Сохранение языковой идентичности.

Знойный день, Тбилиси, 1989 год. Отец повез меня, унылого подростка, на Кукийское кладбище, где похоронены все наши. Я смотрю на надгробие одного из братьев деда. Его звали Авель, и по трагической случайности он был убит собственным братом. Я ничего не могу прочесть на старой каменной плите: написано по-ассирийски. Это родной язык моего отца. Помню это ощущение растерянности. Если не выучусь читать и писать на ассирийском, связь с семейной историей прервется. В 2013 году я привезла на Кукийское кладбище свою дочь-подростка, рассказала ей историю Авеля и прочла надпись на могильной плите. Ничего особенного: имя, даты.

 

Зачем сохранять никому не нужное старье? Не лучше ли выбросить вещь, отжившую свой век, и заменить ее новой, удобной, современной? Если речь идет о колченогом стуле или эмалированном тазике, ответ очевиден. А если мы говорим о старом, мало кому понятном и почти не используемом языке? Однозначного ответа на этот вопрос нет. Одни относительно легко и с удовольствием отказываются от невостребованного языка, другие, в пику глобализации, продолжают сохранять язык, который по всем признакам обречен на вымирание, и передают его детям. И если действия первых рациональны и понятны, то действия вторых вызывают восхищение, удивление и недоумение: зачем?

В наше время передвижения из страны в страну стали технически легко осуществимы. В поисках работы и лучшей жизни, а в некоторых случаях — в поисках самой возможности выжить физически, отдельные люди и целые семьи перемещаются из страны в страну и меняют не только место проживания, но и язык, на котором общаются вне семейного круга.

Из 6 тыс. известных языков больше половины находятся под угрозой исчезновения по различным причинам. Это может быть постепенная трансформация общества или резкое изменение, наступившее вследствие войны, революции или стихийного бедствия.

Некоторые языки Западной Европы оказались в опасности из-за урбанизации, разрушившей традиционную крестьянскую общину. Такая ситуации сложилась в одной из самых консервативных провинций Франции — в Бретани: массовый исход из деревень, начавшийся после Второй мировой войны и достигший своего пика в 1970-е годы, привел к тому, что бретонский язык, обслуживавший все коммуникативные потребности сельской общины, оказался абсолютно не востребован в городе. В больших и средних городах Бретани к середине XX века во всех сферах общения использовался французский язык. В результате число носителей бретонского языка составляет около 13% от числа жителей всей Бретани.

Иная ситуация сложилась на Ближнем Востоке, где политическая нестабильность приводит к периодически вспыхивающим военным конфликтам. Исход населения из зоны боевых действий приводит не только к демографическим, но и к языковым изменениям: существует реальная угроза того, что с лингвистической карты Сирии и Ирака в ближайшие годы исчезнет современный ассирийский (новоарамейский) язык.

 Итак, значительное количество людей во всем мире сталкивается с этой дилеммой: забыть язык или поддерживать? Этот вопрос задает себе каждое новое поколение представителей малочисленных этносов, чьи языки не выдерживают конкуренции с государственным языком или любым другим языком, более востребованным в той или иной местности. История медленного угасания языков Крайнего Севера показывает, как происходит постепенное сокращение численности этноса и, вследствие этого, числа носителей малого языка. При этом многие из этих языков становятся «стариковскими»: каждое новое поколение слышит, как на редком языке разговаривают лишь самые пожилые члены общества; люди начинают интересоваться родным языком, лишь достигнув преклонного возраста. И тем не менее это один из способов продлить существование языка.

Дети изучают ассирийский язык при храме Мат-Марьям

ассирийской церкви Востока в Москве

Наиболее жизнеспособны языки, на которых говорят дети и молодежь. Однако обучение детей родному языку требует создания школ, написания учебников, оплаты труда учителей. Здравый смысл подсказывает, что нерентабельно вкладывать деньги, время и усилия на всё это. Но всегда находятся учителя-энтузиасты, которые ощущают бессознательное желание сохранить и передать знания о родном языке. Многое зависит и от языковой политики государства и готовности поддержать тот или иной язык. Политические деятели часто используют в своих целях привязанность к родному языку: при создании нового государства, смене общественного порядка и приходе к власти новых сил в числе первых принимаются законы о языке. Недавние украинские события не исключение. Как правило, всякий новый закон о языке вызывает бурные дискуссии. Эмоциональный накал свидетельствует о том, что любая смена статуса языка, не говоря уже о полном запрете его употребления, рассматривается носителями как злостное ущемление их прав.

