Год в «звездолёте»

Пятьдесят лет назад в Москве в солнечный предпраздничный ноябрьский день, как написали бы в советских газетах, если бы можно было вообще об этом написать, в обычном (если смотреть на него снаружи) советском здании за бетонным забором недалеко от метро «Полежаевская», но в необычном огромном помещении с высоченными стенами, железными лестницами и без единого окна, в обстановке строгой секретности трое парней в одинаковых спортивных костюмах пожали руки провожающим их людям в белых халатах и друг за другом шагнули в кабину космического корабля. За ними закрыли тяжеленную стальную герметичную дверь. Тут же опечатали ее. И был дан старт. Но корабль никуда не улетел. Начался уникальный эксперимент. Ребята проведут внутри гермокамеры год. Длинный год, високосный. 366 дней. Они будут жить и работать в условиях частично замкнутого круговорота веществ. И в полной изоляции от внешнего мира. В пространстве размером с хрущевскую кухню (5 кв.м.)

Худ. Петр Саруханов

Миссия

До начала эксперимента в космосе побывали всего несколько собак и 29 человек (для сравнения: на сегодняшний день — ​550), и никто из них тогда еще не покидал околоземную орбиту. Но все понимали, что рано или поздно космический корабль с человеком на борту отправится на Венеру или на Марс. Тогда, в 60-е, в этом были так уверены, что в Советском Союзе даже запланировали дату запуска еще не созданного тяжелого межпланетного корабля (ТМК) к Марсу — ​8 июня 1971 года (время великого противостояния, когда планеты сближаются на наименьшее расстояние).

Рассчитывали, что подобный межпланетный перелет продлится год, возможно, больше. Но как быть с жизнеобеспечением космонавтов в длительном полете? Прежде всего это воздух, вода и еда. В сутки каждому человеку необходимо около 700 г сухой пищи, 800 г кислорода и 8 литров воды. Значит, для полета продолжительностью в один год на экипаж в три человека потребуется около 11 тонн запасов, что превращает марсианские планы в утопию.

Что делать? Тут только один выход — ​перейти на частично замкнутый круговорот веществ с помощью регенерации (то есть восстановления воздуха и воды из отходов жизнедеятельности экипажа) и использовать невесомую сублимированную пищу (продукты, обезвоженные методом вакуумной сушки).

Возможно ли это вообще? На этот вопрос должен был ответить секретный эксперимент по имитации полета человека на другую планету, который проводился с ноября 1967-го по ноябрь 1968-го в Институте медико-биологических проблем (ИМБП).

Отбор

Желающих запереться на год в тесной железной бочке было очень много, но медицинский отбор смогли пройти единицы: он был даже жестче, чем отбор в космонавты. В течение полугода авторитетная комиссия тщательно изучала состояние здоровья кандидатов в испытатели.

Из книги Андрея Божко и Виолетты Городинской «Год в звездолете»

Однажды я проснулся от шума. На дворе уже светало, да и двери комнаты были открыты, так что я ясно увидел около соседней кровати троих людей в белых халатах. Рядом с кроватью стоял какой-то прибор с ручками, напоминавший контейнер для продажи мороженого…

Через несколько минут я стал засыпать, как вдруг отчетливо услышал мычание. Что такое? Открываю глаза, звуки повторились. Приподнимаюсь и смотрю туда, откуда раздаются приглушенные стоны. У кровати соседа невозмутимо стояли все те же трое в белых халатах. Пытаюсь прийти на помощь соседу, но один из «белых халатов» делает рукой выразительный жест и холодно произносит: «Прошу вас лежать! Не вставайте!»

Но почему я должен лежать? Мгновения спустя я увидел над кроватью поднятую багрово-красную руку, вернее, кисть руки. Да это же рука моего соседа! Кажется, он зовет меня! Я вскочил с постели и вопреки протестам «белых халатов» «пробился» к нему. «Жертва» лежала на спине. Изо рта тянулся толстый гофрированный шланг к прибору, стоявшему у кровати. На лице гримаса страдания, лоб покрыт каплями пота, правая рука погружена в сосуд с водой. Мысленно обругав себя, вернулся в постель. Ничего не поделаешь, придется и мне в свое время выдержать подобное испытание. Четверть часа спустя врачи окружили мою кровать…

Инженер Виктор Потапов, который проектировал этот наземный лабораторный комплекс (НЛК), был среди претендентов первым, но за неделю до старта его забраковали по здоровью. После этого он ходил по коридорам института с пустыми глазами, и медикам пришлось выводить его из депрессии. Такое было время. Так бредили тогда космосом. На многое были готовы пойти.

