– Осторожно, двери закрываются, следующая станция – «Комсомольская». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи.
Эту фразу я слышу практически ежедневно. Наверное, если бы она даже не прозвучала, мой мозг услужливо бы её сгенерировал. Вот уже много лет я в одно и то же время я еду до станции «Комсомольская» на работу. Я всегда сажусь во второй вагон с головы поезда. Почему? Сам не знаю. Просто сажусь, и всё. Привык я ко второму вагону
Однажды я подсчитал: с того момента, когда я впервые проехал по этому маршруту, я провёл в метро примерно восемь тысяч часов. Получается что-то около года, но в часах звучит внушительнее. Говорят, что время – категория относительная. Наверное, это правда. Если бы я провёл эти восемь тысяч часов где-нибудь на Карибах или Мальдивах, то они пролетели бы быстро и незаметно. А в метро время словно замирает, становится вязким и тягучим.
За окном стремительно проносится гулкая темнота, чужим оголтелым праздником мелькают шумные станции, входят и выходят пассажиры с кисловато-озабоченными лицами, а ленивая секундная стрелка на часах нехотя ползёт по кругу, мелко семеня и совершая свой отрешённо-деловитый бег, бесконечный и бессмысленный.
У меня не получается читать в вагоне, я не умею глядеть в смартфон, не умею, вставив в уши новомодные аудиозатычки, наслаждаться музыкой или звуковой книгой. В дороге я обычно коротаю время, наблюдая за пассажирами. Каждый день передо мной разворачивается необычное действие: как будто идёт длинная-длинная пьеса, где я и зритель, и актёр одновременно. Она продолжается уже восемь тысяч часов, и нет ей конца: всё тот же колющий зрачки ярко-жёлтый свет, всё те же тесные, сверкающие никелем поручней декорации и ни с чем не сравнимые многосложные запахи метро. Меняются лишь персонажи.
Я вижу множество лиц. Каждое из них – это целый мир. Вот, например, та симпатичная девушка, впорхнувшая в вагон на станции «Университет». Она оживлённо пишет что-то в телефоне. Наверное, обсуждает со своим парнем планы на сегодня: блестящие глаза и джокондовская полуулыбка – вечер обещает быть томным.
Вот лысеющий рок-музыкант с зачехлённой гитарой за спиной. Он не сдаётся и по-прежнему упорно собирает остатки своих длинных волос в хвостик. На музыканте – большие фирменные наушники. Глаза его прикрыты: он весь во власти пленительной мелодии, которую слышит лишь он один. Он – далеко. Он – в нирване.
Вот немолодая семейная пара с двумя огромными чемоданами. Одеты не по сезону: едут на вокзал или в аэропорт. Явно опаздывают: может, такси не дождались, а может, знакомый водитель подвёл. Жена что-то горячо выговаривает мужу, тот по привычке вяло возражает, но, похоже, делает это лишь для поддержания сложившейся у них традиции.
А этого человека я вижу практически каждый день. Вот уже два десятка лет мы ездим с ним в одном вагоне. Мне кажется, я знаю его вечно: мне тогда было чуть более двадцати, ему – далеко за сорок. Сейчас ему должно быть около семидесяти. Он сильно постарел. Когда-то это был высокий представительный мужчина: чёрные вьющиеся волосы, строгий костюм, серьёзный взгляд сквозь очки в роговой оправе.
Он и сейчас аккуратно одет, но как-то съёжился, сгорбился и поседел. Взгляд его стал более рассеянным. Я бы даже сказал: растерянным. Хотя возможно, что это иллюзия, и он просто сменил очки на более сильные. Ходит он теперь, опираясь на чёрную лакированную палочку. В вагоне он обычно занимает место в дальнем углу, ставит свою трость между ног, скрестив ладони на серебряном набалдашнике и упёршись в них подбородком, да так и сидит неподвижно всю дорогу, уставившись в одну точку и думая о чём-то своём.
