(Глава из книги "
Андрей Сахаров: наука и свобода". Москва: Вагриус, 2004)
"…я, грешный, хотя и не еврей,
но, быть может, еще похуже."
А.Д.Сахаров "Воспоминания"
В последние десятилетия царизма Россия подарила западному миру кроме слова intelligentsia, еще и слово pogrom. Еврейские погромы, судебный процесс по обвинению
еврея Бейлиса в ритуальном убийстве христианского ребенка, сфабрикованные полицией
"Протоколы сионских мудрецов", все это в двадцатом веке добавилось к давним "законным" ограничениям права жительства (черта оседлости евреев), образования и работы. В царской "тюрьме народов" евреи оказались в самом жестоком карцере.
Это вызывало сильное сочувствие русской интеллигенции, и сочувствие действенное. На процессе Бейлиса свершилось правосудие, и в 1913 году, после двух с половиной лет, проведенных в тюрьме под следствием, его оправдал суд присяжных. Через четыре года самодержавие пало и пришедшее к власти Временное правительство отменило все национальные ограничения.
В Советской России первых двух десятилетий антисемитизм практически исчез из государственной жизни. С пережитками, остававшимися в быту, государственная власть и общество успешно справлялись. Никакой национальной дискриминации не было при поступлении в высшие учебные заведения.
Доверимся наблюдательному натуралисту Вернадскому, который на социальную тектонику смотрел не менее зорко, чем на геологическую. Ему удавалось совмещать науку и общественную жизнь; не зря в 1906 его избрали и в Академию наук и в Государственный совет (высший совещательный орган Российской империи). Один из основателей Партии Конституционной Демократии, он в своих газетных выступлениях откликался на еврейские погромы и на черносотенный "патриотизм" и понимал, почему участие евреев в революционном движении России было непропорционально велико – к социальному гнету добавлялся национальный. "Процентная норма", препятствовавшая поступлению евреев в университеты, увеличивала процент евреев в революционном движении.
Отмена революцией государственных ограничений открыла евреям дорогу в сферы жизни, для них прежде малодоступные – в большие города, в систему государственного управления, в науку и культуру. Чем стремительнее развивалась какая-то социальная сфера, тем больше туда устремлялось относительно более грамотных и энергичных, в силу национальных традиций, обитателей еврейской черты оседлости.
В 1927 году социальный натуралист Вернадский писал своему другу: "Москва – местами Бердичев; сила еврейства ужасающая – а антисемитизм (и в коммунистических кругах) растет неудержимо". А в марте 1938-го записал в дневнике:
"Идет разрушение невеждами и дельцами. Люди в издательстве "Академии" все эти годы – ниже среднего уровня. Богатое собрание типов Щедрина-Гоголя-Островского. – Откуда их берут? Новый тип этого рода – евреи, получившие власть и силу. При всем моем филосемитстве не могу не считаться".
Скорей всего именно "филосемитство" Вернадского проявилось в дневниковой записи следующего месяца, когда, отмечая "интересный и блестящий доклад Мандельштама" в Академии, он подытожил: "Благородный еврейский тип древней еврейской культуры". Хотя в России традиция библейских кровей сосуществовала с традицией, вскормленной мало благородным бытом черты оседлости, обе они, судя по всему, имели малое отношение к
Л.И.Мандельштаму. Знавшие его видели "глубину и тонкость мысли, широту научной и общей эрудиции, ... неотразимое обаяние, истинно по-европейски культурного человека..." Мандельштам был человеком европейской, а не еврейской культуры, – так сложились обстоятельства его биографии.
Среди русской интеллигенции филосемитство было не такой уж редкой реакцией на исторический российский антисемитизм. Относящийся к делу пример – Капица, который дружил с Михоэлсом, ходил с женой на спектакли Еврейского Театра (где им переводили на ушко "подстрочно"), а в августе 1941 года выступил на митинге "представителей еврейского народа". "
Речь русского ученого, действительного члена Академии наук СССР, члена английского королевского общества, лауреата Сталинской премии профессора П.Л.Капицы" вошла в сборник, выпущенный Политиздатом с невероятным (для этого издательства в любое другое время) названием "Братья евреи всего мира!"
Заметным было филосемитство и в Андрее Сахарове. Отвращение к антисемитизму у него было вполне практическим, а филосемитство - скорее теоретическим. Оно проявлялось не в индульгенции детям "богоизбранного народа", а во внимательном любопытстве и формулировках, порой весьма утрированных. Сахаров, например, писал о своем товарище детства, в котором его "привлекала национальная еврейская интеллигентность, не знаю, как это назвать – может, духовность, которая часто проявляется даже в самых бедных семьях. Я не хочу этим сказать, что духовности меньше в других народах, иногда, может, даже и наоборот, и все же в еврейской духовности есть что-то особенное, пронзительное". А в товарище студенческих лет привлекала "национальная, по-видимому, грустная древняя тактичность".
Трудно представить, что Сахарову не встречались жлобы и мерзавцы еврейского происхождения. Теоретическое филосемитство русского интеллигента легче объяснить отталкиванием от вполне практического антисемитизма. Того же происхождения было его практическое сочувствие к крымским татарам и российским немцам, когда он соприкоснулся с их национально-советскими бедами. Разница лишь в том, что традиция антисемитизма была сильнее – законы царской России ограничивали по национальному признаку только права евреев.
Сахаров получил от Тамма его "безотказный способ определить, является ли человек русским интеллигентом, – истинный русский интеллигент никогда не антисемит; если же есть налет этой болезни, то это уже не интеллигент, а что-то другое, страшное и опасное".
Однако сама надобность в подобной проверке возникла только в послевоенные годы, когда развернулась "борьба с космополитизмом".
Что же произошло? Как через тридцать лет Советской власти в Россию вернулся государственный антисемитизм?
Советский антисемитизм начал свое государственное существование на втором году Великой Отечественной войны, как назвали мировую войну после того, как германские войска по приказу друга Сталина - Гитлера - вторглись в СССР. 17 августа 1942 года в Управлении пропаганды и агитации ЦК родилась докладная записка "О подборе и выдвижении кадров в искусстве". В этом документе изобличались "вопиющие извращения национальной политики", в результате которых во многих учреждениях русского искусства в слишком большом количестве "оказались нерусские люди (преимущественно евреи)". Первым таким "учреждением" в документе фигурирует Большой театр.
Казалось бы, второй год войны с фашизмом – малоподходящий момент для такой кампании. Но это только на первый взгляд. Директива об очищении от евреев пришла в ЦК, можно сказать, от Гитлера.
В пропаганде, которую вели гитлеровцы по разложению Советской Армии, один мотив был особенно прост: "Русский солдат, знаешь ли ты, кто управляет Россией? Жиды!" и следовал перечень имен. Действовали ли эти листовки на солдат, сказать трудно, но, попав – по инстанциям – в ЦК, они определенно сработали. Сталинский террор за несколько лет до того изрядно "очистил" высшие партийные кадры от поколения революционеров-интернационалистов. Новое поколение партийных службистов – менее обремененное интеллигентностью – уже несколько лет шло в строю сталинского патриотизма. Теперь им надо было выбить антисемитское оружие из рук врага, и они не только выбили, но и взяли это оружие в собственные руки, убирая евреев с общественно видных мест.
