Какие механизмы, кроме
идеологии, помогают государству контролировать индивидов? Каким образом
здравоохранение служит целям полиции? Что кроется за понятиями «забота» и
«терпимость» в современных государствах и как они становятся орудием
беспрепятственного вмешательства в жизнь индивидов?
Сначала необходимо
сделать важное замечание относительно работы Фуко над темой биополитики. Как мы
говорили в первой публикации цикла, вопросами власти непосредственно философ
стал заниматься в последний период своей творческой деятельности. И работы,
которые исчерпывающе освещают эту тематику, посвящены генезису биовласти и
биополитики. Как говорит Фуко в своей вводной лекции курса, прочитанного им в
Коллеж де Франс в 1978–1979 учебном году, издание которого и получило название
«Рождение биополитики», в итоге вводная часть стала предметом целого курса.
Таким образом, благодаря публикации этих лекций, нам удалось увидеть рождение
этого ребенка рационализма, но не его развитие и воспитание. Об этом мы можем
судить лишь из многочисленных выступлений и интервью Фуко, а также составляя
собственное мнение об этом вопросе.
Как
говорилось выше, Фуко констатирует, что такой специфический тип
управления, как полиция, сегодня прочно вошел в науку и нашу жизнь. Начиная с
самого начала изобретения этого термина, подаренного Эпохой Просвещения,
указанный феномен лишь неуклонно развивался во всех областях человеческой
жизнедеятельности. Интересен пример из работы Фуко «Рождение социальной
медицины», где он показывает, каким образом система здравоохранения, как
имеющая «доступ к телу» (во всех смыслах этого выражения), была
трансформирована для целей полиции и выполнения важнейших ее функций – переписи
населения, контроля за состоянием рабочей силы, общего количества и уровня
трудоспособного населения:
Можно ли утверждать,
что современная медицина является индивидуальной, поскольку она существует в
рамках рыночных отношений? Что современная медицина в той мере, в какой она
сопряжена с капиталистической экономикой, является медициной индивидуальной или
индивидуалистической? Можно доказать, что это не так. Современная медицина
представляет собой социальную медицину, основа которой – определенная
технология социального тела; медицина есть социальная практика, и только один
из ее аспектов является индивидуалистическим и аксиологически окрашивающим
отношения между врачом и больным.
Я сторонник гипотезы, согласно которой, придя
к капитализму, мы не перешли от коллективной медицины к частной, но случилось
как раз противоположное: капитализм, развивавшийся в конце XVIII в. и в начале
XIX века, вначале социализировал первый объект, тело в функции производительных
сил, рабочей силы. Контроль общества над индивидами осуществляется не только
через сознание или идеологию, но и в теле и вместе с телом. Для
капиталистического общества важнее всего биополитическое, биологическое,
телесное измерения.
Тело – биополитическая реальность; медицина –
биополитическая стратегия. Как прошла эта социализация? Я бы хотел изложить
свою позицию, исходя из некоторых общепризнанных гипотез. Известно, что
человеческое тело с политической и социальной точек зрения оценивается в
качестве рабочей силы. Однако же для эволюции социальной медицины, или самой
западной медицины, кажется важным, что вначале медицина не интересовалась
человеческим телом как рабочей силой. Ее не интересовало ни тело пролетария, ни
вообще человеческое тело как рабочая сила. Этого не происходило до второй
половины XIX в., когда была поставлена проблема тела, здоровья и уровня
производительных сил индивида (1).
Действительно,
медицина, имея поистине эксклюзивный доступ к телу, обладает колоссальной
властью. Не только над конкретным «пациентом». Но политическую власть за всем
обществом. Имея возможность наблюдать каждого, контролировать его
жизнедеятельность, изолировать от других людей при необходимости, констатируя
смерть/инвалидность, медицина контролирует все общество, записывая и фиксируя
непрерывно информацию в медицинских картах за каждым, получая в итоге полную
картину актуального состояния населения (2).
Аналогично медицине,
политика использует другие инструменты, организуя контроль и в прочих сферах
жизни общества. Однако есть ли пределы такого контроля? Может ли он быть
тотальным? И как из тотального он превращается в тоталитарный?
Развиваясь сообразно
своей внутренней рациональной логике, биополитика, основанная на тотальном
администрировании всех форм жизни человека путем полного наблюдения и
вмешательства в нее, доходит до абсурда и превращает государство в «самого
холодного из всех постылых монстров» (3), в то, что привычно называют полицейским
государством (Polizeistaat).
Самые показательные примеры, к которым Фуко
постоянно обращается, – фашизм и сталинизм, доведшие идею рационального
управления до предела.
Действительно, эти системы можно было бы обвинить в чем
угодно, но только не в иррациональности. Со времени «двух великих экспериментов
мы вдруг ощутили, что под государственными органами, на совершенно ином уровне
и до некоторой степени от них независимо, существовала целая механика власти,
осуществлявшаяся постоянно, непрерывно и насильственно; она позволяла сохранять
прочность и жесткость социального тела, причем играла в этом деле не меньшую
роль, чем основные государственные органы, вроде армии или правосудия»(4).
