной перед ним задачи своему замечательному дарованию дешифровщика шумерских клинописных табличек и интерпретатора шумерских текстов.
Труд проф. С. Н. Крамера знакомит нас со многими жанрами шумерской письменности и литературы — кроме лирики, так как лирические произведения шумеров пока еще неизвестны. Автору удалось обнаружить две элегии в московском Музее изобразительных искусств. Эта находка имеет чрезвычайно важное значение, так как лирике, воспевавшей любовь простых людей, очевидно, не было места в библиотеках храмов и царских дворцов. Как я уже говорил выше, ни Шумер, ни Вавилония не знали того пышного культа мертвых, который является столь характерным для знати и для сановников Древнего Египта.
Тем более следует отметить тот подлинный талант, с которым проф. Крамер сумел, при отсутствии образцов шумерской лирики и сказок, извлечь из шумерских мифов, эпических поэм, поговорок и религиозных текстов все то, что было в них яркого, увлекательного и жизнеутверждающего. Прочитавший его книгу поймет, что шумерский народ также страстно воспевал любовь и рассказывал такие же занимательные сказки, как и народ долины Нила.
С. Н. Крамер открыл для науки литературные и религиозные памятники древнейшей цивилизации мира. Поэтому он мог с такой убедительностью выявить непосредственное воздействие шумерской литературы на вавилонскую и воздействие ее через посредствующие звенья на литературу и культуру греков, евреев и даже народов Западной Европы. Особенно большое значение для нашего читателя имеют сопоставления автором шумерских мифов и других литературно-религиозных памятников с библейскими текстами.
Знакомство с юридическими документами Шумера будет способствовать более глубокому изучению эволюции библейского законодательства, несомненно восходящего к кодексам Древнего Двуречья. Недаром С. Н. Крамер называет Урнамму первым «Моисеем», намекая при этом на сильное влияние шумерского права, которое чувствуется в Библии.
Отсюда напрашивается естественный вывод, что Библия отнюдь не является «боговдохновенной» книгой и что ее составители пользовались легендами и преданиями, заимствованными у шумерского народа через вавилонян. От евреев эти легенды и были восприняты христианами. Поэтому материалы, включенные автором в книгу, очень важны для борьбы с религиозными предрассудками.
В заключение следует еще раз подчеркнуть громадную познавательную ценность книги проф. С. Н. Крамера, открывающей перед читателем все величие многогранной культуры древнейшего классового общества, известного в истории. Вместе с тем надлежит со всей настойчивостью еще раз отметить и то существенное обстоятельство, что основные источники, на которых зиждутся факты, изложенные в книге, были открыты, прочитаны после преодоления всех палеографических трудностей и интерпретированы самим автором. Поэтому вполне понятна известная склонность к шумерскому «национализму», которая заставляет С. Н. Крамера умалчивать в некоторых случаях о достижениях другого древнего народа, а именно египтян. Мы не должны забывать, что С. Н. Крамеру первому из всех исследователей засияло полным светом солнце шумерской культуры и что он первый полностью осознал все то, что дал человечеству этот одаренный народ.
Однако автор настоящего труда — крупнейший исследователь в области шумерской литературы и письменности американский профессор С. Н. Крамер — не придерживается этой точки зрения. Он находит в изучаемой им литературе также и темы земные. Этот новый подход к литературному наследию Шумера в значительной степени увеличивает ценность книги Крамера. К этому мы должны добавить, что большинство из рассматриваемых в книге литературных и письменных памятников в свое время было открыто С. Н. Крамером в различных музеях мира, интерпретировано и опубликовано им с обстоятельным комментарием в многочисленных работах.
