Разработка гражданских
кодексов и уставов — это слишком непосильная задача для молодого человека из
провинции, склонного к пересказу разных сплетен и забавных случаев, чьё
образование ограничивается начальной школой, хедером, и который о праве самом
по себе имеет лишь приблизительное представление, знает о нём понаслышке…
— Вы слышали, что сказано, — око за око, зуб за зуб?..
(Речь идёт о великой
доктрине, основании этики как таковой и фундаментальном, истинно
гуманистическом принципе классического иудейского права, постулирующем:
во-первых, его соответствие теодицее; во-вторых, неотвратимость наказания за
преступление; и, в-третьих, главное — соответствие, соразмерность наказания
совершённому преступлению, то есть за повреждённый глаз ответом может быть
только лишь глаз, а за зуб — только лишь зуб; требование компенсации должно
быть адекватным причинённому и установленному ущербу.)
— Так вот, а я говорю вам… — В смысле — это он говорит, и сейчас он что-то скажет… что же именно, нельзя ли узнать? — Не противься злому. — И прочее, и тому подобное.
В тот момент, когда,
наконец, с количеством подобных «а я говорю вам…» у вождя и учителя случился
явный перебор, ученики приступили к нему и попросили выражаться более связно,
не одними лишь бесконечными байками и прибаутками, то есть утомительным
аффектированным пересказыванием «притч» и комментариев, как правило, вторичных
и азбучных цитат из не очень хорошо понятых или перевранных источников — а,
может быть, попытаться сформулировать какую-то внятную конструктивную
программу, сказать людям что-то конкретно и по существу.
Но, к сожалению, это невозможно, — с огорчением отвечает Иисус ученикам, при этом, совершенно не к месту, приводя зачем-то (по своему обыкновению — как бы в подкрепление и для пущей вескости) очередную искажённую цитату, на этот раз из пророка Иешаягу (Ис. 6:9—10), сказанную совсем по другому поводу и на иную тему:
Но, к сожалению, это невозможно, — с огорчением отвечает Иисус ученикам, при этом, совершенно не к месту, приводя зачем-то (по своему обыкновению — как бы в подкрепление и для пущей вескости) очередную искажённую цитату, на этот раз из пророка Иешаягу (Ис. 6:9—10), сказанную совсем по другому поводу и на иную тему:
«Потому говорю им притчами, что они видя не видят, и слыша не слышат, и не разумеют; и сбывается над ними пророчество Исайи, которое говорит: слухом услышите — и не уразумеете, и глазами смотреть будете — и не увидите, ибо огрубело сердце людей сих и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их». (Мф. 13:13—15)
Ничего, кроме
описательных длиннот, путаных цитат, общих мест, скандирования, лозунгов, угроз
и патетических проклятий (которых по мере развития событий становится все
больше), да ещё броской, митинговой риторики о Танахе:
«Не думайте, что Я пришёл нарушить Закон или Пророков (Тору и Невиим): не нарушить пришёл Я, но исполнить». (Мф. 5:17)
тому же, собеседников
раздражает и местечковая, льстивая, агитационная манера Иешуа — его переходящее
всяческие границы, неумеренное и по всякому поводу комлиментирование,
популистское заигрывание со слушателями.
