Спасительные рельсы. Как построенная британцами железная дорога стала одной из причин поражения России в Крымской войне

Кры́мская война́ 1853—1856 годо́в, или Восто́чная война́, — война между Российской империей, с одной стороны, и коалицией в составе Британской, Французской, Османской империй и Сардинского королевства, с другой.

Построенная в ходе Крымской войны британскими инженерами всего за три недели железная дорога — первая на полуострове — не только заставила русские войска сдать Севастополь, но и стала одним из факторов, приведших к поражению Российской империи.

Начало железной дороги в Балаклавской бухте

Поздравим себя с тем, что Россия не имеет в своем распоряжении этого страшного оружия", — написал вскоре после окончания Крымской войны французский инженер-железнодорожник Огюст Пердоннет. В ноябрьском номере 1856 года петербургский журнал Русский вестник перепечатал его статью.

Тогда победители в той войне, продолжавшейся с 1853 по 1856 год, — Великобритания, Франция, Турция и Сардинское королевство — пытались осмыслить только что отгремевшие бои. Этим же занимались и в потерпевшей поражение Российской империи.

«Страшным оружием» Пердоннет называл железные дороги, которым он посвятил свою жизнь, за что его имя выгравировано на Эйфелевой башне в списке 72 выдающихся французских инженеров.

Пердоннет писал: 

«При помощи железных дорог русское правительство могло бы почти мгновенно перебросить в Крым армию в несколько сотен тысяч человек, и такая армия не позволила бы взять Севастополь… Обеспечивать такую армию продовольствием было бы также весьма легко».

К осени 1853 года, когда началась Крымская война, у России было только две железные дороги. Первая соединяла Петербург с Царским селом и служила аттракционом для аристократов, из‑за чего они сами называли ее «игрушечной». Вторая шла от Северной столицы до Москвы.

За полтора года до этого, в апреле 1852‑го, в Зимнем дворце состоялось совещание с участием наследника престола — Александра Николаевича. Обсуждалось предложение малороссийского генерал-губернатора Сергея Кокошкина проложить железнодорожную магистраль Москва — Харьков — Феодосия. Присутствовавший при этом замминистра внутренних дел Леонтий Дубельт записал в дневнике: «Решено: быть дороге, но предположено однако же снестись с министром финансов о денежных средствах».

«Сношение» с распорядителями государственных денег затянулось. Экспедиция для изыскательных работ во главе с Павлом Мельниковым отправилась в Крым только в 1854‑м, за несколько месяцев до высадки там армии союзников по антироссийской коалиции.

А вот те как раз в построении железной дороги на полуострове преуспели: проложенное британскими инженерами в феврале 1855‑го всего за три недели полотно от Балаклавы до Севастополя предрешило поражение России.

Российская армия в Крымскую войну состояла в основном из рекрутов, служивших по 25 лет. В мирное время этот срок сокращался до 15 лет, после чего солдаты числились резервистами на случай вой­ны. Рисунок французского карикатуриста Амадея Ноэ (Cham), 1854 год / Фото: DR

Не ждали

В Российской империи не только с железными, но и с шоссейными дорогами тогда было сложно. В ту пору их строили по методу французского инженера Пьера Трезеге — уложенные на землю большие булыжники поверху засыпались щебнем. К началу войны одна ветка такой дороги соединяла Варшаву с Петербургом, другая — с Москвой. На юг же шоссе доходило от обеих столиц только до Орла.

Историк Андрей Зайончковский в начале ХХ века оправдывал Николая I, правившего в ту пору Россией:

«Время его царствования было слишком незначительно [без малого 30 лет] для того, чтобы покрыть шоссированными путями хотя бы главные направления в Европейской России».

Хирург Николай Пирогов, ехавший в ноябре 1854‑го из Симферополя в осажденный союзниками Севастополь, рассказывал, что на курьерских лошадях, перевозивших важных государственных лиц или депеши, он должен был затратить на эту дистанцию более полутора дней. Доктор вспоминал, что при таких путях сообщения сено, например, съедалось волами прежде, чем его могли доставить кавалерийским частям. Что же касается артиллерии, бое­припасов, то все это оставалось в топкой грязи вместе с фурами.

«Подвоз продовольствия от Перекопа до Симферополя занимал более месяца: подводы по грязи двигались со скоростью четыре версты в сутки, — написал по этому поводу современный российский историк Андрей Чукарев. — Подкрепления из Москвы в Крым шли иногда три месяца. Англо-французские же десанты попадали на фронт морем за три недели».

Провоцируя Турцию на серьезный военный конфликт, из‑за чего и началась Крымская война, российский император никак не рассчитывал, что за одряхлевшую Османскую империю вступятся наиболее развитые по тем временам Франция и Великобритания. И уж тем более не рассчитывал вести войну на своей территории.

В январе-феврале 1853‑го Николай I несколько раз встретился с английским послом Гамильтоном Сеймуром и четко предложил обдумать раздел Османской империи. «Может случиться, что обстоятельства принудят меня занять Константинополь (Стамбул), если ничего не окажется предусмотренным, если нужно будет все предоставить случаю», — предупреждал царь. И тут же с уверенностью хозяина положения уточнял:

«Ни русские, ни англичане, ни французы не завладеют Константинополем. Точно так же не получит его и Греция. Я никогда не допущу до этого».

