Если, подобно
сексуальному влечению, наше моральное чувство действительно зародилось в
процессе эволюции еще до появления религии, следует ожидать, что в ходе
изучения человеческого сознания обнаружатся определенные общечеловеческие
нравственные ценности, преодолевающие географические, культурные и, что очень
важно, религиозные барьеры. В книге «Нравственное сознание: организация
природой общечеловеческого понятия о добре и зле» гарвардский биолог Марк
Хаузер развивает многообещающий подход, предложенный ранее
философами-моралистами и основанный на проведении мысленных экспериментов.
Помимо прочего,
исследование Хаузера позволяет познакомиться с ходом размышлений философов
морали. Они выдвигают гипотетическую моральную дилемму и на основе возникающих
при ее решении трудностей делают выводы о нашем восприятии добра и зла. Хаузер,
однако, пошел дальше философов. Посредством размещенных в Интернете анкет он
провел психологические опросы, помогающие понять нравственные чувства реальных
людей. Для нашего рассуждения интересно, что, сталкиваясь с моральной дилеммой,
большинство людей выбирает одно и то же решение, причем их согласие друг с
другом в отношении выбора решения значительно превосходит их способность внятно
объяснить причины, побудившие их сделать такой выбор.
Именно таких
результатов и следует ожидать, если нравственное чувство так же встроено в наш
мозг, как сексуальное влечение, страх высоты или, по любимому сравнению самого
Хаузера, наша способность к обучению языкам (особенности которых варьируют от
одной культуры к другой, но базовая глубинная грамматическая структура —
универсальна). Как мы увидим, ответы людей на моральные тесты и неспособность
сформулировать причины выбора, как правило, не зависят от религиозных верований
индивидуума или отсутствия таковых. Основная идея книги, говоря словами самого
Хаузера, состоит в следующем:
«Нравственные решения основываются на универсальной нравственной грамматике — выработавшейся в течение миллионов лет способности разума, используя набор базовых принципов, строить на их основе ряд возможных моральных систем. Как и в случае с языком, составляющие нравственную грамматику принципы работают вне доступной нашему сознанию зоны».
В качестве типичных
дилемм Хаузер часто использовал разные варианты ситуации с отцепившимся
вагоном, который бесконтрольно мчится по рельсам и угрожает жизни людей. В
самом простом варианте один человек, скажем, Денис, стоит у стрелок и может
направить вагон на боковую ветку, спасая таким образом жизнь оказавшихся на
главном пути 5 человек. К сожалению, на боковом пути также находится один
человек. Однако, поскольку жизнь одного человека противопоставляется жизни
пятерых, большинство людей соглашается, что, с точки зрения морали, Денис может
или даже должен перевести стрелку и спасти пять человек ценой жизни одного. При
этом игнорируется вероятность того, что человек на боковой ветке может оказаться
Бетховеном или близким другом.
Усложняя мысленный
эксперимент, получаем все более изощренные моральные головоломки. Что, если
вагон можно остановить, уронив на рельсы перед ним тяжелый груз с моста,
проходящего над путями? Тут никакой трудности нет: естественно, нужно уронить
груз. Но что, если под рукой нет никакого подходящего груза, кроме сидящего на
мосту и любующегося закатом добродушного толстяка? Почти все соглашаются, что
столкнуть толстяка с моста — безнравственно, несмотря на то что с формальной
точки зрения дилемма похожа на ситуацию с Денисом, когда переключение стрелки
позволяет спасти пятерых, убив одного. Тем не менее большинство из нас на
интуитивном уровне чувствуют, что между ситуациями существует критическое
различие, хотя не каждый сумеет сформулировать, в чем оно заключается.
Сталкивание толстяка с
моста напоминает еще одну использованную Хаузером дилемму. В больнице из-за
болезни важного органа, у каждого — разного, умирают 5 пациентов. Всех их можно
бы было спасти, окажись под рукой подходящие донорские органы, но, к сожалению,
таких органов нет. Неожиданно хирург замечает в приемном покое здорового
мужчину, у которого все 5 органов в полном порядке и пригодны для пересадки. В
этой ситуации практически никто не считает, что с точки зрения морали правильно
убить одного и спасти пятерых.
Так же, как и в случае
с толстяком на мосту, большинство людей интуитивно чувствуют, что невинного
постороннего человека нельзя приносить в жертву ради других без его
предварительного согласия. Эммануил Кант сформулировал знаменитый императив,
гласящий, что разумное существо никогда нельзя использовать без его согласия
как средство для достижения цели, даже если эта цель принесет благо другим. В
этом, похоже, и заключается разница между толстяком на мосту (и пациентами в
больнице) и человеком на боковой ветке железнодорожного пути в случае с
Денисом. Сидящего на мосту толстяка просто-напросто использовали как средство
остановить вагон. Налицо нарушение кантовского императива. Стоящего же на
боковой ветке человека для спасения 5 других не использовали — использовали
отвод дороги, на которой, по несчастному стечению обстоятельств, находился он.