Вот как, например, — с видом бог весть какого откровения — Иешуа патетично комментирует ритуал зажигания ханукальных свечей:
Вот как, например, — с видом бог весть какого откровения — Иешуа патетично комментирует ритуал зажигания ханукальных свечей:
«Зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме». (Мф. 5:15)
На самом деле,
иудейская традиция прямо предписывает ставить эту свечу не только что на
подсвечнике, но даже на подоконнике — на улицу, и чтобы она не «светила всем в
доме», но увеличивала бы общее количество света на земле… У Иешуа, однако,
следует такой вывод:
«Вы — свет мира. (?) Не может укрыться город, стоящий на верху горы». (Мф. 5:14)
Вы — соль земли… Вы —
сынами божьими наречётесь… Вы — мудры как змии и вы просты и прекрасны, как
голуби, но вы как овцы среди волков… — и прочее, и так далее, и тому подобное…
Население со всё
возрастающей опаской и недоумением выслушивает это, ну а призывы Царя
Иудейского и Сына Человеческого, соответственно и вынужденно, становятся всё
патетичней и всё решительней, и положение его постепенно делается комичным —
это нарастающий скандал:
«Пастухи же побежали и, придя в город, рассказали обо всём, и о том, что было с бесноватыми. И вот весь город (весь город — это, конечно, пример замечательной иронии Матфея: весь город) вышел навстречу Иисусу; и увидев Его, просили, чтобы Он отошёл от пределов их». (Мф. 8:33—34)
Или:
«И, придя в отечество Своё (родная деревня, местечко, штетл Назарет), учил их в синагоге их, так что они изумлялись и говорили: откуда у Него такая премудрость и силы? не плотников ли Он сын? не Его ли Мать называется Мария (Мириам), и братья Его Иаков (Яшка), и Иосий (Йося), и Симон (Сёма), и Иуда (Юдка)? и сестры Его не все ли между нами? откуда же у Него всё это? (Мф. 13:54—56)
Родное своё местечко,
Назарет, кандидат в Цари вынужден был спешно покинуть, хлопнув дверью, ради
сохранения лица, скромно заметив при этом, что-де «не бывает пророк без чести,
разве только в отечестве своём и в доме своём (Мф. 13:57), — и по этой причине
он, от обиды на земляков, всего лишь не совершил там для них многих благодатных
чудес и благодеяний.
Зато в других местах на неласковый или недостаточно восторженный приём он реагирует значительно более бурно:
Зато в других местах на неласковый или недостаточно восторженный приём он реагирует значительно более бурно:
«Тогда начал Он укорять города, в которых наиболее явлено было сил Его, за то, что они не покаялись: горе тебе, Хоразин! горе тебе, Вифсаида! ибо если бы в Тире и Сидоне явлены были силы, явленные в вас, то давно бы они во вретище и пепле покаялись, но говорю вам: Тиру и Сидону отраднее будет в день суда, нежели вам. И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься, ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня; но говорю вам, что земле Содомской отраднее будет в день суда, нежели тебе». (Мф. 11:20—24)
Коротко говоря, на то
похоже, что постепенно он становится всеобщим посмешищем, ведь уже даже и «Ирод
четвертовластник услышал молву об Иисусе» (Мф. 14:1), — то есть, вовсе не его
новаторские позиции (за неимением таковых), а он сам, как персонаж, становится
притчей во языцах, и ему остаётся либо одержать решительную фактическую победу
(что нереально), либо как можно более заметно принять как можно более
мученическую и картинную смерть от рук врагов, от рук тех, кого все считают
врагами, — чтобы остаться символом и героем. Именно это он и делает — и то, и
другое: предпринимает провальный путч, а затем публичное самоубийство, в том
назидательном смысле, что-де «Рейх не заслужил, оказался недостоин такого
фюрера».
Поскольку вождь не
оказался в изгнании или в заключении, где в камере он мог бы сам, спокойно и
связно, изложить свою доктрину и описать «свою борьбу», а был сразу же казнён,
то, объясняет «Новый Завет», вот именно он, этот сборник, и есть своего рода
меморандум — не только с описанием того, как всё это происходит и что это
такое, но и с представлением того, куда это ведёт и чем, с неизбежностью,
закономерно заканчивается.
И
напоследок
Итак, написала я трактат в нескольких частях. И увидела Я, что это хорошо. И хотела Я почить от этих писаний своих, которые написала. Но ведь надо же что-то сказать напоследок.
Сборник «Новый Завет», этот иронический и гневный памфлет, эта воспалённая древнееврейская сатира, вся играющая в то, что она якобы лубок, и выдающая себя за самый безыскусный, простодушный памятник низовой фольклорной народной литературы, за набор якобы подлинных сказаний «от первоисточника» (то есть, из среды еврейского простонародья, в существенной мере утратившего аутентичность, — диаспоры 1-го века), — этот литературный памятник, на самом деле, столь искусен, что вполне может простодушным читателем за одно лишь это искренне и принят.
«Новый Завет» представляет собой последовательное осмеяние некоторых событий и брожений в еврейском обществе, олицетворением которых является некий типичный персонаж, мифологизированный пародийный герой произведения, Иешуа га-Ноцри, который обрисован авторами совершенно карикатурно.