Фуко признает, что на
самом деле стремление к рациональному и те печальные последствия, которые оно
влечет за собой при чрезмерном увлечении, это неотъемлемая черта западной
цивилизации.
Известно, что с эпохи
античности западные общества претендовали на разум и что в то же время их
система власти была системой насильственного, кровавого и варварского
господства. (…) для истории Запада важно изобретение систем господства, которым
присуща крайняя рациональность. Сюда относится целая совокупность
целесообразностей, техник и методов: дисциплина царит и в школе, и в армии, и
на заводе. Дисциплина и чрезвычайно рациональные техники господства… Не говоря
уже о колонизации с ее режимом кровавого господства; это всесторонне
продуманная, безусловно намеренная, осознанная и рациональная техника. Власть
разума – кровавая власть (5).
Таким образом,
сталинский режим и фашизм — это две явно выделяющиеся точки в европейской
истории, но поставлены они на карте, уже залитой кровью. И закат этих режимов,
провозглашение социальных европейских ценностей вовсе не«отмыли» европейский
разум, а лишь слегка «припудрили». Произошла маскировка. Мы рассматривали выше,
что характеристикой традиционного подхода являлась ориентация на сохранение
территории государства. Государство обеспечивало населению гарантию сохранности
его границ от внешних врагов. Это был территориальный пакт. Сегодня же гарантии
несколько иные. Гарантируется безопасность от внутренних неблагоприятных
факторов – несчастный случай, болезнь, ущерб, риск. И эти новые гарантии
требуют качественно другого правопорядка и другой законности.
В былые времена
государство могло сказать: «Послушайте-ка, вы будете наказаны, если сделаете
вот то-то, и вы не будете наказаны, если этого не сделаете». Государство,
гарантирующее безопасность, есть государство, которое обязано вмешиваться в
всех случаях, когда течение повседневной жизни нарушается каким-либо
исключительным событием. И сразу же закон оказывается неприемлемым; и сразу же
оказывается необходимыми упомянутые разновидности вмешательства, исключительный
и незаконный характер которых отнюдь не должен выглядеть знаком произвола или
избытка власти, но выглядит, напротив, знаком заботы: «Посмотрите, как мы
готовы вас защищать, ведь поскольку происходит нечто чрезвычайное, мы
собираемся вмешиваться всеми необходимыми способами, очевидно, не учитывая эти
старые привычки – законы или юриспруденцию». Эта сторона вездесущей заботы и
есть аспект, в котором предстает государство (6).
За заботой скрывается
неограниченный ресурс для вмешательства и подавления. Вторым способом
маскировки является европейская «терпимость». Фуко отмечает, что
«складывающиеся сейчас общества безопасности терпимо относится к целому ряду
разновидностей поведения, в пределе – отклоняющихся от нормы и даже
антагонистичных по отношению друг к другу; правда, при условии, что такое поведение
оказывается «защищенным оболочкой», не допускающей таких людей и форм
поведения, которые считаются неподконтрольными и опасными. И отграничивать
такие «опасные случайности» — дело власти. Но в упомянутой оболочке имеется
свобода маневра и некий плюрализм, к которому относятся со значительно большей
терпимостью, нежели при тоталитаризме. Это более ловкая и хитрая власть, чем
власть тоталитарная. …Это власть нового типа» (7).
Мы видим, насколько с
тех пор, когда Фуко писал эти слова, ситуация, с одной стороны, усугубилась, а
с другой стороны, стала более явной и очевидной. Здесь можно привести сколько
угодно примеров избирательной «терпимости» западных держав по отношению к тем
или иным проявлениям (например, однополые браки). Но зачастую такая показная «терпимость»
по отношению к одним вопросам становится оправданием для проявления крайнего
неприятия и чрезмерного насилия по другим вопросам. Однако, рассуждения о
сегодняшних реалиях ждут нас впереди. В следующей публикации мы узнаем, какие
способы противостояния биополитике и гипертрофированной власти предлагал Фуко
своим читателям – интеллектуалам.
Источник:
1. Рождение
социальной медицины. Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч.3. М., 2006. С.
82-83.
2. Там же. С. 94.
3. Фуко М.
Интеллектуалы и власть. Ч.1. М., 2002. С. 379.
4. Мишель Фуко. Ответы
философа. Часть 1. М.,2002. С. 172.
5. Пытка — это разум.
Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч.3. М., 2006. С. 74.
6. Мишель Фуко:
Безопасность и государство. Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч.3. М.,
2006. С. 46-47.
7. Мишель Фуко:
Безопасность и государство. Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч.3. М.,
2006. С. 48.
☘️ 🌱 ☘️
Читайте другие статьи из цикла: