 |
Сахаров,
Андрей Дмитриевич
|
(Глава из книги "Андрей Сахаров: наука и свобода". Москва: Вагриус, 2004)
"…я, грешный, хотя и не еврей,В последние десятилетия царизма Россия подарила западному миру кроме слова intelligentsia, еще и слово pogrom. Еврейские погромы, судебный процесс по обвинению еврея Бейлиса в ритуальном убийстве христианского ребенка, сфабрикованные полицией "Протоколы сионских мудрецов", все это в двадцатом веке добавилось к давним "законным" ограничениям права жительства (черта оседлости евреев), образования и работы. В царской "тюрьме народов" евреи оказались в самом жестоком карцере.
но, быть может, еще похуже."
А.Д.Сахаров "Воспоминания"
Это вызывало сильное сочувствие русской интеллигенции, и сочувствие действенное. На процессе Бейлиса свершилось правосудие, и в 1913 году, после двух с половиной лет, проведенных в тюрьме под следствием, его оправдал суд присяжных. Через четыре года самодержавие пало и пришедшее к власти Временное правительство отменило все национальные ограничения.
В Советской России первых двух десятилетий антисемитизм практически исчез из государственной жизни. С пережитками, остававшимися в быту, государственная власть и общество успешно справлялись. Никакой национальной дискриминации не было при поступлении в высшие учебные заведения.
Доверимся наблюдательному натуралисту Вернадскому, который на социальную тектонику смотрел не менее зорко, чем на геологическую. Ему удавалось совмещать науку и общественную жизнь; не зря в 1906 его избрали и в Академию наук и в Государственный совет (высший совещательный орган Российской империи). Один из основателей Партии Конституционной Демократии, он в своих газетных выступлениях откликался на еврейские погромы и на черносотенный "патриотизм" и понимал, почему участие евреев в революционном движении России было непропорционально велико – к социальному гнету добавлялся национальный. "Процентная норма", препятствовавшая поступлению евреев в университеты, увеличивала процент евреев в революционном движении.
Отмена революцией государственных ограничений открыла евреям дорогу в сферы жизни, для них прежде малодоступные – в большие города, в систему государственного управления, в науку и культуру. Чем стремительнее развивалась какая-то социальная сфера, тем больше туда устремлялось относительно более грамотных и энергичных, в силу национальных традиций, обитателей еврейской черты оседлости.
В 1927 году социальный натуралист Вернадский писал своему другу: "Москва – местами Бердичев; сила еврейства ужасающая – а антисемитизм (и в коммунистических кругах) растет неудержимо". А в марте 1938-го записал в дневнике:
"Идет разрушение невеждами и дельцами. Люди в издательстве "Академии" все эти годы – ниже среднего уровня. Богатое собрание типов Щедрина-Гоголя-Островского. – Откуда их берут? Новый тип этого рода – евреи, получившие власть и силу. При всем моем филосемитстве не могу не считаться".Скорей всего именно "филосемитство" Вернадского проявилось в дневниковой записи следующего месяца, когда, отмечая "интересный и блестящий доклад Мандельштама" в Академии, он подытожил: "Благородный еврейский тип древней еврейской культуры". Хотя в России традиция библейских кровей сосуществовала с традицией, вскормленной мало благородным бытом черты оседлости, обе они, судя по всему, имели малое отношение к Л.И.Мандельштаму. Знавшие его видели "глубину и тонкость мысли, широту научной и общей эрудиции, ... неотразимое обаяние, истинно по-европейски культурного человека..." Мандельштам был человеком европейской, а не еврейской культуры, – так сложились обстоятельства его биографии.
Среди русской интеллигенции филосемитство было не такой уж редкой реакцией на исторический российский антисемитизм. Относящийся к делу пример – Капица, который дружил с Михоэлсом, ходил с женой на спектакли Еврейского Театра (где им переводили на ушко "подстрочно"), а в августе 1941 года выступил на митинге "представителей еврейского народа". "Речь русского ученого, действительного члена Академии наук СССР, члена английского королевского общества, лауреата Сталинской премии профессора П.Л.Капицы" вошла в сборник, выпущенный Политиздатом с невероятным (для этого издательства в любое другое время) названием "Братья евреи всего мира!"
Заметным было филосемитство и в Андрее Сахарове. Отвращение к антисемитизму у него было вполне практическим, а филосемитство - скорее теоретическим. Оно проявлялось не в индульгенции детям "богоизбранного народа", а во внимательном любопытстве и формулировках, порой весьма утрированных. Сахаров, например, писал о своем товарище детства, в котором его "привлекала национальная еврейская интеллигентность, не знаю, как это назвать – может, духовность, которая часто проявляется даже в самых бедных семьях. Я не хочу этим сказать, что духовности меньше в других народах, иногда, может, даже и наоборот, и все же в еврейской духовности есть что-то особенное, пронзительное". А в товарище студенческих лет привлекала "национальная, по-видимому, грустная древняя тактичность".
Трудно представить, что Сахарову не встречались жлобы и мерзавцы еврейского происхождения. Теоретическое филосемитство русского интеллигента легче объяснить отталкиванием от вполне практического антисемитизма. Того же происхождения было его практическое сочувствие к крымским татарам и российским немцам, когда он соприкоснулся с их национально-советскими бедами. Разница лишь в том, что традиция антисемитизма была сильнее – законы царской России ограничивали по национальному признаку только права евреев.
