У немецкой легенды, вдохновившей Гете на создание «Фауста», в литвинских* землях был свой аналог [*Литви́ны —
термин, который использовался в исторических источниках для обозначения
населения Великого княжества Литовского. Как правило, термин
подразумевал под собой как этнических литовцев, так и нынешних белорусов
(когда «литвины» противопоставлялись «русинам»), а также всего населения Великого княжества вне зависимости от происхождения.
В соответствии с литвинской теорией, белорусы — это литвины, а Белоруссия — это Литва. Термины «белорусы» и «Белоруссия» гордым литвинам навязал кровавый российский царизм. А современные литовцы — это на самом деле «жмудины» или «летувисы».].
Но стало то известно людям не сразу. Долгое время принимали полоцкие учителя и школяры Твардовского за смиренного христианина, почитающего веру и Господа. Его даже, как пишет Барщевский, поставили наставником над несколькими студентами.
В Кракове, как утверждают польские предания, Твардовский воспылал еще большей жаждой познания. Однажды в полночь он вышел за городские стены и вызвал Вельзевула из самой яркой звезды в небе. Он просил повелителя ада наделить его способностью воскресить античных героев и философов, открыть ему тайны мироздания. В уплату за желаемое продал пан чертям бессмертную душу.
Дружба с Вельзевулом открыла перед Твардовским безграничные возможности. У него было золота больше, чем у польского короля Сигизмунда Августа. Устав шагать пешком по дорогам, он просто рисовал на песке коня. Рисунок оживал, и Твардовский в считанные мгновения оказывался там, где желал.
Стал Твардовский великим волшебником. Переворачивал горы. Олькутские копи в Краковской округе стали самыми богатыми именно по его мановению, ведь это Твардовский собрал в одном месте всю польскую серебряную руду. А еще он пытался оживлять мертвецов, но Господь не дал ему это сделать, опасаясь, что на земле не останется места для других существ, кроме людей.
В соответствии с литвинской теорией, белорусы — это литвины, а Белоруссия — это Литва. Термины «белорусы» и «Белоруссия» гордым литвинам навязал кровавый российский царизм. А современные литовцы — это на самом деле «жмудины» или «летувисы».].
Пан Твардовский, продавший душу дьяволу, как полагал классик белорусской (литвинской) литературы Ян Барщевский*, начинал свою ученую карьеру в Полоцке, в школе при знаменитом Иезуитском коллегиуме. Он не слишком вникал в смысл благопристойных книг иезуитов, трактовавших о боге и святых, но предавался чтению книжиц сомнительных, написанных явно не благочестивыми отцами церкви, а богохульниками и смутьянами.
__________________________
* Ян Барщевский (польск. Jan Barszczewski; белор. Ян Баршчэўскі) — белорусский и польский писатель и поэт, один из основателей новой белорусской литературы.
Ян Барщевский родился в деревне Мураги возле большого озера Нещердо. На современной политической карте оно располагается на севере Республики Беларусь, в те времена это был географический центр Витебской губернии.
____________________________________________________
* Ян Барщевский (польск. Jan Barszczewski; белор. Ян Баршчэўскі) — белорусский и польский писатель и поэт, один из основателей новой белорусской литературы.
Ян Барщевский родился в деревне Мураги возле большого озера Нещердо. На современной политической карте оно располагается на севере Республики Беларусь, в те времена это был географический центр Витебской губернии.
Но стало то известно людям не сразу. Долгое время принимали полоцкие учителя и школяры Твардовского за смиренного христианина, почитающего веру и Господа. Его даже, как пишет Барщевский, поставили наставником над несколькими студентами.
Один из воспитанников Твардовского поплатился за пристрастие своего воспитателя к тайным наукам и ведовству. Звали парня Гугон. Однажды он обнаружил, что в башне, где жил Твардовский, комната отперта. Наставник забыл, уходя куда-то закрыть на ключ дверь. Из любопытства Гугон вошел в комнату и стал рассматривать книги Твардовского.