- Он мамзер, пасынок (к тому же, он из бедной семьи; у его многодетной еврейской мамы, маменю Мириам, или св. непорочной девы Марии, жены плотника из местечка, не меньше семи детей — пяти мальчиков и не менее двух девочек).
- Он неуч, не к месту разбрасывающийся, со значением, перевранными учёными цитатами (чаще всего, из книги пророка Иешаягу: тому в тексте особенно достаётся — возможно, это единственная его книга; к тому же, он постоянно путает Исайю 1 и Исайю 2, хотя это разные тексты, пусть они и под одной обложкой; и так далее), сыплющий, для пущей важности, авторитетными именами и при этом не умеющий ни связно мыслить, ни внятно формулировать: он выражается описательно — описательные случаи, сплетни, слухи и примеры из жизни, затем следуют многочисленные расспросы, что-де означают его слова, что именно он хотел сказать, затем идут комментарии, объяснения, затем объяснения к объяснениям… и так далее.
- Он истерик и он страшно балован, прихотлив, плаксив и гневлив; цаца, с непомерными амбициями и самомнением; бесконечные капризы, иногда довольно странные — он способен, например, потребовать, чтобы ему мыли ноги и протирали их очень дорогим косметическим дамским ароматическим маслом, если ему так сейчас вдруг захочется; и многое другое.
- Он ничем не примечателен и блёкл; так, чтобы отличить его в любой толпе, даже при наличии предварительного описания и инструкции, даже среди группы его окружения, — нужно специально подойти и показать, что вот-де это и есть тот, о котором идёт речь.
- Он мало того что физически нечистоплотен, но он ещё и довольно забавно умствует по этому поводу; это так смешно, потешно и так качественно описано авторами «Нового Завета», что стоит привести отрывок полностью. Матфей, глава 15:
В то время приходят к
Иисусу из Иерусалима фарисеи и учителя Закона.
— Почему Твои ученики нарушают предания отцов? Не омывают рук перед едой… — спрашивают они.
— А вы почему нарушаете заповедь Бога ради своего предания? — возразил Он. — Бог сказал: «Почитай отца и мать» и «Оскорбивший отца или мать карается смертью». А вы говорите: «Если кто скажет отцу или матери: „Что ты мог бы иметь от меня — то мой дар Богу”, ему уже не нужно почитать отца». Этим вы отменяете слово Бога ради вашего предания. Лицемеры! Хорошо сказал о вас пророк Исайя: «Этот народ чтит Меня устами, но сердце его далеко от Меня. Тщетно их поклонение: они учат человеческим заповедям, как Моим».
Подозвав к себе народ,
Иисус сказал:
— Послушайте и постарайтесь понять. Человека делает нечистым не то, что входит в уста, а то, что исходит из уст.
Тогда ученики подошли к Нему и говорят:
— Знаешь ли Ты, что Твои слова вызвали негодование у фарисеев?
— Всякий саженец, не Моим Небесным Отцом посаженный, будет вырван с корнем, — ответил Он. — Оставьте их! Это слепые поводыри слепых. А когда слепой ведёт слепого, то оба угодят в яму.
— Объясни нам эту притчу, — обратился к Нему Пётр.
— Как, и вы такие же бестолковые? Не понятно вам, что то, что входит в уста, идёт в желудок, а оттуда выбрасывается в отхожее место? А нечистым делает человека то, что исходит из уст. Ведь из сердца человеческого исходят злые помыслы, ведущие к убийствам, супружеским изменам, разврату, воровству, лжесвидетельствам, сквернословию. Вот что делает человека нечистым. А есть неомытыми руками — это не делает человека нечистым.