Следует также обратить внимание на то, что автор иной раз очень удачно сопоставляет отдельные элементы творчества шумеров с современной культурой. Так, один шумерский юридический документ начала II тысячелетия до н. э. из архива храма в Ниппуре, содержащий изложение дела и приговор шумерского суда, был интерпретирован С. Н. Крамером и его коллегой проф. Т. Якобсеном, и перевод затем представлен на суждение одному из членов Верховного суда США. Последний, ознакомившись с этим делом почти четырехтысячелетней давности, заявил, что современные судьи согласились бы с судьями Древнего Шумера и вынесли бы точно такой же приговор (см. гл. 9). В противоположность Древнему Египту, оставившему нам богатый изобразительный материал в виде бесчисленных статуй, рельефов и фресок в гробницах вельмож и грандиозных барельефов, высеченных на стенах и пилонах храмов, воздвигнутых из «вечного» камня, от Шумера сохранилось немного изобразительного материала. Тем более представляется нам ценным труд С. Н. Крамера, в котором читатель найдет публикации фотографий некоторых дошедших до нас шумерских рельефов и статуй, снабженные разъяснительным текстом.
Великолепные в научном и литературном отношении переводы текстов, отображающих все стороны культурной жизни Древнего Шумера, увлекательное изложение, огромный фактический материал, отображающий последние достижения науки, позволяют рекомендовать книгу американского ученого всем, кто интересуется прошлым человечества. Особенно же она будет полезна учителям-историкам, которые найдут в ней много нужных сведений.
Несмотря на популярный характер настоящей книги, проф. Крамер излагает в ней результаты своих наблюдений и некоторые гипотезы, расходящиеся с общепринятыми взглядами, но в то же время и в достаточной мере обоснованные. Так, он находит в шумерской литературе первый пример «божественной метаморфозы», героем которой выступает бог Энлиль. По ходу действия мифа Энлиль принимает образы различных служителей подземного царства (см. гл. 14). Проф. Крамер устанавливает и метаморфозы, которые переживали некоторые члены шумерского пантеона, как в сознании самого шумерского общества, так и в сознании ассириологов и шумерологов. Автор полагает, что в древнейшее время главой шумерского пантеона был не бог воздуха и земли Энлиль, а бог неба А н. В то же время автор разъясняет, что «великого бога Энлиля» шумеры считали благодетелем человечества, а не свирепым, приносящим разрушение божеством, каковым он выступает во всех популярных изложениях шумеро-вавилонской религии.
Следует отметить и ту кропотливую работу, которую проделал автор, восстанавливая тот или иной памятник шумерской литературы из множества отдельных мелких и крупных фрагментов, разбросанных по различным музеям мира. Так, он сумел воссоздать большой текст в 600 строк, посвященный «подвигам и деяниям бога Нинурты», из большого количества разбитых табличек и бесконечного числа мелких обломков, в большинстве своем еще не опубликованных. В результате упорной, трудоемкой работы С. Н. Крамер восстановил из 19 сильно фрагментированных табличек и относящихся к ним мелких осколков, найденных среди множества частей других табличек, интереснейшее литературное произведение в 250 строк. Это был гимн, восхваляющий богиню Нанше как защитницу слабых и угнетенных, карающую злодеев и преступников. В гимне приведен наиболее полный перечень этических заповедей, упомянутых в шумерской литературе (см. гл. 15).
Поразительную эрудицию и искусство проявил автор, сумев воспроизвести из массы осколков глиняных клинописных табличек, хранящихся в Музее Пенсильванского университета (Филадельфия) и Музее Древнего Востока (Стамбул), интереснейший литературный памятник, посвященный шумерскому варианту волнующей темы о безвинном страдальце (см. гл. 16).
Я привел ряд примеров восстановления С. Н. Крамером неизвестных или известных в отрывках текстов. Теперь следует отметить, как он по отдельным намекам воссоздал из пролога эпической поэмы миф, о существовании которого никто не подозревал. В кратком предисловии к шумерской поэме «Гильгамеш. Энкиду и подземное царство» мы находим, согласно интерпретации автора, повествование о похищении чудовищем Куром богини Эрешкигаль, т. е. сюжет, близкий греческому мифу о похищении Персефоны (см. гл. 25).
Я считаю своим долгом обратить внимание читателей на искусство, с которым проф. Крамер разбирает копии древних шумерских текстов, относящиеся к началу II тысячелетия до н. э. В этих копиях, составленных семитическими писцами, клинописные знаки сильно повреждены, сбиты и зачастую наползают друг на друга. Ярким образцом редкого мастерства в области палеографии является дешифровка текста двух шумерских «элегий», обнаруженных С. Н. Крамером в московском Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Дело в том, что на табличке, содержащей упомянутые две «элегии» и датируемой примерно 1700 г. до н. э., имеется не только шумерский текст, кстати, написанный характерным для того периода сжатым, неразборчивым почерком. Помимо чисто графических трудностей С. Н. Крамеру предстояло еще разобрать и осмыслить глоссы, приведенные на семитическом (аккадском) языке, что представляет для дешифровщика исключительную сложность, так как их знаки плохо сохранились и написаны невероятно мелко. Автор превосходно оправился с этой чрезвычайно сложной и трудоемкой задачей. В результате появилось его исследование («Две шумерские элегии»), опубликованное Издательством восточной литературы в 1960 г., которое значительно обогатило наши знания о литературе древних шумеров.
Нельзя не отметить присущую автору осторожность в суждениях о том или другом изучаемом им явлении, допускающем возможность сделать на основании его не один, а несколько выводов. Так, например, он не склонен объявлять любое помещение, где удалось обнаружить большое число клинописных табличек, школой писцов. Лишь наличие определенных признаков (например, скамеек из обожженного кирпича, рассчитанных на одного, двух и четырех учеников, найденных в одном из домов города Мари на Евфрате) позволило ему с уверенностью сказать, что здесь некогда обучались писцы. Подобный же пример можно привести, рассматривая 29-ю главу книги — «Библиография. Первый библиотечный каталог». Останавливаясь на вопросе о цели составления подобного каталога, а также о порядке перечисления в нем литературных произведений, С. Н. Крамер высказывает ряд возможных предположений, не присоединяясь ни к одному из них: «Может быть он составил свой список перед тем, как спрятать таблички с текстами в какое-либо хранилище, а может быть и наоборот, расставляя их на полках в „доме табличек“. Возможно, что последовательность названий определялась размерами табличек. Но пока мы не получим новых дополнительных данных, вряд ли удастся окончательно разрешить все эти вопросы» (стр. 237). Будем надеяться, что неутомимый исследователь памятников Шумера найдет тот текст, который позволит его редкому дарованию дешифровщика и интерпретатора древней письменности ответить на эти вопросы.
С. Н. Крамер превосходно знаком со специальной шумерологической литературой и проявляет неизменную признательность своим предшественникам. Наиболее ярко это чувство благодарности автор выразил по отношению к своему учителю — Арно Пёбелю, основоположнику научной грамматики шумерского языка, которому он посвятил настоящую книгу, хотя в политическом отношении они стояли на противоположных позициях. Проф. Крамер упоминает и других шумерологов старшего поколения — Радау, Циммерна, Лэнгдона, Чиеру, поскольку они в свое время исследовали те шумерские тексты, которые впоследствии были изданы им самим. Он неизменно отмечает имена тех шумерологов (А. Фалькенштейна, Б. Ландсбергера, Т. Якобсена и др.) которые оказывали ему помощь при решении того или другого вопроса. И если кто-либо из известных шумерологов не назван в этой книге, то это объясняется лишь тем, что почти во всех главах настоящего труда приведенные шумерские тексты прочитаны и разъяснены самим автором. Только две главы — «Мудрость древних. Первые пословицы и поговорки» и «Предшественники Эзопа. Первые басни о животных» — интерпретированы младшим коллегой автора, Эдмундом Гордоном, подарившим науке фундаментальный труд по шумерским пословицам и ряд исследований, посвященных басням о животных. Многие из шумерских басен о животных близки по сюжету части тех басен, которые приписывались в античную эпоху Эзопу, жившему в Малой Азии в VI в. до н. э. Это обстоятельство лишний раз доказывает, сколь многим обязана культура человечества шумерскому народу, создавшему одно из первых классовых обществ в истории.