Три товарища

Итак, кто они, эти счастливчики — ​прошедшие отбор добровольцы?

Герман Мановцев. Ему 31, он врач, на нем лежат заботы обо всей медицинской части эксперимента. Он из них самый старший. И у него уже есть опыт участия в непродолжительных (до месяца) изоляционных экспериментах. Серьезен, даже строг. Он командир этого нелетучего корабля.

Андрей Божко. Ему 29, он биолог, отвечает за «космическую» оранжерею. Сдержан, спокоен, интеллигентен.

Борис Улыбышев. Самый молодой — ​ему 24. Он техник, несет ответственность за состояние и работу аппаратуры и машин. Простой, общительный, веселый.

Родственники думают, что они уехали в командировку на Северный полюс. Герман, который женился незадолго до эксперимента, оставляет на Земле беременную жену. У Бориса — ​жена и пятимесячная дочка. Андрей еще холостой.

Каждый из них имеет право досрочно выйти из камеры в любой момент, не объясняя причины (забегая вперед: никто этого не сделает).

В зале, где установлена гермокамера, круглосуточно работают десятки людей: врачи, лаборанты, инженеры. Ведется пристальное наблюдение, делаются ежедневные пробы воздуха и воды, по ходу ставятся все новые экспериментальные задачи. Человек в этой области совсем новичок, так далеко он еще не летал.

Железная бочка

Системы регенерации находятся вне камеры, и они, конечно, весьма громоздкие (все-таки это пока еще не бортовой, а только экспериментальный вариант), но размеры жилого отсека точно повторяют космический модуль, спроектированный Королевым.

Жизненная площадь испытателей — ​всего 12 квадратных метров, четыре в длину и три в ширину. Если учесть, что половина пространства занята оборудованием, то для самой жизни трех взрослых человек остается что-то вроде типичной кухни в хрущевке. Весь год ребята будут сшибать углы — ​так и не смогут приспособиться к тесноте.

Обстановка в камере аскетичная. Темные стальные некрашеные стены. Решетчатый потолок. Всюду провода. Пульт бортового врача. Три полки для сна — ​друг над другом. Откидной столик с пультом связи. Крошечный камбуз. Плита. Холодильник. Велоэргометр для физических тренировок. Дверь в оранжерею, пока закрытая. Тесный санузел. Никакого уюта. Это нужно для чистоты эксперимента. Не в том смысле — ​что нужна угнетающая обстановка. Имеется в виду чистота буквальная — ​чтоб не было питательной среды для микроорганизмов. Поэтому стальные стены без обшивки. Поэтому нет никаких очеловечивающих пространство шторок.

Неуютности добавляет и то, что испытатели находятся под круглосуточным наблюдением или, как говорили сами ребята, «под обстрелом» трех кинокамер. И это их, конечно, сильно смущало. Так и не привыкли за год. Всегда чувствовали, как за ними «следят холодными и безразличными телеглазами».

Все в этой бочке ходит по кругу. Совершается круговорот веществ. Они дышат кислородом, полученным искусственным путем, пьют воду, полученную из продуктов жизнедеятельности (из мочи и конденсата). Меню рассчитано на пять дней и затем повторяется снова и снова. Круговорот происходит даже со спальными полками — ​ребята меняются местами каждые десять суток, чтоб никому не было обидно, ведь углекислый газ распределяется неравномерно, и наверху спать хуже.

Поехали

Уже к вечеру первого дня все трое загрустили. Разыграли спальные места. Улеглись. Но уснуть долго не могли. Молча лежали в спальных мешках, каждый наедине со своими мыслями.

В семь утра по радиосвязи их приветствует Командный пункт: «Бытовой отсек, подъем!» Они спрыгивают с полок и тут же отстегивают еще непривычные медицинские пояса (больше похожие на сбрую) с электродами и датчиками, с помощью которых снаружи контролируют частоту их дыхания и пульса во время сна. Загорается лампочка под потолком. Внешняя шторка за иллюминатором медленно открывается, и из темноты на них, не моргая, глядит глаз кинокамеры. Начинается второй день эксперимента.