- У него тяжёлая детская психическая травма (комплекс неродного ребёнка, притом в большой и необеспеченной семье многодетного плотника-молчуна с тяжёлым характером), которая сильно сказалась в формировании его личности. Большая часть его размышлений — о сыне и отце, печальная судьба и участь которых — жить розно и в разлуке умереть. Мысли Иешуа постоянно и на разные лады вращаются вокруг того, кто этот неведомый всесильный Отец и каков сын, блудный или какой другой, — то есть, как и все дети, мама которых живёт с дядей или с разными дядями, придумывают себе неведомого Отца, космонавта, например, или разведчика, который обязательно когда-нибудь придёт , вырвет отсюда страдающего одинокого ребёнка, всех обидчиков накажет и даст конфетку и шарик… Последнее, что он произносит в предсмертных мучениях, рассставаясь с жизнью — нечто пронзительное до слёз: «Отец мой, отец, для чего ты меня оставил?..».
- Он человек болезненный, близорукий, очень тщедушный, хилый, слабый, он не может пронести обычную полутораметровую доску (верхнюю поперечину креста) даже полкилометра, а из трёх преступников, повешенных одновременно и вместе с ним, он умирает первым.
- К тридцати годам он всё ещё не женат, даже формально, что очень странно по обычаям традиционного еврейского общества, особенно архаичного общества ортодоксальных местечек и сёл древней Иудеи; он одинок и вообще не пользуется вниманием и успехом у дам и не живет нормальной половой жизнью или вообще никакой, о чём тяжело переживает: «А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём. […] И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твоё было ввержено в геенну». (Мф. 5:28, 30)
(Этот
аспект, относительно правой руки, особенно глубоко разработан выдающимся
богословом о. Викентием Нилиным. К сожалению, мне не удалось найти в Интернете
его знаменитый канонический трактат, это замечательное, проникновенное — в
хорошем смысле — и возвышенное — в хорошем смысле — произведение почтенного
коллеги Викентия Нилина «Проект закона».)
И есть ещё одно обстоятельство, особенно ярко объясняющее причины тупика Иешуа, провала, избиения и оплевания. Поднимая восстание освободительное, восстание близких и ближних против чужих и чуждого, считая искренне, что он подвергает иудаизм решительной чистке от скверны и возрождает фундаментальные, истинные национальные устои, Иешуа, как и свойственно тёмным квасным ортодоксам «от народа», на самом-то деле их, эти национальные еврейские устои и принципы, извращает самым скандальным и очевидным образом, сводя их к примитивным и агрессивным схемам, и его пламенный патриотизм является не только что национализмом, а попросту чем-то невероятным для еврейского мироощущения — нацизмом.
Близкие, и братья, и ближние «свои» — это евреи, это те, кого следует беспредельно любить, идти с ними два поприща, а не одно, отдать последнюю рубашку, прощать не до семи раз, а даже семь по семь раз. Чужие заведомо, то есть, вражески чужие — это все, кто не евреи. И они не только чужие — они просто презренные животные; они, неевреи, это — низкие грязные псы и свиньи.
Еврейский народ и евреи в целом — это не просто великий и достойный народ, а это хозяева и природные господа над ними, чужими. Но их должно сторониться: евреям нельзя с ними общаться, соприкасаться, ходить по одному тротуару и посещать места их жительства (например поселения самаритян), а если с каким евреем случится такое несчастье, что он там пройдёт, — он, как истинно ближний свой, должен даже пыль того нечистого места тщательно, с национальным отвращением, отряхнуть с подошв просто из брезгливости.
Евангелист Лука приводит одну из бесед, где с этих позиций ребе Иешуа просит денег — на революцию — у «своих ближних» и «для своих». Он поучает слушателя праведности и человечности в смысле патриотичности, поскольку считает, что это одно и то же, и призывает того к сплочённости национальных рядов «своих», для разительности рассказывая случай (возможно, даже из своей собственной биографии), когда некий еврей нарвался на хорошую трёпку, и ему, избитому, помогает… кто бы, вы думали? нет, ни за что не угадаете! — добрый самаритянин. Нет, вы представляете себе, говорит Иешуа, — самаритянин! и при этом — добрый! А вы, вы — ближний свой, что же?..