К сожалению, автор подобно многим своим коллегам не чужд некоторой модернизации, особенно в терминологии. Так, подзаголовок главы, посвященной эпической поэме о борьбе между Аггой, царем Киша, и Гильгамешем, — царем Урука, гласит: «Первый двухпалатный парламент». Это же определение государственной организации древнего шумерского города-государства автор снова повторяет в гл. 26 — «Сказания о Гильгамеше».
Подобная терминология таит в себе определенную опасность, ибо она может создать неправильные ассоциации и представления и тем самым привносит в рабовладельческий период явления развитого феодального и даже капиталистического общества. Правда, и сам автор иногда сомневается в допустимости подобной модернистской установки, поскольку он вместе с М. Чадвиком, первооткрывателем крито-микенской письменности, пришел к выводу, что «у греков, и у индийцев, и у германцев эпическое время относится к периоду варварства» (стр. 221). В период же варварства такого учреждения, как парламент, конечно, не могло быть создано. Не могло оно возникнуть и в древнейшем Шумере, который, по предположению самого автора, был родиной эпической поэзии. Поэтому я полагаю, что автор, называя «двухпалатным парламентом» совет старейшин Урука и общее собрание его воинов, позволил себе шутливую вольность в выборе термина, но в действительности, конечно, не сопоставлял «сенат» и собрание воинов древнего города-государства с «двухпалатным парламентом». Подобная нечеткость терминологии С. Н. Крамера не должна нас удивлять, ибо она обычна для большинства западноевропейских и американских исследователей. Хотя автор безусловно принадлежит к числу прогрессивных, передовых ученых, однако это отнюдь не обусловливает тождества его взглядов с марксистско-ленинским учением о законах развития общества.
Мое предположение о том значении, которое автор придает сопоставлению социально-политических учреждений древнейшего Шумера с социально-политическими учреждениями развитого феодализма, находит свое подтверждение в суровой оценке автором философского учения и системы этики мыслителей Шумера. Действительно, во введении к гл. 15, посвященной этике, он категорически заявляет, что «мыслители Шумера не создали четкого философского учения. Точно так же у них не было и достаточно ясной системы моральных принципов и заповедей» (стр. 120). Если автор таким образом установил, что шумерская культура не создала ни подлинного философского учения, ни кодекса этических норм, то он вряд ли может серьезно утверждать, что шумерский народ мог создать на заре своего классового бытия такое учреждение, как двухпалатный парламент.
Теперь, после ознакомления с рядом общих проблем, поставленных в книге, я хочу отметить те ценные данные, которые может найти читатель в том или ином ее разделе.
Автор посвящает первые главы своего труда писцам и школам писцов. Здесь он сумел извлечь из своих источников все то ценное, что они содержат в отношении древнейших писцов мира. Так, на основании исследования немецкого шумеролога Николауса Шнейдера он установил, что писцы выходили из среды наиболее зажиточных слоев населения городов. Хотя мы и не можем присоединиться к столь категорическому суждению о социально-экономическом положении писцов Древнего Шумера, ряд других ценнейших сведений автора о писцах находит свое подтверждение в прекрасной книге М. А. Коростовцева «Писцы Древнего Египта» (М., 1962 г.). Своеобразное иероглифическое письмо Древнего Египта с его ярко выраженным фонетическим характером нашло большее распространение среди широких слоев общества, нежели письмо в Шумере, поскольку шумерская клинопись с обильными элементами идеографического письма значительно труднее для изучения. Поэтому, как указывает автор, в шумерских школах, по-видимому, обучались только мальчики. В этом отношении Вавилония была более прогрессивной, нежели Шумер: там женщины, наряду с музыкой, обучались и искусству письма.