Не знаю отчего, но однажды у меня возникло желание подойти к нему. За всё то время, пока мы ездили вместе, я настолько к нему привык, что мог иногда даже уловить его внутреннее состояние: и мне показалось, что в тот момент ему действительно было очень плохо. Я подошёл к нему, поздоровался и спросил, не нужна ли ему помощь.
Однажды я подсчитал: с того момента, когда я впервые проехал по этому маршруту, я провёл в метро примерно восемь тысяч часов. Получается что-то около года, но в часах звучит внушительнее. Говорят, что время – категория относительная. Наверное, это правда. Если бы я провёл эти восемь тысяч часов где-нибудь на Карибах или Мальдивах, то они пролетели бы быстро и незаметно. А в метро время словно замирает, становится вязким и тягучим.
За окном стремительно проносится гулкая темнота, чужим оголтелым праздником мелькают шумные станции, входят и выходят пассажиры с кисловато-озабоченными лицами, а ленивая секундная стрелка на часах нехотя ползёт по кругу, мелко семеня и совершая свой отрешённо-деловитый бег, бесконечный и бессмысленный.
У меня не получается читать в вагоне, я не умею глядеть в смартфон, не умею, вставив в уши новомодные аудиозатычки, наслаждаться музыкой или звуковой книгой. В дороге я обычно коротаю время, наблюдая за пассажирами. Каждый день передо мной разворачивается необычное действие: как будто идёт длинная-длинная пьеса, где я и зритель, и актёр одновременно. Она продолжается уже восемь тысяч часов, и нет ей конца: всё тот же колющий зрачки ярко-жёлтый свет, всё те же тесные, сверкающие никелем поручней декорации и ни с чем не сравнимые многосложные запахи метро. Меняются лишь персонажи.
Я вижу множество лиц. Каждое из них – это целый мир. Вот, например, та симпатичная девушка, впорхнувшая в вагон на станции «Университет». Она оживлённо пишет что-то в телефоне. Наверное, обсуждает со своим парнем планы на сегодня: блестящие глаза и джокондовская полуулыбка – вечер обещает быть томным.
Вот лысеющий рок-музыкант с зачехлённой гитарой за спиной. Он не сдаётся и по-прежнему упорно собирает остатки своих длинных волос в хвостик. На музыканте – большие фирменные наушники. Глаза его прикрыты: он весь во власти пленительной мелодии, которую слышит лишь он один. Он – далеко. Он – в нирване.
Вот немолодая семейная пара с двумя огромными чемоданами. Одеты не по сезону: едут на вокзал или в аэропорт. Явно опаздывают: может, такси не дождались, а может, знакомый водитель подвёл. Жена что-то горячо выговаривает мужу, тот по привычке вяло возражает, но, похоже, делает это лишь для поддержания сложившейся у них традиции.
А этого человека я вижу практически каждый день. Вот уже два десятка лет мы ездим с ним в одном вагоне. Мне кажется, я знаю его вечно: мне тогда было чуть более двадцати, ему – далеко за сорок. Сейчас ему должно быть около семидесяти. Он сильно постарел. Когда-то это был высокий представительный мужчина: чёрные вьющиеся волосы, строгий костюм, серьёзный взгляд сквозь очки в роговой оправе.
Он и сейчас аккуратно одет, но как-то съёжился, сгорбился и поседел. Взгляд его стал более рассеянным. Я бы даже сказал: растерянным. Хотя возможно, что это иллюзия, и он просто сменил очки на более сильные. Ходит он теперь, опираясь на чёрную лакированную палочку. В вагоне он обычно занимает место в дальнем углу, ставит свою трость между ног, скрестив ладони на серебряном набалдашнике и упёршись в них подбородком, да так и сидит неподвижно всю дорогу, уставившись в одну точку и думая о чём-то своём.