Подобными настроениями и, с позволения сказать, сентенциями — за исключением посланий р. Шауля (св. Павел), наиболее приличного и образованного из персонажей «Нового Завета» (я — Шауль, еврей из Тарса, фарисей и сын фарисея), сообразившего одёрнуть (в обрезании ли дело? перед небом и законом нет ни эллина, ни иудея) — проникнут, прямо-таки искрится этого сорта национальным подъёмом весь текст «Нового Завета». Например:
И есть ещё одно обстоятельство, особенно ярко объясняющее причины тупика Иешуа, провала, избиения и оплевания. Поднимая восстание освободительное, восстание близких и ближних против чужих и чуждого, считая искренне, что он подвергает иудаизм решительной чистке от скверны и возрождает фундаментальные, истинные национальные устои, Иешуа, как и свойственно тёмным квасным ортодоксам «от народа», на самом-то деле их, эти национальные еврейские устои и принципы, извращает самым скандальным и очевидным образом, сводя их к примитивным и агрессивным схемам, и его пламенный патриотизм является не только что национализмом, а попросту чем-то невероятным для еврейского мироощущения — нацизмом.
Близкие, и братья, и ближние «свои» — это евреи, это те, кого следует беспредельно любить, идти с ними два поприща, а не одно, отдать последнюю рубашку, прощать не до семи раз, а даже семь по семь раз. Чужие заведомо, то есть, вражески чужие — это все, кто не евреи. И они не только чужие — они просто презренные животные; они, неевреи, это — низкие грязные псы и свиньи.
Еврейский народ и евреи в целом — это не просто великий и достойный народ, а это хозяева и природные господа над ними, чужими. Но их должно сторониться: евреям нельзя с ними общаться, соприкасаться, ходить по одному тротуару и посещать места их жительства (например поселения самаритян), а если с каким евреем случится такое несчастье, что он там пройдёт, — он, как истинно ближний свой, должен даже пыль того нечистого места тщательно, с национальным отвращением, отряхнуть с подошв просто из брезгливости.
Евангелист Лука приводит одну из бесед, где с этих позиций ребе Иешуа просит денег — на революцию — у «своих ближних» и «для своих». Он поучает слушателя праведности и человечности в смысле патриотичности, поскольку считает, что это одно и то же, и призывает того к сплочённости национальных рядов «своих», для разительности рассказывая случай (возможно, даже из своей собственной биографии), когда некий еврей нарвался на хорошую трёпку, и ему, избитому, помогает… кто бы, вы думали? нет, ни за что не угадаете! — добрый самаритянин. Нет, вы представляете себе, говорит Иешуа, — самаритянин! и при этом — добрый! А вы, вы — ближний свой, что же?..
Подобными настроениями и, с позволения сказать, сентенциями — за исключением посланий р. Шауля (св. Павел), наиболее приличного и образованного из персонажей «Нового Завета» (я — Шауль, еврей из Тарса, фарисей и сын фарисея), сообразившего одёрнуть (в обрезании ли дело? перед небом и законом нет ни эллина, ни иудея) — проникнут, прямо-таки искрится этого сорта национальным подъёмом весь текст «Нового Завета». Например:
«И, выйдя оттуда, Иисус удалился в страны Тирские и Сидонские. И вот, женщина Хананеянка [то есть, финикийка — Р.], выйдя из тех мест, кричала Ему: помилуй меня, Господи, сын Давидов [то есть, еврей — Р.], дочь моя жестоко беснуется. Но Он не отвечал ей ни слова. И ученики Его, приступив, просили Его: отпусти её, потому что…» (Мф. 15:21—23)
Интересный момент.
Почему же ученики — пусть и со странной формулировкой «отпусти её» — просят
Иешуа помочь женщине-финикийке?.. Потому ли, что она умоляет помочь её больной
эпилепсией дочери?
Ничуть. Просто для того, чтоб отвязалась. Потому что пристаёт и раздражает:
Ничуть. Просто для того, чтоб отвязалась. Потому что пристаёт и раздражает:
О господи, яду мне, яду! боже правый и милосердный, Бог Израиля, бог-ревнитель, который создал небо и землю…«…потому что кричит за нами. Он же сказал в ответ: Я послан только к заблудшим овцам дома Израилева. А она, подойдя, кланялась Ему и говорила: Господи! помоги мне. Он же сказал в ответ: нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам. Она сказала: так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь её в тот час». (Мф. 15:23—28)
С иудейской точки
зрения, подобные умопомрачительные высказывания и воззрения не только неэтичны,
но и невозможны, они представляют собой серьёзное наказуемое преступление не
только в правовом отношении, но и, главное, — в фундаментальном религиозном,
ибо, как утверждает иудаизм, все люди равны и являются братьями и сёстрами в
самом прямом смысле, буквально, так как все они произошли от одной, и только
одной, супружеской пары — Хадам и Хава (Адам и Ева); подвергать это сомнению
означает отвергать главное — Единобожие, единство Творения.