С. Н. Крамер, наиболее авторитетный исследователь шумерских школьных табличек, обладал уникальными первоисточниками по истории просвещения в Шумере. На основании этого ценного материала он смог определить конкретную программу курса шумерского обучения. Глава 4, посвященная «Международным отношениям», — первая из последующих глав на исторические темы (поэтому автор и назвал весь свой труд «История начинается в Шумере»). Здесь Крамер излагает и интерпретирует эпическую поэму «Энмеркар и правитель Аратты». Энмеркар — второй царь I династии города Урука в Южном Шумере, а Аратта — область западного Ирана, отделенная от Шумера семью горными хребтами. Аратта славилась своими металлами и строительным камнем, и Энмеркар стремился заполучить их; между Уруком и Араттой началась война. Поэтому автор назвал в подзаголовке эту главу «первой войной нервов».
Профессор Крамер глубоко исследовал эпическую поэму о войне между Гильгамешем, царем Урука, и Аггой, царем Киша. Поскольку в этой поэме (в противоположность Другим поэмам о Гильгамеше) мифологический элемент не играл никакой роли, мифы не рассматривались здесь автором. Их анализ дан в последней части книги, в гл. 26.
Автор начинает свое исследование со сжатого изложения семитического эпоса о Гильгамеше, а затем ставит вопрос о времени создания этих сказаний. Отвечая на него, он приходит к выводу о том, что «даже поверхностное знакомство с текстом на основе ономастики неопровержимо доказывает, что в основном сказания о Гильгамеше, несмотря на глубокую древность вавилонской поэмы, восходят не к семитическим, а к шумерским источникам» (стр. 209). Признавая первенство создания поэмы шумерами, мы в то же время должны отметить, что шумерские поэмы о Гильгамеше являются лишь отдельными самостоятельными эпическими произведениями, никак не связанными между собой. Вавилонские писцы, и в этом их большая заслуга перед мировой литературой, связали отдельные поэмы о Гильгамеше в единое грандиозное эпическое произведение. Однако следует согласиться с утверждением автора о том, что эпизоды вавилонского эпоса о Гильгамеше, восходящие к эпическим поэмам Шумера, не являются рабским подражанием.
Эпосу посвящена и глава 27 — «Эпическая литература. Первый „героический век“ человечества». Здесь автор дал интереснейшие наблюдения о поразительном сходстве индоевропейских сказаний (греческих, индийских и германских) между собой и между эпосом Шумера как по форме, так и по содержанию. Установив это сходство, автор высказывает в то же время сомнение, что сказания могли возникнуть вполне самостоятельно в различных местах и в различное время. Поэтому он приходит к заслуживающему внимания выводу: «Поскольку самые древние героические сказания появились в Шумере, можно предположить, что родиной эпической поэзии было Двуречье» (стр. 223). Установив замечательные достижения шумерской культуры в области эпической поэзии, С. Н. Крамер отмечает и достижения шумерских писцов, мастерски излагающих события, потрясавшие города-государства Шумера.
Первым крупным исследованием, посвященным шумерской историографии, была статья автора предлагаемого читателю труда, проф. С. Н. Крамера, «Шумерская историо-графия». Результаты этого исследования включены в настоящую книгу («Гражданская война в Шумере»). В главе 7 — «Социальные реформы. Первый случай снижения налогов» — автор останавливается на социальных реформах, проведенных государственным деятелем Лагаша Урукагиной. Говоря о деятельности Урукагины, он вернулся к той положительной оценке, которую дал реформам этого правителя Лагаша французский шумеролог Ф. Тюро-Данжен; эти реформы последний объяснил стремлением защитить народ от посягательств со стороны власть имущих. Его интерпретацию принял наш известный историк Древнего Востока академик Б. А. Тураев. Ту же оценку мы найдем и в исследовании о реформах Урукагины А. Деймеля, создателя монументального шумерского идеографического словаря. Вместе с Тюро-Данженом видел в Урукагине защитника бедных и обездоленных и А. Пёбель.