Сахаров получил от Тамма его "безотказный способ определить, является ли человек русским интеллигентом, – истинный русский интеллигент никогда не антисемит; если же есть налет этой болезни, то это уже не интеллигент, а что-то другое, страшное и опасное".
Однако сама надобность в подобной проверке возникла только в послевоенные годы, когда развернулась "борьба с космополитизмом".
Что же произошло? Как через тридцать лет Советской власти в Россию вернулся государственный антисемитизм?
Советский антисемитизм начал свое государственное существование на втором году Великой Отечественной войны, как назвали мировую войну после того, как германские войска по приказу друга Сталина - Гитлера - вторглись в СССР. 17 августа 1942 года в Управлении пропаганды и агитации ЦК родилась докладная записка "О подборе и выдвижении кадров в искусстве". В этом документе изобличались "вопиющие извращения национальной политики", в результате которых во многих учреждениях русского искусства в слишком большом количестве "оказались нерусские люди (преимущественно евреи)". Первым таким "учреждением" в документе фигурирует Большой театр.
Казалось бы, второй год войны с фашизмом – малоподходящий момент для такой кампании. Но это только на первый взгляд. Директива об очищении от евреев пришла в ЦК, можно сказать, от Гитлера.
В пропаганде, которую вели гитлеровцы по разложению Советской Армии, один мотив был особенно прост: "Русский солдат, знаешь ли ты, кто управляет Россией? Жиды!" и следовал перечень имен. Действовали ли эти листовки на солдат, сказать трудно, но, попав – по инстанциям – в ЦК, они определенно сработали. Сталинский террор за несколько лет до того изрядно "очистил" высшие партийные кадры от поколения революционеров-интернационалистов. Новое поколение партийных службистов – менее обремененное интеллигентностью – уже несколько лет шло в строю сталинского патриотизма. Теперь им надо было выбить антисемитское оружие из рук врага, и они не только выбили, но и взяли это оружие в собственные руки, убирая евреев с общественно видных мест.
Началось это с музыкального искусства, но пошло во все стороны и с особой силой развернулось в "борьбе с космополитизмом". Администраторы и энтузиасты начали подсчитывать проценты "засоренности" кадров евреями. По существу стала возрождаться процентная норма, только в отличие от царских времен само ее существование было негласным.
Новая тенденция вызывала недоумение социалистических идеалистов и удовлетворение советских материалистов, получивших в руки новый инструмент делать карьеру. Эти две категории, впрочем, не исчерпывали реальное людское разнообразие.
Алексей Крылов, дореволюционный академик и царский генерал, математик и кораблестроитель, переводчик Ньютона с латыни и знаток боцманского диалекта русского языка, был практически знаком с разными способами правления Россией. У него были основания не считать царскую бюрократию идеальной, но если надо было, мог и ее привести в пример советским бюрократам. Он понимал человеческую природу и не тешил себя мечтой быстренько – с помощью науки – создать идеальное общество. Он просто делал свое дело в науке, а правительство воспринимал как неизбежную реальность этого мира, как климат и погоду, как гром и молнию, как наводнение и землетрясение, с которыми приходится жить.
Можно это назвать здравомыслием или здоровым цинизмом, но во всяком случае он не старался идти "в ногу со временем". По его речам и статьям не определишь, какое то было время, зато легко определить его личность, не желавшую зависеть от текущего момента.
В декабре 1944 года академик Крылов произнес подобную – независимую от момента – речь в Доме Ученых, на собрании памяти Леонида Мандельштама. Свою речь Крылов начал с того, что "Леонид Исаакович был из богатой высокообразованной еврейской семьи", и затем, после краткого описания его научной карьеры, продолжил:
"Леонид Исаакович был еврей. Есть много евреев, которые следуют буквально железному правилу Ветхого завета Моисея и пророков: "Око за око, зуб за зуб", выкованному тысячелетиями преследований, исходивших от государственных властей, от рабства, от инквизиции, от герцогов, от феодалов.
Две тысячи лет тому назад раздался голос великого идеалиста, провозгласившего новый завет:
"Любите врагов ваших; если тебя ударят по левой щеке, подставь и правую". Все читают эти слова, никто им не следует; не следовал им и Леонид Исаакович, но во многом к этому идеалу приближался. Конечно, он не любил врагов своих, но по высоте и чистоте его характера у него их почти и не было
Леонид Исаакович отличался прямотою, честностью, полным отсутствием искательства и лукавства и заслужил особенное уважение лучшей части профессоров Московского университета; но в последние два года сплоченная группа физиков причинила Леониду Исааковичу много огорчений на научной почве.
Как ученый, как академик и профессор, Леонид Исаакович стоял в первом ряду.
Да будет земля ему пухом, ибо праведник он был!"
Столь свободное употребление слова "еврей", когда его стали произносить вполголоса как почти неприличное, произвело на присутствовавших неизгладимое впечатление. Для Крылова "еврейский вопрос" вовсе не был предметом какого-то особенного внимания, но он видел реальности жизни. И употребил он слово "еврей", похоже, назло новой государственной непогоде, которой еще предстояло превратиться в грозу.
Но что это за "сплоченная группа физиков", которая "причинила много огорчений" Л.И.Мандельштаму?
Когда академик Крылов говорил это, он скорей всего, видел тех людей перед собой в зале. Речь свою он произносил на объединенном собрании Академии Наук и Московского университета, а группа эта сплотилась именно на физическом факультете МГУ и "огорчала" сотрудников и учеников Мандельштама все последнее сталинское десятилетие.