«Увидев народ, Он взошёл на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: Вы — соль земли... Вы — свет мира... Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». (Мф. 5:1—2; 13—15; 7:6)
Поистине, говорит он
нам, эти животные, неевреи, свиньи, хазеры — они так отвратительны, что к ним
по степени мерзостности могут быть приравнены разве что (второй объект его
ненависти) все эти гнусные интеллигентишки, очкарики, фарисеи и книжники,
учёные, раввины, дармоеды, которые сели на моисеевом седалище, учат и поучают
народ, и всё лгут, единственно с тем, чтобы самим не работать, а грабить и
угнетать простой рабочий люд. Вся наша надежда — только на тех, кто сами себя
кормят, плодами труда своего, от рук своих, в полях, в шахтах и у станков. Вот
только они (да и то с разбором) и есть «ближние свои».
Да уж… Шекспир ошибался, говоря, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте. Бывают повести и более грустные — в частности, повесть об Иисусе в Назарете.
Да уж… Шекспир ошибался, говоря, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте. Бывают повести и более грустные — в частности, повесть об Иисусе в Назарете.
Марк Шагал, «Голгофа» (фрагмент). 1912 год |
«И когда
Иисус окончил слова сии, народ дивился учению Его, ибо Он учил их, как власть
имеющий, а не как книжники и фарисеи», — меланхолично отмечает Маттафи (Мф.
7:28—29).
Кто же они, эти
публицисты, авторы «Нового Завета» — выразительного описания строительства
пролетарской партии, которую формирует Иешуа, «церкви моей на земле» (слово,
однокоренное с римским «цирк», со славянским чередованием звуков «к» и «ц»
относительно оригинала: цезарь — кесарь; кирика, кирха — церковь, и так далее);
кто они, авторы этого «документального» намеренно разоблачительного якобы
«подлинного» якобы «свидетельства» — «Нового Завета»?
Кто авторы — неясно: исходя из законов жанра, они никак не представляются.
Партия Иешуа, «церковь» (то есть — ватага, шайка, сброд), — чаще, в оригинальном тексте сборника «Новый Завет», в речах Иешуа, называется по-гречески более уважительно, нейтрально — «экклезия» (то есть, собрание, община), и сами они, авторы текста, в этот описываемый ими «цирк» не входят и непосредственного отношения к описываемым событиям сами не имеют, хотя присутствия своего как интерпретаторов, интервьюеров, репортёров-очеркистов, авторов обзора, составителей и редакторов — не скрывают.
Евангелия-то и называются, по-настоящему, не «свидетельство от» (от Матфея, Марка, Луки или Иоанна), а «благая весть по» (по Луке, по Марку, по Иоанну, по Матфею), согласно (по) такому-то; другими словами — это выразительный пересказ (или показ), оценка или обзор рассматриваемого источника.
Греческое слово «евангелие» означало в античном мире, в сущности, любую хорошую новость, доброе известие (например, о победе в битве). «Благая весть» у евреев — это «бесора това», или просто «бесора». Кстати говоря, слово «бесора» означает и мелкую награду, чаевые, которые принято давать гонцу, принесшему приятное известие.
Какими же приёмами пользуются эти фельетонисты, авторы рассылки, которые раздают, что называется, на орехи, но скромно называют себя почтальонами (ангел, ангелос, ивр. мальах — вестник, посланец) и якобы беспристрастными переписчиками-составителями?
Каким образом, с помощью каких именно риторических приёмов выстраивается креативное повествование — эта обзорная экскурсия по городам и сёлам Иудеи, этот балаганный карнавал — попрание и осмеяние всех устоев и порывов (то есть — и смертию смерть поправ, и иудаизм поправ — его же ортоксальностью, и право на протест — поправ революционностью, и национально-патриотические чувства — карикатурой на них, шовинизмом, и прочее)?