Не знаю отчего, но однажды у меня возникло желание подойти к нему. За всё то время, пока мы ездили вместе, я настолько к нему привык, что мог иногда даже уловить его внутреннее состояние: и мне показалось, что в тот момент ему действительно было очень плохо. Я подошёл к нему, поздоровался и спросил, не нужна ли ему помощь.
Старик, конечно, тоже узнал меня, но растерялся вначале и стал отнекиваться, говоря, что с ним всё в порядке. И в этот момент его психологическое напряжение, видимо, достигло апогеи, вырвавшись наружу: он вдруг как-то странно обмяк, плечи его безвольно опустились, а тело содрогнулось в беззвучном рыдании.
Наконец, взяв себя в руки и немного успокоившись, мой "старый знакомый" предложил мне присесть рядом с ним. Он сказал, что ему необходимо выговориться. Ехать было ещё долго, народу в вагоне в тот день почти не было, что позволяло мне спокойно его выслушать. Я расположился рядом, и он начал свой рассказ.
Звали его Константин Андреевич. Родители его умерли рано, и из всех родственников остался у него лишь младший брат Алексей. Оба они закончили физмат и работали в одном научно-исследовательском институте. Алексей умел сходиться с людьми, быстро пошёл в гору, защитил кандидатскую, потом докторскую и довольно легко получил престижную и высокооплачиваемую должность.
Константин же, в отличие от брата, учёных степеней не получил, да и не стремился: уж слишком много развелось, по его мнению, липовых учёных. К тому же, для соискателя было важно не только и не столько изложить на бумаге нужное количество умных мыслей, сколько умело выстроить хорошие отношения с нужными представителями научного сообщества. Константин делать этого не умел: уж слишком скромен был, да к тому же замкнут и необщителен. По той же самой причине никак не получалось у него жениться: проклятая застенчивость всё портила.
И тут судьба словно сжалилась над ним: встретил он девушку, да какую! Просто как в знаменитом фильме: спортсменку, активистку и просто красавицу. Звали её Алина, и училась она в институте иностранных языков, на шведском отделении. Да и сама Алина походила на улучшенную копию скандинавки: высокая, светловолосая, голубоглазая, с правильными тонкими чертами лица. И характер у неё был замечательный: лёгкий и весёлый.
Константин был до одурения счастлив и постоянно благодарил судьбу за это знакомство. Несмотря большую разницу в возрасте они стали встречаться, и шло у них дело к свадьбе. Но двигалось это дело очень медленно по причине всё той же скромности и нерешительности Константина.
А однажды познакомил он её со своим младшим братом. Вообще-то Константин не хотел этого делать: словно предчувствовал что-то. И стал он замечать, что Алина к нему переменилась: отвечает невпопад, глаза отводит, от встреч отказывается. А в один прекрасный день заявила ему его невеста, что не могут они больше встречаться, потому как выходит она замуж. И не за кого-нибудь, а за его родного брата Алексея.
Сказать, что это был жуткий удар для Константина, значит не сказать ничего! Это был гром среди ясного неба! Это был смерч из ниоткуда, внезапный, сметающий всё на своём пути ураган! Мир его в одночасье рухнул, сознание помутилось, и, не помня себя от ярости, поехал он к брату домой. Разговор у них вышел не просто резкий: это было умопомрачение, это был бой, это была беда. Беда, именно беда, которая вдруг ясно замаячила на почерневшем от зловещих туч горизонте их жизни.
Наконец, взяв себя в руки и немного успокоившись, мой "старый знакомый" предложил мне присесть рядом с ним. Он сказал, что ему необходимо выговориться. Ехать было ещё долго, народу в вагоне в тот день почти не было, что позволяло мне спокойно его выслушать. Я расположился рядом, и он начал свой рассказ.
Звали его Константин Андреевич. Родители его умерли рано, и из всех родственников остался у него лишь младший брат Алексей. Оба они закончили физмат и работали в одном научно-исследовательском институте. Алексей умел сходиться с людьми, быстро пошёл в гору, защитил кандидатскую, потом докторскую и довольно легко получил престижную и высокооплачиваемую должность.