Ближайшее будущее Турции российский монарх видел таким:

«Пусть Молдавия, Валахия, Сербия, Болгария поступят под протекторат России». 

Речь шла о православных землях, входивших в состав Османской империи. Лондону на откуп царь отдавал Египет и остров Крит. Франция в этом проекте не учитывалась. А российский министр иностранных дел Карл Нессельроде поручил своему послу в Лондоне барону Бруннову организовать дружбу с британским правительством против французского императора Наполеона III.

В начале июля 1853‑го русские переправились через Дунай, войдя в османские владения, и заняли Бухарест. Император Николай таким образом брал под свое крыло православных, которые уже несколько веков жили под властью мусульманского Стамбула.

Начавшаяся война, возможно, и осталась бы исключительно двусторонним конфликтом, если бы в ноябре того же года эскадра российского адмирала Павла Нахимова не уничтожила в Синопской бухте султанский флот.

Усиление России на море резко шло вразрез с мироустройством, как его видели из Парижа и Лондона. В начале весны следующего года, к ужасу Николая I, французы и британцы вступились за Порту, объявив России войну.

Она достигла мировых масштабов — сражения шли на Балтике, и даже на Курилах. Но основная кампания проходила в Крыму.

После нескольких месяцев боев на Балканах командование союзников решило пресечь амбиции русских к господству в Черном и Средиземном морях. В сентябре 1854‑го британские и французские войска высадились севернее Севастополя — основной военно-морской базы российского флота.

Диалог британских солдат во время осады Севастополя из журнала Punch, 1856 год: — Ну что, Джек! Есть хорошие новости. Мы получим медаль. — Очень мило. Может быть, когда-нибудь мы получим шинель, к которой ее можно будет приколоть / Фото: Роджер Фентон, DR

Нужная дорога

Благодаря сообщениям Рассела в The Times о бедственном положении войск союзников в Крыму узнал и британский инженер Сэмюэл Мортон Пето. Он мобилизовал своих партнеров и предложил построить железную дорогу от Балаклавы до Севастополя по себестоимости. Первые стройматериалы прибыли в Крым уже в ноябре 1854 года.

Сначала за подготовительные работы взялась армия. А в следующем году турецкие союзники подрядили 200 сильных батраков из Сербии и Черногории. Те за считаные дни сделали насыпь для дороги. Затем из Англии прибыли 500 квалифицированных землекопов, которые 8 февраля укрепили первые рельсы.

Британский капитан Генри Клифорд так восхищался работой этой большой команды: «За день они добиваются большего, чем целый полк английских солдат за неделю».

Уже 23 февраля британский лагерь получил первый груз интендантских запасов из Балаклавы. Изначально «двигателями» на железной дороге в Крыму были лошади и мулы, а нередко и силачи из местных жителей. Вскоре из Англии прибыли и паровые локомотивы.

Русские в Севастополе об инновации британцев тоже узнали из газет, поступавших иногда через северные неосажденные укрепления. Российский капитан-лейтенант Петр Лесли в своем дневнике сетовал, что дорога была вне поля видения его сослуживцев. И мечтательно заметил: «Как чудесно будет, когда мы отгоним [неприятеля] прочь, а железная дорога и деревянные времянки останутся в наших руках».

Когда Лесли писал эти строки, император Николай был в предсмертной агонии. За месяц до этого он не смог отказаться от проведения очередного парада в Петербурге, да еще и принимал его на морозе в легкой одежде.

Воспаление легких, смертельное в то время, и агония царя пришлись на те дни, когда железная дорога Пето начала вовсю снабжать провизией лагерь союзников под Севастополем, а ее санитарный вагон спас жизни многим больным и раненым. Случайно попадавшие в него русские также получали достойный уход.

Железная дорога переломила ход военной кампании в Крыму.

В начале июня на борту готовящегося к отплытию из Балаклавы фрегата Джейсон умер от холеры Эдвард Боксер, одиозный распорядитель провианта в порту. А после поражения на речке Черная 27 августа 1855‑го, когда войска Российской империи вновь не смогли снять осаду Севастополя, защитники города, пережив еще две бомбардировки, оставили его куртуазным англичанам и французам.

В марте следующего года в Париже союзники вынудили Россию подписать мирный трактат, на время лишив ее права иметь военный флот на Черном море и желания опекать оказавшиеся под гнетом турок православные народы.

В том же 1856‑м экспедиция Павла Мельникова закончила проектирование железной дороги из Москвы в Крым. Но в Севастополь ее провели только через двадцать лет.

Британские солдаты под Севастополем. Их попросили надеть шубы, несмотря на то, что уже была весна. Снимок должен был еще раз напомнить о несвоевременности поставок в армию. 1855 год / Фото: Роджер Фентон, DR

Крымский ад

П осле разгрома армии Наполеона в 1815 году Европа не знала больших сражений. Поэтому призыв защитить Турцию от кровожадной России общественность стран-союзников восприняла с небывалым воодушевлением. Особый энтузиазм проявили подданные британской королевы Виктории: молодые люди, толпами записывавшиеся в добровольцы, считались героями, еще не отправившись на фронт.