Что предпринимают авторы «Нового Завета» для пародийности изображения этой деструкции — восстания? Какими писательскими приёмами пользуются они для его осмеяния, для пущего комедийного эффекта повествования, изображая похоронное шествие «верховного Иудейского Царя» (ивр. машиах, мессия, то есть — помазанник; греч. христос) к его неизбежному оплеванию и смерти?
Михаил Бахтин в книге «Проблемы поэтики Достоевского» хорошо проанализировал и описал этот жанр — карнавал. В сущности, авторы «Нового Завета» описали не что иное, как именно карнавал, и используют они только два приёма:
Кто авторы — неясно: исходя из законов жанра, они никак не представляются.
Партия Иешуа, «церковь» (то есть — ватага, шайка, сброд), — чаще, в оригинальном тексте сборника «Новый Завет», в речах Иешуа, называется по-гречески более уважительно, нейтрально — «экклезия» (то есть, собрание, община), и сами они, авторы текста, в этот описываемый ими «цирк» не входят и непосредственного отношения к описываемым событиям сами не имеют, хотя присутствия своего как интерпретаторов, интервьюеров, репортёров-очеркистов, авторов обзора, составителей и редакторов — не скрывают.
Евангелия-то и называются, по-настоящему, не «свидетельство от» (от Матфея, Марка, Луки или Иоанна), а «благая весть по» (по Луке, по Марку, по Иоанну, по Матфею), согласно (по) такому-то; другими словами — это выразительный пересказ (или показ), оценка или обзор рассматриваемого источника.
Греческое слово «евангелие» означало в античном мире, в сущности, любую хорошую новость, доброе известие (например, о победе в битве). «Благая весть» у евреев — это «бесора това», или просто «бесора». Кстати говоря, слово «бесора» означает и мелкую награду, чаевые, которые принято давать гонцу, принесшему приятное известие.
Какими же приёмами пользуются эти фельетонисты, авторы рассылки, которые раздают, что называется, на орехи, но скромно называют себя почтальонами (ангел, ангелос, ивр. мальах — вестник, посланец) и якобы беспристрастными переписчиками-составителями?
Каким образом, с помощью каких именно риторических приёмов выстраивается креативное повествование — эта обзорная экскурсия по городам и сёлам Иудеи, этот балаганный карнавал — попрание и осмеяние всех устоев и порывов (то есть — и смертию смерть поправ, и иудаизм поправ — его же ортоксальностью, и право на протест — поправ революционностью, и национально-патриотические чувства — карикатурой на них, шовинизмом, и прочее)?
Что предпринимают авторы «Нового Завета» для пародийности изображения этой деструкции — восстания? Какими писательскими приёмами пользуются они для его осмеяния, для пущего комедийного эффекта повествования, изображая похоронное шествие «верховного Иудейского Царя» (ивр. машиах, мессия, то есть — помазанник; греч. христос) к его неизбежному оплеванию и смерти?
Михаил Бахтин в книге «Проблемы поэтики Достоевского» хорошо проанализировал и описал этот жанр — карнавал. В сущности, авторы «Нового Завета» описали не что иное, как именно карнавал, и используют они только два приёма:
- доведение до абсурда персонажей и их лозунгов — путём их умножения самих на себя, утрирования их собственной безграмотной фразеологии и риторики с её помпезностью и несуразностью, посредством столь же помпезного и несуразного описания и представления выспренных комментариев;/li>
- нарочито выспренное позиционирование главного персонажа — по сути, шутовского, карнавального «царя Иудейского» — именно как царя, как и в самом деле природного «власть имущего».
Разбирать здесь все
краски буффонады и комедийные карнавальные приёмы этой театральной постановки,
этого шествия, «Нового Завета», — длительно и заняло бы много места.
Достаточно ограничиться
первой, выходной его частью, «Евангелием от Матфея» — в нём, как в параде-алле,
согласно еврейской литературной традиции сфокусировано всё последующее
сатирическое повествование, вся его плакатная показная нелепость и способ того,
каким образом она наглядно демонстрируется.
Или даже первым разделом (это, собственно, и есть самый парад-алле всего «Нового Завета»).
И вот как, издеваясь, начинает наш автор, «св. Матфей», свою «благую весть» — он начинает её с Пролога — нарочито патетического «Родословия», представления и обоснования династического права персонажа на Иудейский престол. «Св.Матфей» пишет буквально следующее:
Или даже первым разделом (это, собственно, и есть самый парад-алле всего «Нового Завета»).
И вот как, издеваясь, начинает наш автор, «св. Матфей», свою «благую весть» — он начинает её с Пролога — нарочито патетического «Родословия», представления и обоснования династического права персонажа на Иудейский престол. «Св.Матфей» пишет буквально следующее:
1 Родословие Иисуса Христа, Сына Давидова, Сына Авраамова.
2 Авраам родил Исаака; Исаак родил Иакова; Иаков родил Иуду и братьев его;
3 Иуда родил Фареса и Зару от Фамари; Фарес родил Есрома; Есром родил Арама;
4 Арам родил Аминадава; Аминадав родил Наассона; Наассон родил Салмона;
5 Салмон родил Вооза от Рахавы; Вооз родил Овида от Руфи; Овид родил Иессея;
6 Иессей родил Давида царя; Давид царь родил Соломона от бывшей за Уриею;
7 Соломон родил Ровоама; Ровоам родил Авию; Авия родил Асу;
8 Аса родил Иосафата; Иосафат родил Иорама; Иорам родил Озию;
9 Озия родил Иоафама; Иоафам родил Ахаза; Ахаз родил Езекию;
10 Езекия родил Манассию; Манассия родил Амона; Амон родил Иосию;
11 Иосия родил Иоакима; Иоаким родил Иехонию и братьев его, перед переселением в Вавилон.
12 По переселении же в Вавилон, Иехония родил Салафииля; Салафииль родил Зоровавеля;
13 Зоровавель родил Авиуда; Авиуд родил Елиакима; Елиаким родил Азора;
14 Азор родил Садока; Садок родил Ахима; Ахим родил Елиуда;
15 Елиуд родил Елеазара; Елеазар родил Матфана; Матфан родил Иакова;
16 Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос.
И?… Итак? Для чего всё
это говорится?..
— заключает «Матфей».17 Итак всех родов от Авраама до Давида четырнадцать родов; и от Давида до переселения в Вавилон четырнадцать родов; и от переселения в Вавилон до Христа четырнадцать родов…
Не говоря уж об общей
абсурдности данной «родословной» (её легендарные персонажи не имеют друг к
другу никакого отношения, преемственности либо родственных связей между собой,
да и жили они в иной последовательности), не говоря уж о том, что эта
династическая «родословная» персонажа Иешуа га-Ноцри в любом случае не имеет
вообще никакого отношения к персонажу Иешуа га-Ноцри, называемому Машиах
(Христос), так как Иосиф, которым она заканчивается, не был его отцом (об этом
демонстративно говорится прямо в следующем абзаце:
«Рождество же Иисуса Христа было так: по обручении Матери Его Марии с Иосифом, прежде нежели сочетались они, оказалось, что Она имеет во чреве от Духа Святаго»),
Внимательный читатель, несомненно, заметит (и это заметили уже в древности) простую шулерскую подтасовку, которую «Матфей», на этом псевдо-учёно-историчном фоне, суёт ему прямо под нос, причём именно издеваясь над подобными приёмами и их читателями, — в последнем разделе «Родословия» число этих «родов» не четырнадцать, а — тринадцать…
Что мне сказать по
всему этому поводу?
- Они, эти великие писатели-сатирики, жившие в 1-ом веке н. э., с их бесконечной и истинно еврейской иронией, создавая свой грозный памфлет-предупреждение, публицистический памфлет по прикладному поводу актуальных в их время событий, нащупали некий закон мироздания — абсурдность бытия. Его и выразили.
- Их «Новый Завет» является его формулировкой — в таком же смысле, как таблица Менделеева, или таблица умножения, или «е равно эм цэ квадрат»…E = mc2
Ибо истинно говорю
вам: доколе не прейдёт небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдёт
из Закона, пока не исполнится всё. (Мф. 5:18)