Константин же, в отличие от брата, учёных степеней не получил, да и не стремился: уж слишком много развелось, по его мнению, липовых учёных. К тому же, для соискателя было важно не только и не столько изложить на бумаге нужное количество умных мыслей, сколько умело выстроить хорошие отношения с нужными представителями научного сообщества. Константин делать этого не умел: уж слишком скромен был, да к тому же замкнут и необщителен. По той же самой причине никак не получалось у него жениться: проклятая застенчивость всё портила.
И тут судьба словно сжалилась над ним: встретил он девушку, да какую! Просто как в знаменитом фильме: спортсменку, активистку и просто красавицу. Звали её Алина, и училась она в институте иностранных языков, на шведском отделении. Да и сама Алина походила на улучшенную копию скандинавки: высокая, светловолосая, голубоглазая, с правильными тонкими чертами лица. И характер у неё был замечательный: лёгкий и весёлый.
Константин был до одурения счастлив и постоянно благодарил судьбу за это знакомство. Несмотря большую разницу в возрасте они стали встречаться, и шло у них дело к свадьбе. Но двигалось это дело очень медленно по причине всё той же скромности и нерешительности Константина.
А однажды познакомил он её со своим младшим братом. Вообще-то Константин не хотел этого делать: словно предчувствовал что-то. И стал он замечать, что Алина к нему переменилась: отвечает невпопад, глаза отводит, от встреч отказывается. А в один прекрасный день заявила ему его невеста, что не могут они больше встречаться, потому как выходит она замуж. И не за кого-нибудь, а за его родного брата Алексея.
Сказать, что это был жуткий удар для Константина, значит не сказать ничего! Это был гром среди ясного неба! Это был смерч из ниоткуда, внезапный, сметающий всё на своём пути ураган! Мир его в одночасье рухнул, сознание помутилось, и, не помня себя от ярости, поехал он к брату домой. Разговор у них вышел не просто резкий: это было умопомрачение, это был бой, это была беда. Беда, именно беда, которая вдруг ясно замаячила на почерневшем от зловещих туч горизонте их жизни.
То, что таилось до поры на самом дне его души, вдруг всколыхнулось и выплеснулось наружу: ревность, обида, зависть, недовольство несовершенством мира и неудовлетворённость собственной судьбой, злость на себя и окружающих – всё слилось в один стремительный, бурный и мощный поток, который захлестнул его, стиснув в железных объятиях и не давая дышать.
Что-то огромное, мутное и тёмное поднялось откуда-то из самых глубин подсознания; бешеная волна подхватила его, закружила в диком водовороте, не оставляя никакой надежды вырваться. Утратив контроль над собой, Константин уже не осознавал, что делает. Он не помнил, как нанёс роковой удар.
Младший брат упал, ударившись головой об угол стола. Придя в чувство и сообразив, что произошло, Константин вызвал скорую. Алексея увезли в больницу. Старший брат поехал за ним. Весь вечер и всю ночь он провёл в приёмном покое, ожидая вердикта врачей.
Наконец дверь открылась, и седой хирург сказал: «Мы сделали всё возможное, и теперь жизнь вашего брата вне опасности, но он впал в кому и неизвестно, когда мы сможем его вывести из этого состояния». В полном отчаянии Константин вернулся домой. Совершенно измученный и опустошённый, он упал на кровать и тут же заснул: дало себя знать многочасовое бодрствование.
Он проснулся от громкого стука в дверь. Это была полиция. Его арестовали и долго допрашивали. Через несколько месяцев был суд. Константин получил условный срок: адвокатам удалось убедить судью, что он действовал в состоянии аффекта. К тому же, существенную роль сыграло и то, что брат его остался жив.