Но почему изложенное таким образом различие нас удовлетворяет? Кант объяснял
это моральным абсолютом. Хаузер полагает, что мы имеем дело со свойством,
заложенным в нас в процессе эволюции.
С нарастанием сложности
воображаемых ситуаций с беглым вагоном возникающие моральные проблемы
становятся все мучительней. Хаузер сравнивает дилеммы, с которыми приходится
столкнуться двум индивидуумам по имени Нед и Оскар. Нед стоит рядом с путями. В
отличие от Дениса, который мог повернуть вагон на боковую ветку, Нед может
пустить его только на боковую петлю, выходящую обратно на главный путь прямо
перед 5 жертвами. Простое переключение стрелок не поможет: вернувшись на
главный путь, вагон все равно убьет людей. Однако по воле случая на боковой
петле оказался огромный толстяк, достаточно массивный, чтобы остановить вагон.
Должен ли Нед перевести стрелку и изменить направление поезда? Большинство
людей интуитивно отвечают отрицательно. Но в чем разница между дилеммой Дениса
и Неда? Возможно, отвечающие интуитивно используют императив Канта. Когда Денис
уводит в сторону вагон и предотвращает его столкновение с 5 людьми, несчастная
жертва на боковой ветке представляет, по изящному выражению Рамсфилда,
«побочный ущерб». Нед же, по сути дела, непосредственно использует толстяка для
остановки вагона, и большинство людей (скорее всего, бездумно), и в том числе
Кант (безусловно, в результате длительных раздумий), видят в этом критическое
отличие.
Ситуация меняется еще
раз — с новой дилеммой приходится столкнуться Оскару. Его положение аналогично
положению Неда, за одним исключением: на боковой петле лежит большая железная
гиря, достаточно тяжелая, чтобы остановить вагон. Казалось бы, у Оскара не
должно быть сомнений в необходимости переключить стрелку и поменять направление
вагона. Но, к сожалению, неподалеку от железной гири оказался пешеход.
Переключи Оскар стрелку, и он так же неизбежно погибнет, как толстяк в примере
с Недом. Разница заключается в том, что Оскар не использует пешехода для
остановки вагона; он — такой же «побочный ущерб», как и жертва в примере
Дениса. Подобно Хаузеру и большинству отвечавших на анкеты участников, я
считаю, что Оскару можно перевести стрелку, а Неду — нельзя. Но обосновать
интуитивное чувство мне тоже нелегко. Идея Хаузера заключается в том, что такие
интуитивные нравственные решения часто не продумы-ваются до конца, но благодаря
эволюционному наследию мы тем не менее чувствуем себя вполне уверенными в
правильности выбранного варианта.
Проводя любопытный
экскурс в антропологию, Хаузер и его коллеги видоизменили вышеописанные
моральные тесты, чтобы предложить их членам маленького центральноамериканского
племени куна, практически не имеющего связей с западной цивилизацией и не
обладающего оформленной религией. Мысленный эксперимент с «вагоном на путях»
изменили, приноровив к местным реалиям, таким как каноэ и плывущие крокодилы.
Оказалось, что, с учетом небольших расхождений, вызванных изменением условий
задачи, нравственные решения членов племени куна ничем не отличались от наших.
Хаузер также исследовал
— и это представляет для нас особенный интерес, — отличается ли нравственная
интуиция верующих от интуиции атеистов. Ведь если источник нравственности — это
религия, то такие различия должны быть налицо. Однако обнаружить их не удалось.
Работая вместе с философом Питером Зингером, Хаузер использовал
воображаемые дилеммы и сравнивал ответы атеистов и верующих. В каждом случае
испытуемым предлагалось выбрать, является ли предлагаемое действие нравственно
«обязательным», «допустимым» или «запрещенным».
Предлагались три дилеммы:
1. Дилемма Дениса. Девяносто процентов опрошенных заявили, что перевести стрелку и убить одного человека, спасая пятерых, допустимо.2. Вы видите, как в пруду тонет ребенок. Больше поблизости никого нет. Вы можете спасти ребенка, но ваши брюки при этом окажутся безнадежно испорченными. Девяносто семь процентов согласились, что нужно спасти ребенка (поразительно, но три процента предпочитают, по-видимому, спасти брюки).3. Вышеописанная дилемма с пересадкой органов. Девяносто семь процентов опрошенных согласились, что с нравственной точки зрения запрещается убивать ожидающего в приемном покое здорового человека на органы, чтобы спасти пятерых других людей.
Главный вывод из
результатов исследования Хаузера и Зингера заключается в том, что между
ответами атеистов и верующих не существует статистически значимой разницы. Он
подтверждает разделяемое мной и многими другими мнение, что нам не нужен бог,
чтобы быть хорошими или плохими.
Из книги:
Ричард Докинз,