В самой большой он увидел на будто сажей вымазанной странице белые буквы. Гугон стал читать вслух текст. И тут появился в клубе дыма некий демон. Посланец ада кричал, что не знает Гугона и, разъярившись, ударил парня когтистой лапой. Да с такой силой, что студент моментально испустил дух.
Демон тот был ручным бесом Твардовского. Он вызывал его специальными заклинаниями, когда имел нужду в помощи адских сил. Колдун подверг черта допросу, дознавался причину, по которой тот убил Гугона. Черт сказал, что поправит дело. Он вселился в труп студента. И перед Твардовским предстал живой Гугон.
Но то был не прежний добродушный и улыбчивый весельчак, а мрачный и злобный циник. Даже во взгляде его пылало презрение и ненависть.
С той ночи Гугон стал самым главным хулителем церкви. Он не стеснялся посмеяться над ксендзами, когда те совершали обряды в костеле. Он грубил ректорам и господам-иезуитам.
В конце концов парня изгнали из школы при коллегиуме. Гугон не угомонился. Он стал писать сатиры на учителей Иезуитского коллегиума и рассылать их по разным городам и весям. Так Твардовский еще во время своего пребывания умножил число врагов католической церкви, продолжая свою связь с Сатаной.
В самой большой он увидел на будто сажей вымазанной странице белые буквы. Гугон стал читать вслух текст. И тут появился в клубе дыма некий демон. Посланец ада кричал, что не знает Гугона и, разъярившись, ударил парня когтистой лапой. Да с такой силой, что студент моментально испустил дух.
Демон тот был ручным бесом Твардовского. Он вызывал его специальными заклинаниями, когда имел нужду в помощи адских сил. Колдун подверг черта допросу, дознавался причину, по которой тот убил Гугона. Черт сказал, что поправит дело. Он вселился в труп студента. И перед Твардовским предстал живой Гугон.
Но то был не прежний добродушный и улыбчивый весельчак, а мрачный и злобный циник. Даже во взгляде его пылало презрение и ненависть.
С той ночи Гугон стал самым главным хулителем церкви. Он не стеснялся посмеяться над ксендзами, когда те совершали обряды в костеле. Он грубил ректорам и господам-иезуитам.
В конце концов парня изгнали из школы при коллегиуме. Гугон не угомонился. Он стал писать сатиры на учителей Иезуитского коллегиума и рассылать их по разным городам и весям. Так Твардовский еще во время своего пребывания умножил число врагов католической церкви, продолжая свою связь с Сатаной.
В польских сказаниях имя Твардовского чаще всего соотносят с Краковом. Здесь он якобы жил в 16 веке. А в 19-м столетии досужим ротозеям краковские евреи показывали небольшую мзду дом и подвал, где встречался с чертями Твардовский, где он точил свою саблю и где придумывал искусственные крылья, на которых ночами парил над городом.
В Кракове, как утверждают польские предания, Твардовский воспылал еще большей жаждой познания. Однажды в полночь он вышел за городские стены и вызвал Вельзевула из самой яркой звезды в небе. Он просил повелителя ада наделить его способностью воскресить античных героев и философов, открыть ему тайны мироздания. В уплату за желаемое продал пан чертям бессмертную душу.
Дружба с Вельзевулом открыла перед Твардовским безграничные возможности. У него было золота больше, чем у польского короля Сигизмунда Августа. Устав шагать пешком по дорогам, он просто рисовал на песке коня. Рисунок оживал, и Твардовский в считанные мгновения оказывался там, где желал.
Стал Твардовский великим волшебником. Переворачивал горы. Олькутские копи в Краковской округе стали самыми богатыми именно по его мановению, ведь это Твардовский собрал в одном месте всю польскую серебряную руду. А еще он пытался оживлять мертвецов, но Господь не дал ему это сделать, опасаясь, что на земле не останется места для других существ, кроме людей.
С годами все опостылело Твардовскому. И наука, и власть, и богатство. Он пресытился земным существованием. Но умирать он не хотел. Быть богом, как античный Зевс или Посейдон, властвовать стихиями вечно. Вот чего хотел Твардовский.