Зарядка, умывание, завтрак, уборка, пробы, записи параметров в журнал (каждые два часа), медицинские обследования, обработка данных, записи в журнал, опять пробы, журнал, опять обследования, журнал, самомассаж, сон. И только днем в расписании есть час отдыха и вечером — ​45 свободных минут. Отбой — ​в полночь.

Андрей делает рутинное медицинское обследование

И так каждый день. 366 суток. Все по строгому распорядку. Хотя, конечно, монотонный график разнообразят «выходные» дни (когда можно почитать или сыграть в шахматы), «обменные» (когда все отходы жизнедеятельности собираются и передаются наружу для исследований) или, например, дни «большой крови» (когда ребята берут друг у друга кровь из вены), но и они со временем превращаются в рутину. Тяжело.

Для связи с внешним миром, вернее, с Командным пунктом, помимо радио используются два шлюза — ​небольшие камеры, через которые без утечки атмосферы гермообъекта можно передавать наружу пробы и анализы и получать обратно, например, стерилизованные книги. Читают в основном о путешествиях, о дикой природе. Другие «отдушины» — ​занятия высшей математикой, шахматы, гитара. Один раз им даже разрешают по установленному снаружи напротив иллюминатора телевизору посмотреть хоккей.

Из книги «Год в звездолете».

Во время дежурства много приходится заниматься кухней, хотя приготовление пищи и несложно. Приготовить обед — ​это значит залить концентрат водой и в зависимости от продукта подогреть его или подать так. Стоит, например, положить кусочек мяса, напоминающий хлебный сухарь, в воду, как очень скоро оно приобретает вид и вкусовые свойства обычного мяса. Творог — ​сухой белый порошок — мы восстанавливаем так же: заливаем водой комнатной температуры и, помешивая, доводим до консистенции, свойственной натуральному продукту. Так же быстро приготавливаем яблочное пюре, соки. Очень просто готовить салат: зелень нужно вымыть, измельчить, добавить немного воды и сухую специальную заправку, содержащую майонез и лимонную кислоту. Всего на подготовку пищи, включая салат, затрачивается обычно не более двух часов в сутки. Из-за ограничений в воде больше всего времени идет на мытье зелени, а также посуды.

Долгое время они не могут привыкнуть к непривычной еде и все время чувствуют голод, хотя калорийность продуктов равна их энергозатратам. Тяжело оказалось преодолеть барьер и пить воду, полученную из мочи (хотя по качеству она была лучше обычной). Душ разрешается принять раз в 10 дней, и поначалу, пока они еще не научились экономно расходовать воду, положенной нормы — ​10 литров на человека — ​хватает только на то, чтоб намылить голову и смыть мыло. Постоянный гул систем достигает 100 децибел. Ни к шуму, ни к безвкусной сублимированной еде, ни к тесноте их не готовили. Пришлось адаптироваться уже по ходу эксперимента.

Первые дни они много общаются, знакомятся друг с другом, но вскоре у них появляются табуированные темы для разговоров — ​о себе и о своих близких. Иначе — ​тоска.

Все хорошо

Они вроде на Земле, но будто бы и не на ней, вне ее. Эдакая внутренняя эмиграция в совершенно ином смысле, чем принято использовать это выражение сейчас.

Представьте, вам на год выключают солнечный свет, звук дождя, трамвайные звонки, шум листьев на ветру, сам ветер, запах мокрого асфальта, шерсть собаки на ощупь, ​всякое воробьиное чириканье, наличие которого в жизни только тогда и замечаешь, когда его отключают.

Что происходит в том мире, который отгорожен от них стальными стенами, бетонными заборами и «железным занавесом»? В мире, который так далек, что космос им ближе.

Однажды Андрею приснилось, как втроем они выбрались из гермокамеры на крышу, покрытую снегом, и играли в снежки, а потом вернулись обратно.

В эту зиму они не увидят снега, мимо них пройдут весна и лето. Чтобы подтолкнуть время, Герман каждый вечер методично вычеркивает прожитый день. Андрей, наоборот, избегает даже бегло смотреть на календарь.

Здесь, внутри стальных стен, дни похожи один на другой с точностью до минуты. Все идет по графику. Вечер — ​самое трудное время. Нестерпимо хочется выйти на улицу. Трудно без людей. Для связи с родными остаются только сны. В них они встречаются, видят их.

«Герман, мы тебя поздравляем! У тебя родилась дочь!» — ​сообщил однажды утром Командный пункт. Потом Герман признался, что еле удержался в тот момент — ​так страшно ему захотелось выйти из камеры.

Но что бы ни происходило, как бы тяжело ни было — ​они ни разу не пожаловались. «Все в порядке, все хорошо!» — ​366 раз отвечали они Командному пункту на стандартный утренний вопрос «Как дела?».

Новый год

В этой монотонной, расписанной по минутам жизни любое отклонение воспринимается ярким событием. На ноябрьские праздники они получили какао и потом вспоминали это неделями.

А встреча Нового года стала, наверное, самым главным событием за весь эксперимент. Во-первых, сэкономив воду, они нелегально вымыли головы. Во-вторых, как смогли, подстригли друг друга. Праздничный рацион был ошеломительный: на обед — ​суп харчо, на ужин — ​черная икра, креветки и настоящий хлеб!

Борис стрижет Андрея

Но самая главная радость, превратившая суровых испытателей в малых детей, — ​это запах хвои. Хотя елочку и крошечные игрушки тщательно стерилизовали, прежде чем передать ее через шлюз в гермокамеру, но запах остался. Когда пробили куранты, ребята подняли бокалы с черносмородиновым соком.

Потом добровольным узникам через иллюминатор по телевизору показали праздничный концерт. Единственный раз в году в нарушение режима они легли в половине второго. Так закончился 57-й день их заточения.

Равновесие

О психологии испытателей или космонавтов в те времена думали мало. Ребята не были толком знакомы друг с другом, когда попали в гермокамеру. Треугольник отношений оказался очень непрост. При недоразумениях и размолвках двое часто объединяются против третьего. В такие моменты спасительными оказываются ручка и бумага.

Пока все идет как будто нормально, — ​записывает в дневник Андрей. — ​Позади самый тяжелый период перестройки и становления отношений. Теперь мне совершенно ясно, что самое трудное — ​пребывание втроем в закрытом помещении, откуда нельзя уйти, если что-нибудь не по душе. Эта постоянная психическая нагрузка изматывает, пожалуй, больше, чем все остальное. 

Думаю, что Герман и Борис испытывают подобное же чувство…Я долго лежу с закрытыми глазами, пытаясь заснуть. Перед глазами мелькает калейдоскоп событий: дом, клиника, герметичная камера. Слышу глухие звуки — ​словно о стальные стены бьются наши мысли, чувства. Они не проникают наружу. Накатывает тоска, щемящее чувство одиночества. Но поддаваться ему нельзя. Ведь мы — ​научная экспедиция, три специалиста! И все равно мы… люди, и мы страдаем от заточения.

Как отключиться от круглосуточного утомительного присутствия других? Как сохранить мир? Ведь что бы ни случилось, а сидеть все равно за одним столом. Дышать все равно одним воздухом. Буквально. И обязательно досидеть до конца — ​надо дать науке материал.

Интуитивно они находят решения. Например, первое время Андрей и Борис с увлечением играют в шахматы. Но вскоре замечают, что Герману это не по душе: он не умеет играть и поэтому не может участвовать. Как только Андрей и Борис почувствовали это, они прекратили играть — ​одно из немногих удовольствий в столь однообразной жизни принесли в жертву единству на борту корабля.

Интуитивно отказались от панибратства. Каждый изобрел свой способ снять накал. Андрей ведет дневник. Курильщик Герман достает из кармана трубку, держит ее во рту, кладет обратно в карман. Борис занимается спортом.

Интуитивно старались быть деликатными в условиях полного отсутствия личного пространства: например, крючок для одежды, который облюбовал себе один из них, другие уже не занимают. Всеми силами, измотанные невозможностью хоть немного побыть наедине с собой, они охраняли хрупкое равновесие в тесной стальной бочке.

Стараются не давать советов. Обдумывают фразы, прежде чем их произнести (слово в замкнутом пространстве оказалось слишком сильным раздражителем). К концу эксперимента ребята почти перестают разговаривать между собой.

Именно после этого эксперимента стала активно развиваться космическая психология.

Оранжерея

На 76-й день к бытовому отсеку «пристыковывают» оранжерею. Начался второй этап эксперимента.

Стою около двери, ведущей в оранжерею, и жду команды, — ​записывает в дневник Андрей. — ​Когда дежурный сообщил, что давление в отсеках выровнялось, а главный инженер подал команду: «Разгерметизировать дверь!» — ​я с силой повернул ручку. Через несколько секунд мы все уже были в оранжерее. Радость была неописуемой. Нам казалось, что мы попали в другой мир. Жадно вдыхали какие-то новые запахи и с любопытством разглядывали новое помещение. На его «грядках» заметили первые всходы. В оранжерее нас ждал сюрприз: плюшевый медвежонок…

Мы прыгали в узком проходе, бегали, подтягивались на перекладине и не могли нарадоваться растениям, которые были посеяны за несколько дней до подключения оранжереи. Их тонкие росточки — ​вестники живой природы, оставшейся за пределами нашего «дома», — ​вызывали в нас приятные воспоминания.

Перед испытателями стояла задача: проверить биологическую совместимость высших растений и человека в замкнутом пространстве и возможности обеспечить будущих космонавтов витаминами. На «грядках» выращивали листовую капусту, кресс-салат, огуречную траву и укроп — ​скороспелые овощные растения.

В оранжерее используется лунный цикл — ​день продолжается 14 земных суток, затем наступает такая же длинная ночь, но урожая, снятого в светлое время, с лихвой хватает на 14 последующих темных суток. Конечно, с появлением оранжереи добавляется работы, но все довольны. Герман и Борис помогают Андрею собирать урожай, взвешивать съедобную часть, корни, записывать все в журнал.

Счастьем для испытателей стало и расширение пространства. Пять шагов по узкому проходу вперед, поворот, пять шагов назад. После существования втроем на «хрущевской кухне» эти пять шагов воспринимались как роскошь.

И еще — ​теперь им есть где уединяться. Андрей просиживает там за микроскопом, изучая микрофлору, сопутствующую растениям. Борис уходит в оранжерею с гитарой. Герман облюбовал турник. Жить стало полегче.

Герман на турнике в оранжерее

Сюда же, в оранжерею, «сошлют», наконец, Высоцкого. Это одна из самых больших радостей Бориса — ​его песни, и он может слушать их без конца, но Андрею и Герману одни и те же песни по тысячному разу порядком надоели. Поэтому теперь Высоцкого специально для Бориса транслируют вечером в оранжерейный отсек.

Весна

В условиях изоляции у ребят очень обострился слух. Особенно ярко этим проявил себя Андрей: в один весенний день он уловил в группе обеспечения незнакомый девичий голос. После этого он даже забросил дневник. Затем, слушая ее слегка кокетливую манеру вести радиопереговоры с Германом, он заключил, что она симпатичная. А когда через несколько дней, во время своего дежурства, он впервые поговорил с ней сам, то почему-то загрустил после этого.

От космического полета эксперимент отличался прежде всего отсутствием невесомости. И еще кое-чем. Пожалуй, самое оригинальное, что можно увидеть в иллюминаторе, если уж ты находишься в космосе, так это Землю. Здесь же, на Земле, иллюминатор в конце оранжереи снаружи завешен шторкой. Однажды, случайно оказавшись у оранжерейного иллюминатора, Андрей заметил в шторке щель. А в щель мельком увидел симпатичную девушку. И сразу понял: она!

С этого дня я потерял покой, напрочь утратил былое душевное равновесие. «Ты что, спятил? — ​зло издевался я над самим собой по ночам. — ​Ко всем прочим переживаниям добавить еще эти! Сам себе усложнил жизнь, сделал ее еще труднее. Бывало, когда ребята вспоминали жен, ты всегда чувствовал свое преимущество. Они раздваивались, а ты нет. Тебе было легче. А теперь?..» — ​позже запишет он в дневник.

И Андрей отважился на страшное нарушение режима. Через герметический шлюз в пробах грунта из оранжереи он незаметно переправил ей письмо.

«Я пишу тебе не от скуки, а от желания поближе познакомиться с тобой, так как обычные способы знакомства для меня сейчас неприемлемы. Я очень люблю животных. У меня жили еж, несколько кошек, чижи, канарейка и даже лисенок. Я очень люблю природу в любом ее проявлении. Наверное, это и определило мое призвание — ​биология, космическая биология…»

Спустя несколько дней через ту же лазейку он получил ответ:

«Андрей, твое письмо стало частью моей жизни. Каждый день я пишу тебе мысленно. И знай, я тоже считаю дни…»

Дней, кстати, оставалось еще много — ​около полугода. Но теперь все было чуть по-другому. Он так же работает: берет пробы, ухаживает за растениями в оранжерее, работает за микроскопом, делает записи в журнал, фотографирует, но где-то в глубине души догадывается, что Виолетта (именно так ее звали) в это время наблюдает за ним на телеэкране. И, возможно, впервые за весь «полет» круглый глаз кинокамеры не вызывает у Андрея чувства неловкости.

Тайная переписка продолжается.

Авария

Впереди Андрея, Германа и Бориса ждало еще одно испытание: на третьем этапе эксперимента было принято решение ввести 10-суточную аварийную ситуацию. Температура в камере поднялась до 30 градусов, влажность воздуха повысилась до 90%, резко снизилось содержание кислорода, возросло содержание углекислоты, из рациона была исключена горячая пища, норма питьевой воды уменьшилась в два раза.

Иллюминаторы запотели. Вода сконденсировалась на стальных решетках потолка. Ребята сидят мокрые, с красными лицами, как в парной. У всех слабость, нежелание двигаться, что-либо делать, постоянно хочется пить, засыпают медленно, всем троим снятся кошмарные сны. Андрею снится, как огромная черная кошка прыгает ему на грудь. Он пытается связать ее — ​но она вырывается и вновь бросается на него. Пытается душить ее — ​она выскальзывает…

«Может, уменьшить нагрузку?» — ​спрашивают с Командного пункта. «Не стоит. Осталось немного. Выдержим», — ​отвечают из гермокамеры.

Что их удерживало в бочке? Что помогало выносить мучения? Самолюбие? Ответственность? Упрямство? Они понимали, что участвуют в уникальном и чрезвычайно важном для всего человечества эксперименте. Выход одного из них означал бы конец эксперимента. А ведь над ним работал целый институт. Нет, они не могли выйти. Когда у Германа обнаруживается гнойная киста за ухом, то, чтобы не останавливать эксперимент, он сам себя оперирует.

Приземление

Через 366 дней после начала эксперимента встречать узников железной бочки приехали большие гости: академики, генералы, конструкторы. Собрались, наверное, все сотрудники института.

Выход из гермокамеры укрыт полиэтиленовой пленкой. Наконец, дверь открывают, и из полиэтилена, прокладывая себе дорогу руками, выходят наши три товарища. На встречающих белые халаты, шапочки и медицинские маски. Они жмут героям руки и вручают им цветы. Весь зал аплодирует.

Их не было на Земле целую вечность. Чтобы вам легче было представить масштаб, просто перечислим, что случилось в мире, пока они там сидели взаперти. Науру, крошечное государство на коралловом острове в Тихом океане, объявило о своей независимости. В автономное плавание ушел остров Маврикий в Индийском океане. Независимыми стали африканское Королевство Свазиленд и Южный Йемен.

Пока их земной корабль никуда не летел, в космосе побывали беспилотные «Аполлон‑4», «Аполлон‑5», «Аполлон‑6» и «Союз‑2», пилотируемые «Аполлон‑7» и «Союз‑3». Космическая станция «Сервейер‑6» совершила мягкую посадку на Луну. Во время тренировочного полета погиб Юрий Гагарин.

Пока эти трое прокладывали человечеству путь на Марс, советские танки побывали в Праге.

Пока ребята сохраняли хрупкий мир в железной бочке, отказываясь от шахмат, в которые не играет один из них, человек продолжал воевать во Вьетнаме, в Намибии, в Северном Йемене и в Родезии, шла «культурная революция» в Китае и холодная война во всем мире, был убит Мартин Лютер Кинг.

В полуфинале чемпионата Европы по футболу СССР и Италия сыграли вничью, и победитель был определен жребием — ​уникальный случай в истории большого футбола. СССР не повезло. США тоже — ​они умудрились потерять в Гренландии атомную бомбу. В Париже произошла студенческая революция, а СССР отметил 50-летие Октябрьской революции. Впервые в истории террористы захватили гражданский самолет с заложниками, и была проведена первая в истории медицины операция по пересадке сердца. Пока они там сидели…

Свобода

Это было самое тяжелое: выйти на божий свет, к людям, вдохнуть такой острый после гермокамеры пьянящий запах цветов, увидеть нарядную ноябрьскую Москву из окна автомобиля и снова оказаться взаперти. Опасаясь «микробного шока», после «приземления» их поместили в специальный бокс — ​на карантин.

И все же степень свободы (даже в боксе!) ошеломляет вчерашних сидельцев. Во-первых, можно принять ванну! Наполнить ее до краев, погрузиться в нее с головой! Так много воды они давно не видели. Во-вторых, курильщики Герман и Борис после годового воздержания тут же задымили. В-третьих, здесь есть окно! А еще непривычная оглушительная тишина. А еще на подносе принесли настоящую еду. Ну и наконец — ​теперь у них есть телефон. Андрей позвонил Виолетте…

Через две недели ребят выпустили на волю. Бориса его подросшая на год дочка, конечно, не узнала и назвала дядей. Герман впервые увидел свою девятимесячную дочь, а Андрей — ​любимую девушку.

Из книги «Год в звездолете»

Мы стоим рядом. Смотрим друг на друга. Узнаем и не узнаем. Закутанная в меховую шубку с белым капюшоном на голове, она похожа на Снегурочку. И она тоже, наверное, делает для себя открытие. Вдруг Виолетта достает из сумочки две белые хризантемы и протягивает мне.— Вы так долго не видели цветов, — говорит она мне, улыбаясь. — Спрячьте под пальто, чтобы они не замерзли.Холодно! Дует сильный ветер, но мы, не замечая его, долго гуляем по заснеженному саду. Нам тепло… Медленно и с наслаждением вдыхая морозный воздух, я возвращаюсь. Ничего не желаю, ни о чем не думаю. Я просто счастлив!

Руководитель эксперимента, конечно же, знал о нарушении режима в начале второго периода, но даже он не мог предполагать, к каким это приведет результатам: вскоре Виолетта и Андрей поженились и так и прожили всю жизнь вместе.

Год в земном звездолете (1967-1968гг.)

Полвека после

21 декабря 1968 года «Аполлон‑8» с тремя астронавтами на борту покинул околоземную орбиту. Человек впервые достиг другого небесного тела — ​Луны — ​и вышел на ее орбиту. Это был колоссальный прорыв к звездам. Это событие, произошедшее вскоре после завершения эксперимента, а также его секретность отчасти украли славу у этих троих парней. Известно, что они были представлены к званиям Героев Советского Союза, но так и не получили их. И хотя тогда про них написали все советские газеты, теперь о них никто не помнит. Программу создания ТМК свернули еще в советское время.

Герман Мановцев, Борис Улыбышев, Андрей Божко

Как бы ни сблизил их опыт совместной жизни в замкнутом пространстве, но после эксперимента они не общались. Какое-то время все трое продолжали работать в одном институте, но отпуск проводили в разных местах. Видимо, психологическая нагрузка во время эксперимента оказалась слишком серьезной.

Бочка эта до сих пор стоит в том же экспериментальном корпусе. Конечно, там все обветшало, а сам зал используется как склад всякого ненужного институтского хлама. В том числе стоят на полу стопками коробки с катушками — ​более 900 штук. Бесценный кинофонд ИМБП, который еще можно спасти (оцифровать) за 2–3 миллиона рублей, но где их взять…

Мир успешно использует полученные в результате эксперимента знания и технологии. Все орбитальные станции — ​следствие этого эксперимента. Но их — ​этих знаний — ​было получено столько, что даже спустя полвека остается запас на будущее.

А пилотируемые полеты к другим планетам Солнечной системы пока человеку не по зубам. Так что Марс у нас у всех еще впереди. Именно: у всех нас. Потому что ни одна страна в мире в одиночку марсианский полет не потянет — ​теперь-то это понятно. Интересно, сколько мы еще будем пропадать поодиночке?


Екатерина Гликман
                           
 Источник:

• Книга Андрея Николаевича Божко, Виолетты Семеновны Городинско Год в «Звездолете»