Сказочный парк на севере
Японии породил множество мистических легенд.
Несколько раз за лето
и осень дочь буддистского священника Митико Аоки восходит на самую
высокую вершину Хоккайдо. Девушка, атакуемая яростными ветрами, отважно
пересекает хребет и спускается в долину. Дорога занимает восемь
часов, но Митико уверена: цель того стоит.
В конце пути дочь священника ожидает ее жених, наблюдающий за бурыми медведями Хоккайдо в национальном парке Тайсецудзан, что по-японски означает «большая снежная гора». Парк этот раскинулся между двумя главными вершинами острова: молчащим уже несколько столетий вулканом Асахи на севере (через него и приходит Митико) и Токати на юге, проснувшимся последний раз в 2004 году. Снег, скрывающий их вершины, время от времени низвергается со склонов потоками воды. Процветающие благодаря этой влаге деревья, мох и густые заросли кустарника обступили подножия горных массивов, делая большую часть Тайсецудзана труднодоступной. В этом заповеднике мало хоженых троп, зато здесь нашли приют олени, птицы, зайцы и медведи. Это редкий островок нетронутой природы в Японии, одной из самых индустриально развитых и перенаселенных стран.
18 тысяч лет назад Хоккайдо был связан перешейками не с остальной Японией, а с материком. Тогда-то с Большой земли и пришел сюда древний народ айнов.
Ранним теплым осенним утром я присоединяюсь к Митико Аоки. Мы приближаемся к Асахи, тающему в тумане. В зеркале пруда Сугатами-икэ отражаются снеговые шапки, окруженные клубами пара.
Когда-то Асахи представлял собой
абсолютно ровный конус, но во время давнего извержения одна
из его «боковых стенок» обрушилась. Тропинка петляет вокруг трещины,
образованной восемью вулканическими выходами, выпускающими пар. Они окружены
отложениями серы, которую во время Второй мировой собирали для
производства пороха. Теперь зимой здесь катается на лыжах более счастливое
поколение острова — Митико и ее друзья. Тропинка становится все
круче, кое-где попадаются полоски снега.
На вершине собираются, чтобы сделать передышку, любители походов выходного дня. Они перекусывают бутербродами с ветчиной и рисом, завернутым в водоросли, пьют холодный чай. Здесь меньше посетителей, чем во многих из 29 национальных парков Японии. И гораздо меньше, чем на вулкане Фудзияма, который посещают сто миллионов человек в год. Тайсецудзан привлекает лишь какие-нибудь шесть миллионов, многие приезжают на автобусе, чтобы полюбоваться красками осени.
С куполообразной вершины, парящей над туманом, виден весь парк с его бесчисленными горами и реками. Исикари — одна из них, ее в 1910 году исследовал местный градоначальник Рютаро Ота. Это он отчаянно убеждал правительство защитить эти горы и леса, не отдавать их в частные руки. И убедил: Тайсецудзан стал одним из первых восьми национальных парков Японии и одним из самых богатых по представленным в нем флоре и фауне.
Мы начинаем спуск меж обветренных скал, окутанных красной пылью. Дымящаяся верхушка переходит в заросшие лесом и омываемые рекой склоны, которые в зависимости от времени года бывают зелеными, оранжевыми, красными и белыми. Вскоре сквозь туман пробивается солнце, высвечивая заросли сизых и красных ягод, травянистый банан басё, сладкую фуки, цветущие белые тигридии и мирные лиловые колокольчики, из которых в древности готовили яд для стрел.
Туристы ходят по заповеднику
в почтительном молчании. Тропинка выводит нас на поляну
к палатке, из которой и появляется друг Митико, Томохидза
Мацуно.
«Там живет медведица с двумя
медвежатами», — говорит он, указывая на насыпь вдалеке. Ранним утром
мы отправляемся к этой насыпи, чтобы издалека понаблюдать
за косолапой семейкой. Однако медведей нет дома, и в ожидании
их возвращения мы устраиваемся на берегу высыхающего пруда.
Проходит час за часом, и я потихоньку начинаю чувствовать себя шаманом айнов, терпеливо ожидающим появления объекта поклонения. Во время наступления ледника 18 тысяч лет назад Хоккайдо был связан перешейками не с остальной Японией, а с материком. Тогда-то с Большой земли и пришел сюда древний народ айнов. Позднее он был захвачен и ассимилирован предками современных японцев, и сегодня коренных айнов встретишь нечасто. Главные свои обряды айны посвящали медведю. Столь трепетное отношение этот зверь вызывал тем, что предоставлял людям еду, мех и кость для изготовления инструментов.
Другие обряды Айны проводили для
изгнания камуи — духов, помогавших в охоте и собирательстве.
Это-то айнов вполне устраивало, не устраивало их другое: иногда камуи
из своего мистического измерения просачивались в мир людей. Кого
обрадует нежданный визит патрона! В нашем мире ловкие камуи могли принять
вид любого предмета, будь то охотничий нож или бамбуковое жилище.
И потому шаманы стремились отправлять духов обратно, прежде чем
«одухотворенный» нож начнет высказывать собственное мнение насчет того, что
(или кого) будем сегодня резать.
Солнце клонится к закату, а медведи и не думают возвращаться. Полагаю, поджидающему их биологу Томохидза явно не хватает шаманского бубна. Вовремя вспоминаю, что приготовления к чествованию медведя могли занимать у айнов несколько лет. Мы с Митико и Томохидза годами не располагаем и потому, признав временное поражение, отступаем.
На обратном пути
я думаю о том, что Тайсецудзан и окружающие его горы айну
когда-то делили на охотничьи зоны — иворы. В иворах ловили
лосося, охотились на медведя, собирали хворост и ягоды. К нашему
ивору сегодня духи-камуи явно не благоволили. Подарить, что ли,
Томохидза бубен?
Гретель Эрлих
Фото: Майкл Ямашита