И тогда пан решил перехитрить черта. Он обернулся грешником и проник в ад, чтобы украсть у Вельзевула договор, подписанный кровью. Но слуги дьявола крепко сторожили драгоценный документ.
Твардовскому пришлось возвращаться в свой дворец с пустыми руками. Он созвал собутыльников (друзей у него не было никогда) и устроил пышный пир, на котором разгульные шляхтичи палили из пистолей во все стороны и орали пьяные песни.
Вдруг у дворца остановилась золотая карета. Она пылала, как огонь. Громкий повелительный голос призвал Твардовского. И пан не смог не подойти к карете, ведь ослушаться этот громогласный голос было немыслимо.
Твардовский оказался в карете, охваченный неизъяснимым ужасом, поднял голову и… увидел перед собой усмехавшегося Вельзевула. Дьявол усмехался. Он знал про задумку Твардовского выкрасть договор.
Еще нечистый сказал, что мог бы удушить отступника еще в аду, но решил проявить снисхождение. Ведь пан Твардовский столько лет верно помогал строить дьявольские козни христианам, а потому ад получил немало доверчивых душ. Вельзевул сказал, что отвезет Твардовского в Рим.
Щелкнули бичи. Рванули с места дикие огненные кони. Внезапно увидел пан Твардовский, что карета мчится не по большаку, а возносится над лесами, над полями, над Краковом. Пан хотел выброситься вниз, но дьявол вновь усмехнулся и заметил, что по воздуху они быстрее доберутся до Рима. Пан успокоился, сделал вид, что покорился. Внутренний голос (то был глас совести, проснувшейся в ледяном сердце богохульника по велению Господа) шептал: «Пой! Пой!»
Твардовский запел тихую песню, что некогда давным-давно пела ему в рождественскую ночь мать. И внезапно пропали огненные кони. И растаял в ночном мареве Вельзевул и его слуги. И кареты не стало. А Твардовский превратился в звезду. Ту самую, что сияет и теперь над Краковом ярче прочих.
И тогда пан решил перехитрить черта. Он обернулся грешником и проник в ад, чтобы украсть у Вельзевула договор, подписанный кровью. Но слуги дьявола крепко сторожили драгоценный документ.
Твардовскому пришлось возвращаться в свой дворец с пустыми руками. Он созвал собутыльников (друзей у него не было никогда) и устроил пышный пир, на котором разгульные шляхтичи палили из пистолей во все стороны и орали пьяные песни.
Вдруг у дворца остановилась золотая карета. Она пылала, как огонь. Громкий повелительный голос призвал Твардовского. И пан не смог не подойти к карете, ведь ослушаться этот громогласный голос было немыслимо.
Твардовский оказался в карете, охваченный неизъяснимым ужасом, поднял голову и… увидел перед собой усмехавшегося Вельзевула. Дьявол усмехался. Он знал про задумку Твардовского выкрасть договор.
Еще нечистый сказал, что мог бы удушить отступника еще в аду, но решил проявить снисхождение. Ведь пан Твардовский столько лет верно помогал строить дьявольские козни христианам, а потому ад получил немало доверчивых душ. Вельзевул сказал, что отвезет Твардовского в Рим.
Щелкнули бичи. Рванули с места дикие огненные кони. Внезапно увидел пан Твардовский, что карета мчится не по большаку, а возносится над лесами, над полями, над Краковом. Пан хотел выброситься вниз, но дьявол вновь усмехнулся и заметил, что по воздуху они быстрее доберутся до Рима. Пан успокоился, сделал вид, что покорился. Внутренний голос (то был глас совести, проснувшейся в ледяном сердце богохульника по велению Господа) шептал: «Пой! Пой!»
Твардовский запел тихую песню, что некогда давным-давно пела ему в рождественскую ночь мать. И внезапно пропали огненные кони. И растаял в ночном мареве Вельзевул и его слуги. И кареты не стало. А Твардовский превратился в звезду. Ту самую, что сияет и теперь над Краковом ярче прочих.