После того, как его отпустили из-под стражи, Константин тут же отправился в больницу узнать последние новости. Оказалось, что брат его из комы вышел, но ничего не помнит и никого не узнаёт. Тогда он бросился на поиски Алины в надежде, что её появление поможет восстановить брату память, но девушки нигде не было: якобы приходила она однажды в больницу, выскочила из палаты вся в слезах и больше не появлялась. Наверное, всё произошедшее стало для неё слишком серьёзным испытанием.
Константину удалось узнать лишь то, что она закончила университет и уехала работать в Швецию. Немногочисленные родственники Алины тоже не смогли или не захотели сообщить о её местонахождении. Он пытался отыскать её по официальным каналам через посольство, но и там потерпел неудачу.
Константин уволился из института: постоянно встречать сочувственно-осуждающие взгляды сослуживцев было невыносимо. Он нашёл работу в другой научной лаборатории, но слухи о его истории с братом дошли и туда – ему вновь пришлось уйти. С тех пор Константин Иванович перебивался случайными заработками: репетиторством, написанием статей и переводами.
Он не терял надежды найти Алину, продолжая рассылать запросы в официальные инстанции. А ещё он стал ежедневно ездить в метро: всегда в одно время и по тому маршруту, где он когда-то встретил Алину. Он каждый раз садился в один и тот же вагон: второй с головы поезда. Именно там они познакомились. Константин не мог объяснить, зачем он это делает, но отчего-то точно знал, что должен поступать именно так. Это вселяло надежду. Это давало смысл.
Что-то огромное, мутное и тёмное поднялось откуда-то из самых глубин подсознания; бешеная волна подхватила его, закружила в диком водовороте, не оставляя никакой надежды вырваться. Утратив контроль над собой, Константин уже не осознавал, что делает. Он не помнил, как нанёс роковой удар.
Младший брат упал, ударившись головой об угол стола. Придя в чувство и сообразив, что произошло, Константин вызвал скорую. Алексея увезли в больницу. Старший брат поехал за ним. Весь вечер и всю ночь он провёл в приёмном покое, ожидая вердикта врачей.
Наконец дверь открылась, и седой хирург сказал: «Мы сделали всё возможное, и теперь жизнь вашего брата вне опасности, но он впал в кому и неизвестно, когда мы сможем его вывести из этого состояния». В полном отчаянии Константин вернулся домой. Совершенно измученный и опустошённый, он упал на кровать и тут же заснул: дало себя знать многочасовое бодрствование.
Он проснулся от громкого стука в дверь. Это была полиция. Его арестовали и долго допрашивали. Через несколько месяцев был суд. Константин получил условный срок: адвокатам удалось убедить судью, что он действовал в состоянии аффекта. К тому же, существенную роль сыграло и то, что брат его остался жив.
После того, как его отпустили из-под стражи, Константин тут же отправился в больницу узнать последние новости. Оказалось, что брат его из комы вышел, но ничего не помнит и никого не узнаёт. Тогда он бросился на поиски Алины в надежде, что её появление поможет восстановить брату память, но девушки нигде не было: якобы приходила она однажды в больницу, выскочила из палаты вся в слезах и больше не появлялась. Наверное, всё произошедшее стало для неё слишком серьёзным испытанием.
Константину удалось узнать лишь то, что она закончила университет и уехала работать в Швецию. Немногочисленные родственники Алины тоже не смогли или не захотели сообщить о её местонахождении. Он пытался отыскать её по официальным каналам через посольство, но и там потерпел неудачу.
Константин уволился из института: постоянно встречать сочувственно-осуждающие взгляды сослуживцев было невыносимо. Он нашёл работу в другой научной лаборатории, но слухи о его истории с братом дошли и туда – ему вновь пришлось уйти. С тех пор Константин Иванович перебивался случайными заработками: репетиторством, написанием статей и переводами.