В последние пятнадцать лет некоторые из шумерологов и историков Древнего Востока истолковывали мероприятия правителя-реформатора Лагаша иначе. Они полагали, что законы Урукагины отражали интересы жречества и привилегированной части храмового персонала. С. Н. Крамер вернулся к старой оценке реформ Урукагины.
Если в этой главе автор опирался, как он заявляет сам, в некоторой степени на толкование А. Пёбеля, то в следующей, посвященной сводам законов южного Междуречья, он был почти исключительно обязан решением поставленной перед ним задачи своему замечательному дарованию дешифровщика шумерских клинописных табличек и интерпретатора шумерских текстов.
Труд проф. С. Н. Крамера знакомит нас со многими жанрами шумерской письменности и литературы — кроме лирики, так как лирические произведения шумеров пока еще неизвестны. Автору удалось обнаружить две элегии в московском Музее изобразительных искусств. Эта находка имеет чрезвычайно важное значение, так как лирике, воспевавшей любовь простых людей, очевидно, не было места в библиотеках храмов и царских дворцов. Как я уже говорил выше, ни Шумер, ни Вавилония не знали того пышного культа мертвых, который является столь характерным для знати и для сановников Древнего Египта.
Тем более следует отметить тот подлинный талант, с которым проф. Крамер сумел, при отсутствии образцов шумерской лирики и сказок, извлечь из шумерских мифов, эпических поэм, поговорок и религиозных текстов все то, что было в них яркого, увлекательного и жизнеутверждающего. Прочитавший его книгу поймет, что шумерский народ также страстно воспевал любовь и рассказывал такие же занимательные сказки, как и народ долины Нила.
С. Н. Крамер открыл для науки литературные и религиозные памятники древнейшей цивилизации мира. Поэтому он мог с такой убедительностью выявить непосредственное воздействие шумерской литературы на вавилонскую и воздействие ее через посредствующие звенья на литературу и культуру греков, евреев и даже народов Западной Европы. Особенно большое значение для нашего читателя имеют сопоставления автором шумерских мифов и других литературно-религиозных памятников с библейскими текстами.
Знакомство с юридическими документами Шумера будет способствовать более глубокому изучению эволюции библейского законодательства, несомненно восходящего к кодексам Древнего Двуречья. Недаром С. Н. Крамер называет Урнамму первым «Моисеем», намекая при этом на сильное влияние шумерского права, которое чувствуется в Библии.
Отсюда напрашивается естественный вывод, что Библия отнюдь не является «боговдохновенной» книгой и что ее составители пользовались легендами и преданиями, заимствованными у шумерского народа через вавилонян. От евреев эти легенды и были восприняты христианами. Поэтому материалы, включенные автором в книгу, очень важны для борьбы с религиозными предрассудками.
В заключение следует еще раз подчеркнуть громадную познавательную ценность книги проф. С. Н. Крамера, открывающей перед читателем все величие многогранной культуры древнейшего классового общества, известного в истории. Вместе с тем надлежит со всей настойчивостью еще раз отметить и то существенное обстоятельство, что основные источники, на которых зиждутся факты, изложенные в книге, были открыты, прочитаны после преодоления всех палеографических трудностей и интерпретированы самим автором. Поэтому вполне понятна известная склонность к шумерскому «национализму», которая заставляет С. Н. Крамера умалчивать в некоторых случаях о достижениях другого древнего народа, а именно египтян. Мы не должны забывать, что С. Н. Крамеру первому из всех исследователей засияло полным светом солнце шумерской культуры и что он первый полностью осознал все то, что дал человечеству этот одаренный народ.
Академик В. Струве