Тимоти Гоуинг, 20‑летний сержант британской армии, вспоминал: «Мы выходили из манчестерских казарм чуть ли не по головам людей. Все были возбуждены до такой степени, что это граничило с безумием».

Но уже после нескольких месяцев, проведенных в армии на Балканах, Фридрих Робинсон, хирург-ассистент гвардейского полка шотландских стрелков, написал: «Более всего бросаются в глаза изменения во внешности. Все как будто перенесли десяток лет тяжелых страданий».

В августе 1854‑го британский главнокомандующий барон Раглан проплывал на своей пароходной яхте у крымского побережья, присматривая место для высадки десанта. Судно проходило вблизи бастионов Севастополя. Офицеры крепости и британцы хорошо видели друг друга в бинокли. В какой‑то момент Раглан, приветствуя русских, приподнял шляпу — эта война была едва ли не последней, в которой ее участники не забывали о куртуазности.

В Крыму романтический дух солдат союзнических армий развеялся еще быстрее. В числе первых британцев, высадившихся на берегу Каламитского залива севернее Севастополя, оказался корреспондент газеты The Times Говард Рассел. Среди собравшихся на берегу врачей он высмотрел своего друга Александра, весьма рассерженного. «Напишите об этом, — сказал тот. — Высадили эту армию без санитарного транспорта, без повозок, без всего. Вокруг холера и диарея. И нет никаких средств доставить больных на корабли».

Рассел написал об этом. И далее он исполнял свой журналистский долг исправно. Не позднее чем через три недели его репортажи из Крыма читала вся Англия. Так, о подробностях легендарной битвы под Балаклавой, произошедшей 25 октября 1854‑го (тогда союзники сорвали попытку русских войск деблокировать Севастополь) читатели The Times узнали 14 ноября. По тем временам это были молниеносные сообщения.

Вскоре на страницах британских газет появились и описания катастрофического положения в союзническом лагере у осажденного Севастополя. К ноябрю базой снабжения оккупационных сил стала Балаклава с ее удобной бухтой — в 17 км к югу от заблокированной базы российского флота. Сюда из Плимута, основного порта Англии, постоянно приходили суда с продовольствием, амуницией и медикаментами.

Начало железной дороги в Балаклавской бухте. Британские инженеры и землекопы проложили ее до Севастополя за три недели. После войны русские разобрали дорогу и продали вчерашним врагам — туркам. 1855 год / Фото: Роджер Фентон, DR

Но с дождями снабжение лагеря стало просто невозможным — каких‑то два десятка километров пути стали непроходимыми. Дороги в то время в Крыму, по словам историка Брайана Кука, представляли собой широкие тропы, по которым местные в сухую погоду перевозили на повозках грузы весом не более 300 кг.

Лейтенант Луи Элин из британского лагеря 17 ноября 1854‑го записал в дневнике: «Сегодня я пустился в Балаклаву через море грязи, которое пыталась преодолеть в обоих направлениях британская армия: пешком, на пони, с мулами, волами, верблюдами, занятыми непосильной задачей доставки в лагерь ежедневного рациона. Вот интендантская повозка опрокинула в грязь весь полковой рацион, там на боку лежит тяжелое орудие, перегородившее дорогу. По всему тракту растянулась вереница мулов, перевозившая очередную партию больных в Скутари (район Стамбула, где располагался основной госпиталь союзников) и волочившая за собой трупы животных, погибших в упряжи».

В декабре в должность супер­интенданта Балаклавы вступил 70‑летний контр-адмирал Эдвард Боксер. Своим старческим буквоедством он только усилил печальное положение экспедиционных войск союзников. Случалось, что из‑за неточностей в документах Боксер не разрешал разгружать корабли и те подолгу стояли в бухте. Как‑то по той же причине он застопорил на борту одного парохода 150 т овощей, которые сгнили спустя месяц, и их пришлось выбросить в воду.

В ответ на начавшуюся в лагере цингу британский флот пожертвовал своим сухопутным товарищам несколько цистерн с соком лайма. Они так и простояли до лета в Балаклаве из‑за невозможности доставить их под Севастополь.

Лейтенант Ричард Луэль из британского лагеря 6 декабря 1854‑го записал: «Из 600 человек нашего полка, высадившегося месяц назад, умерло 160. Наши люди измучены, их слабые желудки не принимают жирную свинину, нам не достается положенного сахара, риса, овощей». А через три недели Луэль подсчитал: «Наш полк сократился до 60 человек, годных к службе. Многие замерзли до смерти, другие отморозили конечности».

А вот поведение некоторых высших чинов поражало. Например, лорд Джордж Паджет уплыл в Англию по так называемому неотложному семейному делу. Еще 38 офицеров, последовав его примеру, подали в отставку, чтобы перезимовать в уютных лондонских клубах.


Oleg Shama