Он не терял надежды найти Алину, продолжая рассылать запросы в официальные инстанции. А ещё он стал ежедневно ездить в метро: всегда в одно время и по тому маршруту, где он когда-то встретил Алину. Он каждый раз садился в один и тот же вагон: второй с головы поезда. Именно там они познакомились. Константин не мог объяснить, зачем он это делает, но отчего-то точно знал, что должен поступать именно так. Это вселяло надежду. Это давало смысл.
Закончив рассказывать, мой собеседник замолчал и задумался. Я тоже не знал, что сказать. Успокаивать и говорить, что всё наладится, было глупо. К счастью, была моя остановка. Мы тепло попрощались, и я пожелал ему удачи. Он в ответ лишь улыбнулся растерянно и беззащитно. А я все последующие дни постоянно ловил себя на том, что не перестаю думать об этой истории.
Как часто всего лишь один опрометчивый поступок может изменить всю жизнь! Мы принимаем в штыки любое, даже самое мелкое несоответствие нашим планам и нашим представлениям о справедливости! Мы изводим себя мелочными обидами, загоняем ситуацию в тупик необдуманными действиями, собственными руками рушим то, что имеем. Поистине, самый главный враг человека – это он сам. Долго, очень долго я находился под впечатлением от странной встречи.
Я по-прежнему продолжал ездить в том же вагоне, что и Константин Иванович. Обычно он был погружён в свои мысли и ничего вокруг не замечал. Лишь однажды мы встретились глазами, он слегка кивнул, я тоже. Почувствовав внезапный порыв подойти к нему, я даже сделал шаг вперёд, но что-то в его взгляде меня остановило. Мне показалось, что он не был настроен на общение. А однажды герой моей истории пропал: просто не появился в вагоне. Не было его и на следующий день, и через неделю, и через месяц.
Мне словно стало чего-то не хватать в «нашем» втором вагоне. Я терялся в догадках: может быть, он заболел или попал в аварию? Или он наконец нашёл Алину? А может быть, его брат пошёл на поправку и скоро я увижу их всех вместе: они войдут в вагон все трое, весёлые и жизнерадостные, позабывшие старые обиды, счастливо улыбаясь и о чём-то оживлённо беседуя.
Где-то в глубине души по-прежнему теплилась слабая надежда, что Константину Ивановичу наконец повезёт и он сможет найти Алину, а возможно, и вернуть память своему брату, и что всё у них благополучно разрешится. Наверное, одно из самых неистребимых желаний человека – это желание того, чтобы финал был счастливым. Конечно, я понимал, что так бывает лишь в книгах и фильмах, но очень хотелось в это верить!
И знаете, однажды я увидел героев этой истории, хотя случилось это и не совсем так, как я предполагал. Они действительно вошли в вагон, но не втроём, а вдвоём: Константина Ивановича держала под руку модно одетая дама средних лет, высокая и светловолосая. По тому, как они смотрели друг на друга, как смеялись и разговаривали, сразу было видно, что эти два человека знакомы очень давно и счастливы вместе: глаза их светились каким-то особым внутренним светом, какой бывает лишь у людей любимых и любящих.
Хотя я сидел довольно далеко, Константин Иванович нашёл меня взглядом, и улыбнувшись, слегка кивнул мне, но подходить не стал: видимо, не хотел рассказывать своей спутнице историю нашего знакомства. С того дня я ни разу их не видел: в метро они больше не появлялись, а встретиться на улице в этом огромном городе практически невозможно.
Я не знаю, и, наверное, так и не узнаю, что стало с Алексеем – братом Константина Ивановича. Зато теперь я точно знаю, что существует всё-таки высшая справедливость, которая, хотя и не позволяет повернуть время вспять и зачеркнуть былые ошибки, но всегда оставляет нам возможность для покаяния и прощения.
Надо лишь помнить, что жизнь – не черновик, и многоопытный редактор никогда не подправит наши корявые слова и уродливые поступки: за всё придётся рассчитываться самим. И мы идём по этой длинной-длинной дороге под названием «жизнь», и делаем наши ошибки, и платим за них высокую цену, и раскаиваемся, и совершаем новые. Но и это не страшно, пока живы в нас вера, надежда и любовь. Потому что они дают нам силу. Потому что тогда – всё не зря: и ошибки, и плата за них, и восемь тысяч часов в вагоне метро.
Как часто всего лишь один опрометчивый поступок может изменить всю жизнь! Мы принимаем в штыки любое, даже самое мелкое несоответствие нашим планам и нашим представлениям о справедливости! Мы изводим себя мелочными обидами, загоняем ситуацию в тупик необдуманными действиями, собственными руками рушим то, что имеем. Поистине, самый главный враг человека – это он сам. Долго, очень долго я находился под впечатлением от странной встречи.
Я по-прежнему продолжал ездить в том же вагоне, что и Константин Иванович. Обычно он был погружён в свои мысли и ничего вокруг не замечал. Лишь однажды мы встретились глазами, он слегка кивнул, я тоже. Почувствовав внезапный порыв подойти к нему, я даже сделал шаг вперёд, но что-то в его взгляде меня остановило. Мне показалось, что он не был настроен на общение. А однажды герой моей истории пропал: просто не появился в вагоне. Не было его и на следующий день, и через неделю, и через месяц.
Мне словно стало чего-то не хватать в «нашем» втором вагоне. Я терялся в догадках: может быть, он заболел или попал в аварию? Или он наконец нашёл Алину? А может быть, его брат пошёл на поправку и скоро я увижу их всех вместе: они войдут в вагон все трое, весёлые и жизнерадостные, позабывшие старые обиды, счастливо улыбаясь и о чём-то оживлённо беседуя.
Где-то в глубине души по-прежнему теплилась слабая надежда, что Константину Ивановичу наконец повезёт и он сможет найти Алину, а возможно, и вернуть память своему брату, и что всё у них благополучно разрешится. Наверное, одно из самых неистребимых желаний человека – это желание того, чтобы финал был счастливым. Конечно, я понимал, что так бывает лишь в книгах и фильмах, но очень хотелось в это верить!
И знаете, однажды я увидел героев этой истории, хотя случилось это и не совсем так, как я предполагал. Они действительно вошли в вагон, но не втроём, а вдвоём: Константина Ивановича держала под руку модно одетая дама средних лет, высокая и светловолосая. По тому, как они смотрели друг на друга, как смеялись и разговаривали, сразу было видно, что эти два человека знакомы очень давно и счастливы вместе: глаза их светились каким-то особым внутренним светом, какой бывает лишь у людей любимых и любящих.
Хотя я сидел довольно далеко, Константин Иванович нашёл меня взглядом, и улыбнувшись, слегка кивнул мне, но подходить не стал: видимо, не хотел рассказывать своей спутнице историю нашего знакомства. С того дня я ни разу их не видел: в метро они больше не появлялись, а встретиться на улице в этом огромном городе практически невозможно.
Я не знаю, и, наверное, так и не узнаю, что стало с Алексеем – братом Константина Ивановича. Зато теперь я точно знаю, что существует всё-таки высшая справедливость, которая, хотя и не позволяет повернуть время вспять и зачеркнуть былые ошибки, но всегда оставляет нам возможность для покаяния и прощения.
Надо лишь помнить, что жизнь – не черновик, и многоопытный редактор никогда не подправит наши корявые слова и уродливые поступки: за всё придётся рассчитываться самим. И мы идём по этой длинной-длинной дороге под названием «жизнь», и делаем наши ошибки, и платим за них высокую цену, и раскаиваемся, и совершаем новые. Но и это не страшно, пока живы в нас вера, надежда и любовь. Потому что они дают нам силу. Потому что тогда – всё не зря: и ошибки, и плата за них, и восемь тысяч часов в вагоне метро.
Mikhail Vlasov