Если языковая политика государства направлена на поддержание миноритарных языков, прогноз для них скорее благоприятен. Государственные и международные программы по сохранению языков, которые принято называть «языками в опасности» (Languages in clanger — термин, используемый исследователями ЮНЕСКО), отчасти помогают замедлить процесс утраты миноритарных языков. Во многих странах Западной Европы (в частности, в Италии. Испании, в меньшей степени Франции) постепенное изменение статуса языков этнических меньшинств, признание их региональными языками и включение их изучения в школьную программу дают неплохие результаты. Для их достижения потребовалось частичное изменение законодательства. В 1992 году Совет Европы утвердил Европейскую хартию региональных языков, где языки рассматриваются как часть культурного наследия, подлежащая сохранению и защите. Однако даже если государство берется за сохранение миноритарного языка и создает его носителям благоприятные условия для сохранения и языка, и самобытной культуры, это вовсе не значит, что язык непременно возродится.

Изучение ассирийского языка при храме Мат-Марьям

ассирийской церкви Востока в Москве

Никакие меры, никакие социальные бонусы не могут заставить говорить на полузабытом родном языке, если его носители не чувствуют такой потребности. Так, в Ирландской Республике, образованной в 1921 году, были созданы прекрасные условия для спасения ирландского языка от исчезновения: он был объявлен государственным наряду с английским, на котором в ту пору говорило большинство. Обязательное преподавание ирландского языка было введено во всех школах республики, и до недавнего времени всякий государственный чиновник должен был сдавать экзамен на знание ирландского языка при вступлении в должность. Предполагалось, что такие меры расширят сферу употребления ирландского языка, на котором говорили только в отдельных районах на окраине страны под названием «гэлтахт». Но эти вполне разумные меры привели к весьма скромным результатам. Выучив (или, скорее, вымучив) ирландский в школе, большинство ирландцев его благополучно забывает. Экзамен для чиновников на знание ирландского пришлось отменить, так как знать язык и говорить на нем — вовсе не одно и то же.

Всё же опыт Ирландии скорее исключение. Чаще всего придание языку статуса государственного за одно-два поколения меняет языковую ситуацию в стране. Например, в Грузии после распада СССР грузинский язык стал единственным государственным, и хотя старшее поколение помнит русский, те, кто младше 30–35 лет, далеко не всегда могут понять русскоговорящего.

И если не брать в расчет работников сферы туризма, то среди молодого поколения грузин русский язык уже вышел из сферы употребления. Справедливости ради надо отметить, что миноритарным грузинский язык никогда не был, и в советское время, хотя ему и приходилось конкурировать с русским, об угрозе исчезновения речи и близко не шло.

Мы видим, что, как ни велико влияние таких внешних факторов, как языковая политика государства, законодательство и финансирование учебных программ, решающим моментом является позиция самих носителей, их самооценка и отношение к родному языку как к маркеру социального статуса.

Если вернуться к ирландскому языку, то более чем скромные успехи языковой политики Ирландской Республики не случайны. Носители ирландского языка в начале XX века были в основном бедны, жили в сельской местности и не могли похвастаться высоким образовательным уровнем. Патриотический пафос представителей городской ирландской интеллигенции, ратовавших за возрождение родного языка, был совершенно непонятен рядовым носителям ирландского. Для последних высокий социальный статус ассоциировался с английской речью. К тому же менталитет ирландцев весьма специфичен: любая инициатива властей воспринимается скептически и по возможности саботируется. И если во времена английского владычества такая стратегия молчаливого сопротивления и была жизненно необходимой, то сейчас вряд ли она работает на благо ирландского языка и культуры.

Похожая ситуация сложилась и в Бретани, где бретоноговорящий воспринимался как неотесанный крестьянин, алкоголик и религиозный фанатик. Многие из тех, кто говорит по-бретонски с детства, стесняются этого, как неприличной болезни. Понятно, что при таком отношении к языку любые меры по его поддержанию будут не очень эффективными.

В случае, если носителями языка является не коренное население, а группа иммигрантов, вынужденных выполнять неквалифицированную и низкооплачиваемую работу, язык вдобавок к вышесказанному является маркером, позволяющим отделить «чужих», «понаехавших», от своих. Так, мало кто в России открыто гордится тем, что говорит на таджикском языке, несмотря на всё богатство таджикской литературы и средневековой поэзии.

Но низкий статус родного языка не для всех носителей является препятствием. Причины, по которым каждый из носителей делает свой личный выбор, далеко не всегда осознаются. Часто на вопрос «Для чего вы решили выучить родной язык?» дается расплывчатый ответ «Просто так, для себя». За этой безликой формулировкой скрывается желание возместить ущерб, нанесенный эмоциональной сфере. При смене языка теряется связь с предыдущими поколениями, перекрывается доступ к коллективному бессознательному этноса. Ценность этой связи сточки зрения разума и практической выгоды сомнительна, но у эмоций своя логика. Осознание своей идентичности, в том числе и языковой, по-видимому, является важным компонентом душевного равновесия. Именно поэтому всегда находятся те, кто наперекор современным тенденциям, а то и инстинкту самосохранения поддерживает и сохраняет языки.

Тем более что знание родного языка совершенно не означает отказа от других, более востребованных.