 |
Фрагмент картины «Рай» (1616) Яна Брейгеля
(старшего)
(1568–1625)
|
Вечная жизнь, обещанная христианством, пусть даже и в раю — для многих пугающее удовольствие. В перевоплощении и реинкарнации — тоже, если подумать, мало приятного. Что же получается: старайся, веди себя идеально, соблюдай заповеди, а там ещё посмотрим, что с тобой будет.
Тrapier размышляет о вечном и решает, что лучше пусть просто выключат свет. И всё закончится.
Я никогда не стремился рождаться, смысл жизни мне пока не ясен, и что я тут делаю тоже. Мне нравится жизнь, и в отличие от своих сослуживцев, я хочу и собираюсь жить долго. Но фоновая мысль всего моего существования о том, что все тщетно и глобально бессмысленно.
Я не хочу в ад, но в рай я не верю. Я не верю в сады, где все ходят голые и бренчат на струнах. Теоретически рай и ад у каждого должны быть свои собственные. Но на самом деле общий рай и общий ад обеспечиваются элементарно просто: ад физической болью, рай наркотическими препаратами.
Считается, что христианская религия, молодая религия молодой цивилизации, обещала адептам именно жизнь вечную, в отличие от уставшей от жизни индийской цивилизации, которая обещала успокоение. Меня пугает вечная жизнь. Потому что это не жизнь а последовательность рандомных повторов. Дайте мне вечную или хотя бы относительно длинную активную жизнь. Ту, в которой я родился, развивался, работал и принимал решения. Это будет вечная жизнь.
Обещание перерождения — это не вечная жизнь, а манипуляционный обман. Это очередное "будь хорошим и удобным, иначе айяйяй, родишься червем или собакой!"
Идея реинкарнации и колеса сансары меня пугает до истерики. Это экспроприация всего, что я честно накопил. У меня отнимут все — личность, тело, эмоции, чувства и опыт — и бросят то ничтожное, что осталось, снова в тот же котел. Что осталось? Искра, то что делает меня живым. Но это не я — это определенный артефакт, который придает мне жизнь. Электрическая искра делает живой машину, но электричество это не живая персонифицированная субстанция, она не является личностью вообще, не может выбирать какую машину оживлять. Сансара отнимает у жизни смысл. Только конец придает смысл процессу, такова наша психика, что нам важен результат.
В общем-то я согласен с постановкой вопроса революционеров, свергших не только монархию, но и религию: "религия это опиум для народа, нет иной жизни, кроме земной, поэтому позаботься о том, чтобы все задуманное воплотить сейчас и будь готов принять последствия своих поступков в этой жизни".
Потому что я привязан к вещному миру в его физическом проявлении. Я не хочу попасть в плазменное поле чистой энергии, слиться с божественным началом и вечно пребывать в розовых соплях протуберанцах вселенской любви. Я хочу сохранить свою в боях добытую личность, свое активное начало, деятельную природу, и хочу иметь предмет для приложения этого всего.
Также я не хочу вновь родиться собакой или нищим негритенком в Африке. Я доволен тем, что у меня уже есть, я научился с этим жить, я нашел способы работать с этим, меня устраивает последовательность моих выборов и решений. Я готов принять свою ответственность. Мне это подходит в целом. Я знаю что с этим делать.
Я надеюсь, что просто выключат свет, и я перестану быть.
Я не хочу в ад, но в рай я не верю. Я не верю в сады, где все ходят голые и бренчат на струнах. Теоретически рай и ад у каждого должны быть свои собственные. Но на самом деле общий рай и общий ад обеспечиваются элементарно просто: ад физической болью, рай наркотическими препаратами.
Считается, что христианская религия, молодая религия молодой цивилизации, обещала адептам именно жизнь вечную, в отличие от уставшей от жизни индийской цивилизации, которая обещала успокоение. Меня пугает вечная жизнь. Потому что это не жизнь а последовательность рандомных повторов. Дайте мне вечную или хотя бы относительно длинную активную жизнь. Ту, в которой я родился, развивался, работал и принимал решения. Это будет вечная жизнь.
Обещание перерождения — это не вечная жизнь, а манипуляционный обман. Это очередное "будь хорошим и удобным, иначе айяйяй, родишься червем или собакой!"
Идея реинкарнации и колеса сансары меня пугает до истерики. Это экспроприация всего, что я честно накопил. У меня отнимут все — личность, тело, эмоции, чувства и опыт — и бросят то ничтожное, что осталось, снова в тот же котел. Что осталось? Искра, то что делает меня живым. Но это не я — это определенный артефакт, который придает мне жизнь. Электрическая искра делает живой машину, но электричество это не живая персонифицированная субстанция, она не является личностью вообще, не может выбирать какую машину оживлять. Сансара отнимает у жизни смысл. Только конец придает смысл процессу, такова наша психика, что нам важен результат.
В общем-то я согласен с постановкой вопроса революционеров, свергших не только монархию, но и религию: "религия это опиум для народа, нет иной жизни, кроме земной, поэтому позаботься о том, чтобы все задуманное воплотить сейчас и будь готов принять последствия своих поступков в этой жизни".
Потому что я привязан к вещному миру в его физическом проявлении. Я не хочу попасть в плазменное поле чистой энергии, слиться с божественным началом и вечно пребывать в розовых соплях протуберанцах вселенской любви. Я хочу сохранить свою в боях добытую личность, свое активное начало, деятельную природу, и хочу иметь предмет для приложения этого всего.
Также я не хочу вновь родиться собакой или нищим негритенком в Африке. Я доволен тем, что у меня уже есть, я научился с этим жить, я нашел способы работать с этим, меня устраивает последовательность моих выборов и решений. Я готов принять свою ответственность. Мне это подходит в целом. Я знаю что с этим делать.
Я надеюсь, что просто выключат свет, и я перестану быть.
